Нет, с ним что-то происходит.
— Я думаю, — вмешался в разговор Муракоси, — что ему действительно мерещатся картины Страшного суда. — Муракоси было явно не по себе.
— Нельзя, нельзя это так оставить, — снова быстро заговорила госпожа Хамура. — Когда я слышу его бред, у меня волосы встают дыбом.
— Неужели такой здоровяк на третий день карантина мог заболеть тяжелым неврозом? — как бы рассуждая вслух, проговорил Тэрада.
— Значит, и вы предполагаете невроз? — подхватила госпожа Хамура.
— Я ничего не предполагаю, — ответил Тэрада. — Завтра придет доктор Канагаи и даст свое заключение.
— Как! — возмутилась она. — Вы хотите заставить меня ждать до завтра!
— Госпожа Хамура! — почти выкрикнул Тэрада. — Я надеюсь, что это не вы своими скандалами довели мужа до такого состояния. Но все-таки прошу вас, будьте с ним помягче, поласковее. Ведь он ваш муж!
Кохияма, который вышел в этот момент в переднюю, удивленно уставился на Тэраду: он не ожидал от него таких слов. Неожиданно в приоткрытую дверь впорхнула молодая женщина, одетая в белое кожаное пальто.
— Эмма здесь живет?
— Кто вы такая? Сюда нельзя! — Муракоси торопливо протянул руки вперед, преграждая ей путь..
— О-ля-ля! Л вы кто такой? По какому праву вы меня не пускаете? Меня зовут Сатико, я подруга Эммы.
Девушка, по-видимому, была не робкого десятка. Она, очевидно, знала также, что после смерти отца Эмма живет одна, никого из близких родственников у нее нет и, следовательно, в квартире сейчас могут находиться только посторонние.
— Послушайте, барышня! — увещевательным томом обратился к ней Тэрада. — Если вы сделаете еще хоть, один шаг, вы не сможете в течение какого-то времени вернуться к себе домой. Вас это устраивает?
Неожиданная гостья проникла во двор через калитку, в которую входил шофер, доставлявший продукты (он всегда приезжал сюда в белом халате, в защитной маске и перчатках). Катасэ, по-видимому, забыл запереть калитку. Но шоферу обычно открывали ворота, калитка оставапась на замке, поэтому оплошность Катасэ походила на какое-то умышленное действие. Однако сейчас было не до разбирательств.
— Как это я не смогу вернуться домой? — удивленно спросила Сатако. — Что это значит? Позовите-ка мне Эмму!
— Я повторяю, барышня, — сказал Тэрада, — что для вас будет лучше, если вы немедленно повернете назад и уйдете отсюда через калитку, не задавая лишних вопросов.
— Вы меня запугиваете! Скажите, Эмма жива?
— Она простудилась и лежит в постели. У нее тяжелый вирусный грипп, тот самый, от которого умер ее отец. Ясно?
— В паком случае я остаюсь. Не могу же я останить ее одну в компании таких растяп.
Таким образом, Сатико Ноборикава стала обитательницей чумного изолятора. Она недавно вернулась в Токио из Осака. Узнав, что у Эммы умер отец, она туг же поспешила к подруге, И се ничто не остановило бы: даже если бы сама Эмма попросила никого к ней не пускать.
К вечеру у Эммы подскочила температура. Термометр показыват 38. Девушка лежала пластом, лихорадочный румянец горел на ее лице, глаза затуманились, утратив свой обычный влажный блеск.
Кохияма хотел, чтобы Тэрада осмотрел ее, но тот заявил, что не может оторваться от работы.
- Что же делать? —спросила Сатико Кохияму, набивая пузырь льдом.
Можно было позвать Катасэ, ведь он всего год назад проходил стажировку в университетской клинике и был здесь сейчас единственным человеком, которому известны новейшие мегоды лечения. Кроме того, он наблюдал течение болезни у Убукагы. Но Эмма наотрез отказалась от его услуг, да Кохияма и сам не очень хотел к нему обращаться.
— Ладно, я попробую вызвать господина Канагаи, — сказал Кохияма и вышел из Комнаты.
Никаких других врачей приглашать сюда не разрешалось. Может, пойти к профессору Нисидзаке и попросить у него разрешения позвонить по телефону? Или лучше к Хамуре? Правда, не хочегся попадаться на глаза взбалмошной хозяйке, да и встреча с самим хозяином квартиры не сулит ничего хорошего.
Дверь открыл седовласый профессор. В квартире было очень тихо, как обычно бывает в доме стариков, удалившихся на покой. Выслушав просьбу Кохиями, профессор растерянно почесал в затылке и с виноватой улыбкой произнес:
— Вот незадача...
Профессор медицинского факультета Нисндзака, когда достиг предельного возраста, установленного для государственных служащих, в порядке исключения благодаря своим связям получил право на пожизненное зачисление в штат института. Всякие разговоры по телефону обитателям "загородной виллы" были сейчас категорически запрещены, и старый профессор боялся неприятностей, если он позволит Кохияме воспользоваться своим телефоном.
Да и вообще профессор Нисидзака впервые в жизни сталкивался с таким серьезным испытанием, как опасность заражения чумой, и был чрезвычайно напуган. Однако прямо отказать Кохияме он не решился.
— Поймиге, профессор, ведь речь идёт о жизни и смерти. Вы всегда честно служили медицине и людям, вы не можете оставить человека в беде. — Кохияма решил сыграть на гуманных чувствах старого профессора, другого выхода у него не было.
— Н-да, положение затруднительное, — промямлил Нисидзака. — Ну да ладно, сделаем вот что. Мы с женой закладываем ватой уши и мы ничего не слышали — ни как вы пришли, ни как вы ушли. — И профессор скрылся в комнате.
Телефон стоял в передней, и Кохияма тотчас же снял трубку и набрал номер клиники. Как он и предполагал, Канагаи уже ушел. Кохияма позвонил домой. К телефону подошла жена Канагаи.
— К сожалению, его нег дома, — сказала она. — Он уехал на встречу однокашников по университету.
— А где они встречаются?
— В Хакопэ.
— Где именно?
— Он мне не сказал.
— Когда он должен вернуться?
— Обещал завтра днем...
Значит, они там будут ночевать. Возможно, поэтому он сегодня не появился в изоляторе. Почувствовав, что жена Канагаи к последнему его вопросу отнеслась с некоторым подозрением, Кохияма попросил передать доктору, что звонил "корреспондент Кохияма", и повесил трубку.
Сейчас Кохияма особенно остро почувствовал свою беспомощность и несовершенстао телефонной связи — единственно возможного пока средства сообщения с внешним миром. А что, если отправиться в университетскую клинику, разузнать там, кто учился вместе с Канагаи, может быть, кто-нибудь все-таки знает, в какой гостинице в Хаконэ они намеревались остановиться? Он мог бы взять такси и махнуть туда. И сегодня же ночью привезти Канагаи.
Но ведь не исключено, что Канагаи будет настолько пьян, что от него никакого толку не добьешься. Есть ли тогда смысл за ним ехать? Итак, дело кончилось ничем. Кохияма позвал профессора и поблагодарил его.
— Придется, значит, ждать до завтра? — Старый профессор все слышал, в тоне его было явное сочувствие.
— А может быть, вы посмотрите больную, профессор?
— Нет, нет, друг мой. Я не клиницист. Моя специальность — теория, и к тому же я не имею права браться за лечение здешних больных. Это дело доктора Канагаи.
Возможно, профессор скромничал, но в тоне старика Кохияма почувствовал пренебрежение к врачам-практикам. Обратиться к добряку Муракоси? Но он вообще не врач, а исследователь-микробиолог, причем узкий специалист.
Вернувшись к себе, Кохияма поднялся на второй этаж и постучался к Тэраде.
— Ведь я вам уже сказал, что не могу отложить работу, — сердито отозвался Тэрада и вышел в коридор.
Тэрада выглядел страшно изнуренным. Он с пренебрежением отозвался о предполагаемом неврозе у Хамуры, но сам сейчас казался пораженным каким-то тяжелым недугом.
— Я прошу вас все-таки осмотрел, больную, — сказал Кохияма.
— Это ни к чему.
— Как так?
— Если у нее чума, то дело безнадежное.
— Но ведь никто не установил, что у нес чума.
— Поймите, что, если у нее легочная чума, значит, она больна не первый день и осмотр ни к чему. Если же у нее воспаление легких, тогда дело терпит до завтра.
- Но ведь и чуму можно лечить!
— Лекарства ей не помогут!
— Вы имеете в виду антибиотики?
-Да.
— Почему не помогут?
— По той же причине, по какой они не помогли ее отцу. Наследственная невосприимчивость.
— Но ведь есть еще и другие методы лечения. Например, инъекция больших доз противочумной сыворотки. На протяжении 4-5 суток, кажется, вводится от 40 до 100 кубиков?
— Вы, видно, кое-что уже усвоили. Но имевшийся запас сыворотки и вакцины мы сегодня израсходовали на ее подругу, так некстати явившуюся сюда. А чтобы получить новую порцию из университетской клиники, нужно время.
— Поэтому я и хочу, чтобы вы осмотрели больную и дали свои рекомендации.
— Я уже сказал: если это легочная форма чумы, никакой осмотр не поможет.
— Но, может, у нее что-то другое?
— Я вчера вечером се смотрел. Лимфатические железы у нее не увеличены. Значит, это не бубонная чума. Если это кожная форма, то на месте проникновения бацилл должны появиться пузырьки. Но это станет ясно не раньше чем завтра. Пока у нее обнаружено лишь красное пяшышко на коже от укуса какого-то насекомого. Но эта еще ничего не значит.
— Л вы не обманываете меня?
— Я не врач. Я давно уж исследователь, работающий в фармацевтической фирме. Но я не чета тем медикам-теоретикам и микробиологам "вообще", которые открещиваются от патологии. — Можно было подумать, что Тэрада подслушал разговор Кохиямы с Нисидзакой.
— Но вы вели специальные исследования в отряде Исии, — сказал Кохияма и пристально посмотрел па собеседника. Это был аргумент, к которому он прибегнул в расчеге на то, что так он сможет заставить Тэраду раскрыто наконец тайну его исследований.
Тэрада, разумеется, понял намек, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Не забывайте, молодой человек, что в свое время мне пришлось вести работу по борьбе с эпидемиями в Харбине и Мукдене.
— Вы хотите сказать, что поэтому вас и не причислили к военным преступникам. Что ж, это хорошо. Но, признаться, я не вполне уверен, что вы этим ограничились.
— Что ВЫ хотите сказать?
— Ничего. Я хочу спросить, почему вы, например, так тщательно скрываете от всех, что вы делаете в кабинете господина Убукаты?
— Ладно, дружище! Идите отсюда! Вот вам таблетки сульфидина, дайте их Эмме, пусто принимает. А завчра приедет Каиагаи.
Тэрада вытащил из кармана халата коробочку с этикегкой фирмы Гоко и сунул ее в руку Кохияме. Велев Сатико давать Эмме сульфидин через каждые шесто часов, Кохияма вышел пройтись по двору. Он понимал, что Тэрада предложил это лекарство просто так, для очистки совести. Когда врач назначает лечение, не осмотрев больного и не поставив диагноза, — это не лечение, а шарлатансгво.
Повышение температуры у Эммы Тэрада мог принять за симптом чумы. Возможно, у него для этого имелись основания. Кохияма с наслаждением ощущал на разгоряченной коже дуновение свежего ветра. Что такое молодость? Вступление в жизнь или ее расцвет? Говорят, писателю, чтобы написать повесть или роман, достаточно жизненного опыта, накопленного к 26 годам. Кохияма прожил на снеге уже 29 лег. На целых
три года больше! Значит, можно считать, что жизненного опыта у него более чем достаточно. И самому ему казалось, что он уже успел повидать и узнать немало.
Он учился. Занимался спортом. Развлекался. Сталкивался со многими людьми. Работал, платил налоги. В студенческие годы, случалось, воровал книга в книжных магазинах. Хоть он и не был активным участником левого движения, но в период борьбы протай договора о безопасности довелось и ему посидеть под арестом. Единственное, чего он никогда не делал, — это не убивал и не воевал, а все остальное он, кажется, уже успел испытать в
жизни. Пил водку. И женщины у него были. На одной девушке он даже обещал жениться. Ей было 27 лет, на два года меньше, чем Кохияме. Она кончила университет позже, чем он, и работала машинисткой во внешнеторговой фирме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Я думаю, — вмешался в разговор Муракоси, — что ему действительно мерещатся картины Страшного суда. — Муракоси было явно не по себе.
— Нельзя, нельзя это так оставить, — снова быстро заговорила госпожа Хамура. — Когда я слышу его бред, у меня волосы встают дыбом.
— Неужели такой здоровяк на третий день карантина мог заболеть тяжелым неврозом? — как бы рассуждая вслух, проговорил Тэрада.
— Значит, и вы предполагаете невроз? — подхватила госпожа Хамура.
— Я ничего не предполагаю, — ответил Тэрада. — Завтра придет доктор Канагаи и даст свое заключение.
— Как! — возмутилась она. — Вы хотите заставить меня ждать до завтра!
— Госпожа Хамура! — почти выкрикнул Тэрада. — Я надеюсь, что это не вы своими скандалами довели мужа до такого состояния. Но все-таки прошу вас, будьте с ним помягче, поласковее. Ведь он ваш муж!
Кохияма, который вышел в этот момент в переднюю, удивленно уставился на Тэраду: он не ожидал от него таких слов. Неожиданно в приоткрытую дверь впорхнула молодая женщина, одетая в белое кожаное пальто.
— Эмма здесь живет?
— Кто вы такая? Сюда нельзя! — Муракоси торопливо протянул руки вперед, преграждая ей путь..
— О-ля-ля! Л вы кто такой? По какому праву вы меня не пускаете? Меня зовут Сатико, я подруга Эммы.
Девушка, по-видимому, была не робкого десятка. Она, очевидно, знала также, что после смерти отца Эмма живет одна, никого из близких родственников у нее нет и, следовательно, в квартире сейчас могут находиться только посторонние.
— Послушайте, барышня! — увещевательным томом обратился к ней Тэрада. — Если вы сделаете еще хоть, один шаг, вы не сможете в течение какого-то времени вернуться к себе домой. Вас это устраивает?
Неожиданная гостья проникла во двор через калитку, в которую входил шофер, доставлявший продукты (он всегда приезжал сюда в белом халате, в защитной маске и перчатках). Катасэ, по-видимому, забыл запереть калитку. Но шоферу обычно открывали ворота, калитка оставапась на замке, поэтому оплошность Катасэ походила на какое-то умышленное действие. Однако сейчас было не до разбирательств.
— Как это я не смогу вернуться домой? — удивленно спросила Сатако. — Что это значит? Позовите-ка мне Эмму!
— Я повторяю, барышня, — сказал Тэрада, — что для вас будет лучше, если вы немедленно повернете назад и уйдете отсюда через калитку, не задавая лишних вопросов.
— Вы меня запугиваете! Скажите, Эмма жива?
— Она простудилась и лежит в постели. У нее тяжелый вирусный грипп, тот самый, от которого умер ее отец. Ясно?
— В паком случае я остаюсь. Не могу же я останить ее одну в компании таких растяп.
Таким образом, Сатико Ноборикава стала обитательницей чумного изолятора. Она недавно вернулась в Токио из Осака. Узнав, что у Эммы умер отец, она туг же поспешила к подруге, И се ничто не остановило бы: даже если бы сама Эмма попросила никого к ней не пускать.
К вечеру у Эммы подскочила температура. Термометр показыват 38. Девушка лежала пластом, лихорадочный румянец горел на ее лице, глаза затуманились, утратив свой обычный влажный блеск.
Кохияма хотел, чтобы Тэрада осмотрел ее, но тот заявил, что не может оторваться от работы.
- Что же делать? —спросила Сатико Кохияму, набивая пузырь льдом.
Можно было позвать Катасэ, ведь он всего год назад проходил стажировку в университетской клинике и был здесь сейчас единственным человеком, которому известны новейшие мегоды лечения. Кроме того, он наблюдал течение болезни у Убукагы. Но Эмма наотрез отказалась от его услуг, да Кохияма и сам не очень хотел к нему обращаться.
— Ладно, я попробую вызвать господина Канагаи, — сказал Кохияма и вышел из Комнаты.
Никаких других врачей приглашать сюда не разрешалось. Может, пойти к профессору Нисидзаке и попросить у него разрешения позвонить по телефону? Или лучше к Хамуре? Правда, не хочегся попадаться на глаза взбалмошной хозяйке, да и встреча с самим хозяином квартиры не сулит ничего хорошего.
Дверь открыл седовласый профессор. В квартире было очень тихо, как обычно бывает в доме стариков, удалившихся на покой. Выслушав просьбу Кохиями, профессор растерянно почесал в затылке и с виноватой улыбкой произнес:
— Вот незадача...
Профессор медицинского факультета Нисндзака, когда достиг предельного возраста, установленного для государственных служащих, в порядке исключения благодаря своим связям получил право на пожизненное зачисление в штат института. Всякие разговоры по телефону обитателям "загородной виллы" были сейчас категорически запрещены, и старый профессор боялся неприятностей, если он позволит Кохияме воспользоваться своим телефоном.
Да и вообще профессор Нисидзака впервые в жизни сталкивался с таким серьезным испытанием, как опасность заражения чумой, и был чрезвычайно напуган. Однако прямо отказать Кохияме он не решился.
— Поймиге, профессор, ведь речь идёт о жизни и смерти. Вы всегда честно служили медицине и людям, вы не можете оставить человека в беде. — Кохияма решил сыграть на гуманных чувствах старого профессора, другого выхода у него не было.
— Н-да, положение затруднительное, — промямлил Нисидзака. — Ну да ладно, сделаем вот что. Мы с женой закладываем ватой уши и мы ничего не слышали — ни как вы пришли, ни как вы ушли. — И профессор скрылся в комнате.
Телефон стоял в передней, и Кохияма тотчас же снял трубку и набрал номер клиники. Как он и предполагал, Канагаи уже ушел. Кохияма позвонил домой. К телефону подошла жена Канагаи.
— К сожалению, его нег дома, — сказала она. — Он уехал на встречу однокашников по университету.
— А где они встречаются?
— В Хакопэ.
— Где именно?
— Он мне не сказал.
— Когда он должен вернуться?
— Обещал завтра днем...
Значит, они там будут ночевать. Возможно, поэтому он сегодня не появился в изоляторе. Почувствовав, что жена Канагаи к последнему его вопросу отнеслась с некоторым подозрением, Кохияма попросил передать доктору, что звонил "корреспондент Кохияма", и повесил трубку.
Сейчас Кохияма особенно остро почувствовал свою беспомощность и несовершенстао телефонной связи — единственно возможного пока средства сообщения с внешним миром. А что, если отправиться в университетскую клинику, разузнать там, кто учился вместе с Канагаи, может быть, кто-нибудь все-таки знает, в какой гостинице в Хаконэ они намеревались остановиться? Он мог бы взять такси и махнуть туда. И сегодня же ночью привезти Канагаи.
Но ведь не исключено, что Канагаи будет настолько пьян, что от него никакого толку не добьешься. Есть ли тогда смысл за ним ехать? Итак, дело кончилось ничем. Кохияма позвал профессора и поблагодарил его.
— Придется, значит, ждать до завтра? — Старый профессор все слышал, в тоне его было явное сочувствие.
— А может быть, вы посмотрите больную, профессор?
— Нет, нет, друг мой. Я не клиницист. Моя специальность — теория, и к тому же я не имею права браться за лечение здешних больных. Это дело доктора Канагаи.
Возможно, профессор скромничал, но в тоне старика Кохияма почувствовал пренебрежение к врачам-практикам. Обратиться к добряку Муракоси? Но он вообще не врач, а исследователь-микробиолог, причем узкий специалист.
Вернувшись к себе, Кохияма поднялся на второй этаж и постучался к Тэраде.
— Ведь я вам уже сказал, что не могу отложить работу, — сердито отозвался Тэрада и вышел в коридор.
Тэрада выглядел страшно изнуренным. Он с пренебрежением отозвался о предполагаемом неврозе у Хамуры, но сам сейчас казался пораженным каким-то тяжелым недугом.
— Я прошу вас все-таки осмотрел, больную, — сказал Кохияма.
— Это ни к чему.
— Как так?
— Если у нее чума, то дело безнадежное.
— Но ведь никто не установил, что у нес чума.
— Поймите, что, если у нее легочная чума, значит, она больна не первый день и осмотр ни к чему. Если же у нее воспаление легких, тогда дело терпит до завтра.
- Но ведь и чуму можно лечить!
— Лекарства ей не помогут!
— Вы имеете в виду антибиотики?
-Да.
— Почему не помогут?
— По той же причине, по какой они не помогли ее отцу. Наследственная невосприимчивость.
— Но ведь есть еще и другие методы лечения. Например, инъекция больших доз противочумной сыворотки. На протяжении 4-5 суток, кажется, вводится от 40 до 100 кубиков?
— Вы, видно, кое-что уже усвоили. Но имевшийся запас сыворотки и вакцины мы сегодня израсходовали на ее подругу, так некстати явившуюся сюда. А чтобы получить новую порцию из университетской клиники, нужно время.
— Поэтому я и хочу, чтобы вы осмотрели больную и дали свои рекомендации.
— Я уже сказал: если это легочная форма чумы, никакой осмотр не поможет.
— Но, может, у нее что-то другое?
— Я вчера вечером се смотрел. Лимфатические железы у нее не увеличены. Значит, это не бубонная чума. Если это кожная форма, то на месте проникновения бацилл должны появиться пузырьки. Но это станет ясно не раньше чем завтра. Пока у нее обнаружено лишь красное пяшышко на коже от укуса какого-то насекомого. Но эта еще ничего не значит.
— Л вы не обманываете меня?
— Я не врач. Я давно уж исследователь, работающий в фармацевтической фирме. Но я не чета тем медикам-теоретикам и микробиологам "вообще", которые открещиваются от патологии. — Можно было подумать, что Тэрада подслушал разговор Кохиямы с Нисидзакой.
— Но вы вели специальные исследования в отряде Исии, — сказал Кохияма и пристально посмотрел па собеседника. Это был аргумент, к которому он прибегнул в расчеге на то, что так он сможет заставить Тэраду раскрыто наконец тайну его исследований.
Тэрада, разумеется, понял намек, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Не забывайте, молодой человек, что в свое время мне пришлось вести работу по борьбе с эпидемиями в Харбине и Мукдене.
— Вы хотите сказать, что поэтому вас и не причислили к военным преступникам. Что ж, это хорошо. Но, признаться, я не вполне уверен, что вы этим ограничились.
— Что ВЫ хотите сказать?
— Ничего. Я хочу спросить, почему вы, например, так тщательно скрываете от всех, что вы делаете в кабинете господина Убукаты?
— Ладно, дружище! Идите отсюда! Вот вам таблетки сульфидина, дайте их Эмме, пусто принимает. А завчра приедет Каиагаи.
Тэрада вытащил из кармана халата коробочку с этикегкой фирмы Гоко и сунул ее в руку Кохияме. Велев Сатико давать Эмме сульфидин через каждые шесто часов, Кохияма вышел пройтись по двору. Он понимал, что Тэрада предложил это лекарство просто так, для очистки совести. Когда врач назначает лечение, не осмотрев больного и не поставив диагноза, — это не лечение, а шарлатансгво.
Повышение температуры у Эммы Тэрада мог принять за симптом чумы. Возможно, у него для этого имелись основания. Кохияма с наслаждением ощущал на разгоряченной коже дуновение свежего ветра. Что такое молодость? Вступление в жизнь или ее расцвет? Говорят, писателю, чтобы написать повесть или роман, достаточно жизненного опыта, накопленного к 26 годам. Кохияма прожил на снеге уже 29 лег. На целых
три года больше! Значит, можно считать, что жизненного опыта у него более чем достаточно. И самому ему казалось, что он уже успел повидать и узнать немало.
Он учился. Занимался спортом. Развлекался. Сталкивался со многими людьми. Работал, платил налоги. В студенческие годы, случалось, воровал книга в книжных магазинах. Хоть он и не был активным участником левого движения, но в период борьбы протай договора о безопасности довелось и ему посидеть под арестом. Единственное, чего он никогда не делал, — это не убивал и не воевал, а все остальное он, кажется, уже успел испытать в
жизни. Пил водку. И женщины у него были. На одной девушке он даже обещал жениться. Ей было 27 лет, на два года меньше, чем Кохияме. Она кончила университет позже, чем он, и работала машинисткой во внешнеторговой фирме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26