Радость распирача Кохияму, собственное тело казалось удивительно легким. Наконец-то ему стала ясна подоплека всей этой истории. Ему чудилось, что капли дождя, барабанившие по стеклу телефонной будки, отплясывают какой-то лихой танец. Некоторое время он не мог произнести ни слова.
— Значит, все? — спросил Цурумото. — Насчет использования этих сведений нужно будет посоветоваться с Сомэей. Как только закончишь сбор информации, приходи.
— Через три дня я буду в редакции.
— Ладно...
— Кстати, вы не знаете такого места: Форт-Дегрик? Это где-то в Америке.
— Форт-Дегрик? Не знаю, постараюсь выяснить. Кохияма еще раз поблагодарил и повесил трубку.
О Форт-Детрике говорил Огава, когда переводил слова профессора Хьюза. Кохияма догадывался, что это американский центр , и хотел в этом удостовериться. Но позвонить сейчас еще кому-нибудь времени не было.
Выскочив из телефонной будки, он той же дорогой побежал назад. Моросящий дождь постепенно перешел в холодный ливень. Пока Кохияма добежал до моста, он вымок до нитки. Он остановился, чтобы перевести дух. На пруду уток уже не было, у пристани покачивались пустые лодки, бесчисленные белые дождевые пита прошивали воздух, затянув пруд густой пеленой.
"Потерянный рай", — пришло Кохияме на ум название поэмы Мильтона. Внезапно он почувствовал, что на лбу выступила испарина. А что, если за этим последуют озноб, высокая температура, тошнота? Неужели чума?!
Никакой уверенности, что этого не может случиться, нет. Ни вакцина, ни сыворотка не давали абсолютной гарантии. Известны случаи, когда люди, однажды перенесшие чуму, заражались ею снова. А история с Тэрадой была достаточно красноречивым свидетельством того, что ни вакцины, ни сыворотка не являются абсолютно эффективным средством. Кстати, он больше всех соприкасался с Тэрадой.
Кохияма тяжело вздохнул. Кто знает, удастся ли ему в оставшиеся три дня еще хоть раз подышать свежим воздухом. Он уже готов был согласиться, чтобы карантин продлился на несколько дней. Но если он заболел чумой, он может не протянуть и трех дней...
Нужно было спешить, и Кохияма побежал. Через тайный ход он проник снова в "загородную виллу". Вид у него был ужасный: он весь промок, костюм и ботинки в грязи.
Было уже двадцать минут первого. Разговор по телефону отнял много времени. "Черт подери!" — тихо пробормотал Кохияма. Возможно, доктор Канагаи уже прибег к чрезвычайным мерам и увез Тэраду в больницу.
Эмма ждала его с нетерпением.
— Я так волновалась за вас. А тут, еще этот дождь...
— Где доктор Канагаи и остальные?
— Пока все в порядке. Они в соседней квартире, обедают. Сатико гам с ними занимается.
Немного успокоившись, Кохияма вдруг почувствовал сильную усталость. Прислонившись к стене, он часто и прерывисто дышал.
— Вы простудитесь, — обеспокоенно сказала Эмма. — Нужно быстрее переодеться.
Она провела его в свою комнату и достала старое отцовское белье и европейский костюм. Переодевшись, Кохияма уселся на ковре. Эмма принесла горячего кофе с бренди, и он наконец пришел в себя.
— Спасибо. Теперь мне нужно подняться к Тэраде. Если придет доктор Канагаи, скажи ему, пожалуйста, что я наверху.
— Хорошо, — ответила Эмма и подняла на него глаза, в которых застыл вопрос. Она словно хотела сказан: "А я для тебя что-нибудь значу?" Но этот немой вопрос не был похож па упрек. Глаза девушки были печальны, как в те минуты, когда она в траурном платье стояла у фоба отца. 11 снова ему вспомнился взгляд еврейской девочки, которая, казалось, хотела излить какое-то затаенное горе, но отказалась от этого и замкнулась в себе.
Во время похорон он поклонился Эмме, и она как будто бы ответила на его поклон, но. по ее словам, тогда ома не запомнила его.
Первое впечатление о женщине редко бывает долговечным. Всякий раз, когда он видел Эмму, она казалась ему новой, и вместе с тем впечатление от первой встречи оставалось неизменным.
— Если ты хочешь узнать, о чем я говорил по телефону, я могу тебе сказать, — предложил Кохияма.
— Нет, не нужно. Сейчас вам лучше поскорее подняться к дядюшке Тэраде.
По выражению лица Кохиямы Эмма поняла, что теперь он знает все об исследованиях ее отца и, по-видимому, в ближайшие дни эти сведения будут преданы гласности. Говорят, что каждому человеку уготован свой крест. Кохияма не верил в бога, но он понимал, какой крест несет Эмма, и ему было до боли жаль ее.
Он медленно поднялся па второй этаж. Как всегда, он снял с вешалки в коридоре белый халат и накинул его на себя. Надел маску. В отличие от обычных повязок эта маска не пропускала бактерий, даже если они попаду! на лицо.
Он натянул резиновые иерчагки. С тех пор как у Тэрады поднялась температура, он арого требовал соблюдения всех мер предосторожности. Когда надеваешь такую защитную одежду, все чувства словно притупляются. Медики прибегают к этому не только из требований гигиены, эта мера как бы ограждает от проявлений эмоций, от излишней сентиментальности и в конечном счете оказывается полезной для обеих сторон. Кохияма подумал, что ему сейчас тоже необходимо отрешиться от всяких эмоций.
Он постучал. В комнате было тихо. Так бывало почти каждый раз, он уже к этому привык, и все-таки сейчас тишина за дверью встревожила его.
Кто знает, может, Тэрада потерял сознание и лежит там один.
— Тэрада-сан! — крикнул Кохияма и подергал за ручку. Дверь оказалась незапертой. Он толкнул ее и вошел в комнату. Тэрады в комнате не было.
Снова, как и в прошлый раз, Кохияма осмотрел кабинет Убукаты. Небольшая настольная лампа, стоявшая на письменном столе у окна, тускло освещала комнату. Плотные оконные шторы были наглухо задернуты. На книжных полках у стены все так же стояли медицинские книги. И по-прежнему к стене был приколот выцветший японский национальный флажок. Когда Кохияма в первый раз увидел его, он был крайне изумлен, по теперь он был убежден, что флажок этот знаменовал собой прошлое Убукаты. Какие мысли и чувства рождались у покойного Убукаты, когда он смотрел на эту реликвию, этого никто, разумеется, не знач. Любовь или ненависть? Или то и другое вместе?
Тэраде пришлось провести здесь целую неделю, о чем говорила эта реликвия ему? Большой лабораторный стол, за которым ои работал, был аккурагно прибран. Лабораторную посуду, приборы, инструмента он сдвинул в одну сторону, так что середина стола оставалась свободной. Бумаг, схем и тетради на столе уже не было, но рядом с микроскопом теперь стояла глубокая стеклянная тарелка. Такие тарелки он видел па снимках в медицинских журналах и хорошо знал, для чего они служат. Ее наполняют растительным желатином с культурой какой-нибудь бактерии. Когда желатин застывает, в трубку из нержавеющей стали, вставленную в тарелку, вливают питательную жидкость. В этой жидкости содержится вещество, угнетающее развитие бактерий. Постепенно жидкость проникаег в желатин, и вокруг трубки образуется прозрачный круг. Это означает, что вещество, добавленное в раствор, действительно мешаег бактериям развиваться. Таким путем изучают и открывают антибиотики, действующие на бактерии.
Кохияма никак не мог понять, для какой цели могла понадобиться эта тарелка Тэраде. Сейчас в ней лежала лишь трубка из нержавеющей стали. Но что это? На столе на широкой дощечке лежала со связанными лапками мертвая водяная крыса. Это была та самая крыса, которую Эмма обнаружила у себя в кухне. На брюхе крысы был виден грубый шов: очевидно, эту крысу вскрывали.
Кохияма не привык к подобным зрелищам, его замутило. Он представил себе, что тут Тэрада проделывал с этой крысой. Ему-то ничего, он медик и привык ставить опыты на животных, а потом их анатомировать, а он...
Кохияма подошел к окну и отдернул штору. Уж не выпрыгнул ли Тэрада из окна?! В комнату ворвался дневной свет. Предположение относительно бегства Тэрады, разумеется, нелепость. Прыгнуть отсюда во двор совершенно невозможно, высота — около десяти метров.
Ну конечно же, Тэрада в комнате напротив. В кабинете ему больше делать нечего, он теперь сюда уже, наверное, никогда не придет. Кохияма постучатся в бывшую спальню Убукаты. И здесь дверь оказалась незапертой. Кохияма вошел и осмотрелся. Тэрада лежал на раскладушке. Как и в прошлый раз, он был во всем белом. Халат, шапочка, маска... глаза
закрыты. Старый электрический холодильник, внутри которого время от времени начинай гудеть мотор, казался здесь единственным живым существом. Кохиямс стало не по себе. Может быть, Тэрада покончил с собой, больные чумой нередко прибегают к самоубийству, причем выбирают самые жуткие
способы. Однако Тэрада был жив. Белый халат на фуди едва заменю подымался и опускался.
— Это вы, Кохияма-кун? — с трудом выдавил из себя Тэрада.
— Я. Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, ничего. Садитесь.
Тэрада открыл глаза. Они у него были мучные и налились кровью, зрачки расширены. Но голос довольно бодрый. Держался он, видимо, только благодаря силе воли.
Кохияма сел па стул у кровати. Он представил, что испытывает врач у постели умирающего.
— Теперь спрашивайте меня о чем хотите, — сказал Тэрада.
— А вы не все сказали?
— Разве вы все уже знаете?
— В общем-то...
— Вот что, — прерван его Тэрада. — Я не в силах связно все изложить. Но если вас что-нибудь интересует — спрашивайте. Я попытаюсь ответить.
— Хорошо, — сказал Кохияма и, стараясь побороть волнение, обвел глазами комнату.
Здесь царил беспорядок, всюду были навалены книга, журналы, лабораторная посуда, пустые ящики. Буквально некуда было ступить. Но сейчас все эти вещи находились в какой-то странной гармонии с тем, что здесь происходило, они казались живыми существами, которые затаив дыхание наблюдают за гордой смертью человека, который никогда уже больше к ним не прикоснется.
— Скажите, Убуката действительно занимался генетическим исследованием устойчивости к лекарственным препаратам кишечной палочки, туг нет никакой ошибки? — спросил наконец Кохияма.
— Ого! Это уже похоже на допрос. — В глазах Тэрады мелькнула насмешка.
— Он занимался этим по поручению Дальневосточного отдела исследований Пентагона?
— Да. Значит, докопались все-таки!
Тэрада закашлялся. Он, по-видимому, был обескуражен вопросом журналиста.
— Я располагаю списком тем, финансируемых американцами. Вы часто говорили, что исследования господина Убукаты носили чисто теоретический характер. Но научная тема, которой якобы Убуката занимался, была лишь маскировкой. На самом деле его задачей было выведение устойчивой чумной бациллы. Не так ли?
— Ошибаетесь, — сказал Тэрада.
— Но вчера вы сами утверждали, что в вашем распылителе устойчивые чумные бациллы. Или вы станете утверждать, что это была своего рода "военная хитрость"?
— Нег, это была правда, — ответил Тэрада.
— Тогда, выходит, я прав. Сначала господин Убуката действительно занимался исследованием устойчивых кишечных палочек, а затем, скресгив их с обыкновенными чумными бациллами, вывел еще более страшное чудовище: устойчивую чумную бациллу, не поддающуюся действию самых эффективных, антибиотиков. Изучение фактора К открыло ему путь к решению этой задачи.
— Вон вы до каких тонкостей докопались!
— Один я, разумеется, до этого никогда бы не докопался. Но вы сами навели меня на эту мысль. Ведь это вы мне рассказали, что устойчивые кишечные палочки, находясь вместе с обыкновенными дизентерийными бациллами, передают им свойство устойчивости.
— Генетическое исследование устойчивых кишечных палочек — это чисто научная проблема. Именно ее и удалось решить Убукате.
— Вы снова пытаетесь спасти репутацию господина Убукаты как исследователя?
Кохияма вспомнил об Эмме: разоблачение целей отца могло бы бросить тень и на нее. Ему стало ее жаль, но он решил не поддаваться этому чувству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26