.. Да, у меня и отец и мать живы.
— Вы счастливый человек, Атабай!
— Зато отец и мать несчастные... Их проклятья не действуют на меня. Мне бы умереть...— У Хаитбаева выступили слезы, он побледнел, закрыл лицо шапкой.— Да, да... Чем так жить, лучше умереть.
— Того, кто делает несчастными своих родителей, и земля не принимает. Видно, родители ваши по-настоящему вас еще не проклинают, жалеют... Чем смерти себе желать, лучше позаботьтесь,, чтобы им было хорошо. Я думаю, не только они вами недовольны.
— Вы уже все знаете?
— Ничего не знаю. Я вас вижу второй раз. Мы давно начали вас разыскивать, но, кроме этого рисунка, у нас никаких сведений о вас не было.
— Как же вы узнали, что у меня нет больше семьи, моей милой супруги, детей?
— После того, как посмотрел на рисунок. Да все это написано и на вашем лице...
— На лице? — Он, захлебываясь, допил остававшийся в пиале чай.— Ничего на нем нет... Зачем вы, Хаиткулы-ага, сейчас сказали мне, что я счастливый? Зачем? Чтобы сделать меня еще несчастнее? Да?!
Хаиткулы закурил. Глубоко затягиваясь, молча смотрел на Хаитбаева,
— Не ковыряйтесь в моей душе! — взвизгнул тот.
Они оба замолчали надолго.
...Читателю трудно догадаться, почему Хаиткулы замолчал после так энергично начатой им беседы.. Автор откроет причину: в левой стороне груди майор почувствовал нестерпимую боль. Он и прежде ощущал покалывания в сердце, но сейчас это было совсем другое: как будто кто-то сжал его сердце своей ладонью и не хочет отпускать. Хаиткулы почувствовал, как тяжелеет его затылок, пот выступил на лбу. Он нашел силы загасить сигарету, забыв о Хаитбаеве, закрыл глаза. Физически состояние их сейчас было примерно одинаковым, и если бы Хаитбаев не был бы так равнодушен ко. всему окружающему, он удивился бы потерянному виду своего собеседника. Но он ничего не замечал. А Хаиткулы? Хаиткулы через несколько мучительных минут почувствовал, что,та ладонь, милостиво отпускает его сердце...
Он взял себя в руки. Посмотрел на Хаитбаева — тот как сидел, опустив голову на грудь, так и продолжал сидеть. Спокойно, Хаиткулы! Будь начеку! Здоровье тебе еще пригодится, иначе делать тебе в милиции нечего... И этого человека ты не зря сюда вызвал.
А может быть, зря? Ведь он не только растратил свое здоровье, но почти утратил человеческий облик. За бутылку водки пойдет на преступление. Чего он тут лепетал? Ему ли жаловаться на судьбу, если он сам поставил на ней крест? Ты что его жалеешь? Ты прав — он в чем-то счастливей тебя. С ним рядом находятся мать и отец, а ты рос без отца. Долг свой перед тобой мать выполнила. Но одного она не могла сделать — заменить тебе отца. А этот? Конечно, он рос счастливым. Он, которого долго носили отцовские руки, то поднимая над головой, то прижимая к груди. Отцовские руки, которых ты никогда не знал... Ты ему сказал о счастье, но он не понял. И может ли это понять конченый человек? А разве не конченый? Чем он отблагодарил отца? Мать? Он преступник перед ними, ведь он не может сделать для своих детей то, что сделали для него.
Даже если бы четверть живущих на земле людей утратили бы чувство ответственности перед другими, как этот Хаитбаев, то и другие, по их вине, потеряли бы вкус к жизни, утратили бы ее смысл. Это была бы и угроза самой жизни на земле, потому что дети перестали бы рождаться, а родившиеся не вызвали бы такой радости, какую они вызывают
сейчас. Матери бы грустили, предчувствуя их печальную участь. Прекратились бы радостные той. Планета от ужаса замедлила бы свой бег... Хаиткулы, ты не объяснишь за тридцать минут ему то, что он не понял за тридцать лет. Оставь его! Побереги свое сердце. Сегодняшний сигнал — первый, а сколько перед.тобой пройдет еще таких, как этот! Здоровья на всех не хватит. Он сам обрек себя на горе и боль. Он не возьмет на себя боли твоего сердца, а ты не сможешь нести его боль...
Постой, Хаиткулы, постой! Ты, кажется, сам себе противоречишь? Ты только что понял, что земля может остановиться, если люди начнут забывать об ответственности перед другими. А сам? Хаитбаев — не твой отец, даже не родственник, но разве перед его отцом ты не почувствуешь вины, если сын погибнет? Ваши отцы — ровесники, как и вы сами. Так что вы — почти одна семья.... Все люди — одна семья. Каждый член семьи всегда в ответе за других! Кстати, и на партийных собраниях ты любишь говорить об ответственности, много хороших слов говоришь... Что же сейчас? Он несчастный и жалкий, верно. Но проявишь равнодушие к нему — пройдешь и мимо другой несчастной судьбы. А, сами выпутаются! Выпутаются ли, если им никто не протянет руку? Нет, упадут. Упадут в яму, которую не ты вырыл, но о которой не предупредил. Опомнись! Если не можешь подать руку помощи, меняй профессию или имя, к которому все привыкли, измени; фамилию, уже знаменитую, поменяй... Решил отвернуться от него? Отворачивайся, но и от тебя кто-нибудь отвернется, и ты будешь горько жалеть об этом. Сам знаешь, как заразна болезнь равнодушия. Не она ли часто способствует тем явлениям, с которыми ты борешься? Мало ли людей, особенно молодых, которым от безразличия, эгоизма, от безответственности никто вовремя не сказал: «Остановись, что ты делаешь?!» Им, может быть, не сказал этих слов друг, сослуживец, знакомый или даже незнакомый человек, который иже способен предотвратить много необдуманных поступков? А может быть, это был ты сам?
— Да, Атабай, ты счастливый парень. Я. говорю это не для того, чтобы бередить твои раны. Я вырос без отца. Поэтому и считаю, что ты счастливей меня. Теперь мы с тобой сами отцы, сами воспитываем детей. Но когда я вспоминаю, что вырос, ни разу не произнеся слово «папа», я снова чувствую себя сиротой. Это как рана, причем кровоточащая, и ее ничем не излечить. У тебя другая рана, и для
нее, говорю тебе прямо в глаза, есть лекарство. При желании сможешь вернуть все, что потерял. Нужно только очень захотеть. Бросишь пить - будешь другим человеком. Мать, отец, жена, дети — все вернутся к тебе, им же нужна твоя любовь! Как обрадуется отец! Твоя рана,. Атабай, излечима. Поэтому я и сказал тебе, что ты счастливый человек. Только поэтому. Я тоже счастливый, но мое счастье — выщербленное с одного бока. Ты выздоровеешь, Атабай, я уверен, и пригласишь меня когда-нибудь в гости полюбоваться твоими детьми...
Хаитбаев слушал его, отвернув лицо в сторону. Когда Хаиткулы кончил, он надел шапку, все еще не глядя на майора, отозвался:
— Со мной никто так не говорил... Уже давно... С тех пор, как я стал таким. А ведь меня уважали, прислушивались и к моим словам. Знаете же, кто я по профессии? Инженер. Сам сбился с пути. Все верно говорите, Хаит-кулы-ага... Или подохну как собака под забором, или стану опять человеком... Спрашивайте обо всем, что вас интересует. — Он взял со стола снимок, стал расправлять загнувшиеся углы.
Хаиткулы же чувствовал себя неловко. Сразу перейти к делу? После такого разговора? Хотя бы паузу сделать, чтобы естественно взять другой тон... Атабай сам пришел ему на помощь:
— Вы так долго искали меня... значит, была важная причина?
— Да, Атабай Хаитбаевич... Опущу ненужные подробности. Эту фотографию инспекторы, дружинники до сих пор носят по всему городу. Оказывается, вы живете напротив нас. Сколько беспокойства...
— Я знаю, что со мной происходит. Это ужасно... Но только, думаю, сейчас произошла ошибка. От темных дел я далеко, держусь. Все-таки я с высшим образованием, я всегда встречался с культурными людьми. Они для меня что-нибудь да значили. Конечно, сейчас остались одни воспоминания. Кое-кто из старых друзей встречают меня. Стараюсь не попадаться им на глаза... Так в чем дело?
— Скажите, Атабай Хаитбаевич, чей заказ вы исполняли, когда попросили художника вырезать трафарет по рисунку, изображающему череп и кости? — Хаиткулы не отрывал взгляда от Хаитбаева.— Нас только интересует этот человек.
Хаитбаев приложил одну руку ко лбу и стал смотреть в потолок.
— Трафарет! Трафарет! Да, да, да... подождите... У пьяницы память как дырявая бочка, все из нее вытекает. Ничего не задерживается... Но случай с трафаретом остался в памяти, потому что оплаты хватило на пять дней выпивки. Сперва он дал мне тридцать рублей, говорит — премия. Потом дал еще примерно столько — для мастера. И мастер остался доволен, и заказчик. Когда трафарет был готов, бросил мне еще рублей пять-шесть за труды, но я отказался. Не. все алкаши еще совесть пропили. Совал в руку, но я не взял.
— Потом жалели, что не взяли?
— Нет, ле жалел. Даже когда все пропил...
— Удивительный случай! Видно, ему очень трафарет нужен был, если столько денег на него израсходовал!
— Наверное. Кажется, он сказал, что работает на электростанции.
— Вы его знаете?
— Нет. Откуда? Никогда раньше не видел.
— Странно, что, не зная вас, Атабай Хаитбаевич, он поручил это дело незнакомому человеку. Может быть, ему кто-то о вас сказал?
— Нет, нет, сейчас я вам расскажу все по порядку, как было.— Он держал руку на голове, как будто ему так легче было вспоминать.— Да... За автостанцией сидели под вечер то двое, то трое... Если один уходил, находился потом третий. Еще один присоединился, кругленький такой, как колобок. Ну, мало ли кто приходит, не обращали внимания. Сначала выпили, потом он вынул деньги и попросил сходить за бутылкой. «Дома.жена ворчит, не дает пригубить»,— сказал. Разговорились, все о нас спрашивал, о себе ни слова. Сами мы не спрашивали. Какая нам разница, кто он... Там он меня и подцепил.
— Вы где ему передали товар?
— На том же месте.
— При каких обстоятельствах? Вспомните, прошу вас, все подробности.
— Сказал: принеси в одно место. Я не захотел.
— Что это за «одно место»? Не сказал, куда принести? Название места?
— Говорил: встретимся возле ДОСААФ.
— Почему не согласились?
— Не захотелось переть в такую даль пешком. Я вообще, кроме автостанции, почти нигде не бываю. Там наше место — греемся... Вы хотите узнать, где он живет?
— Да, Атабай Хаитбаевич. Если не найдем его, будет плохо.
— Зачем такая спешка?
— Секретного ничего нет. Могу„ сказать. Некоторые жители пожаловались, что на их дверях был нарисован тот самый рисунок. Это же очевидная угроза.
— Полностью согласен. Даже знаю, что надо предпринять.
— Что?
— Я, конечно, понятия не имею, что за всем этим кроется, но что-то есть. Предпринять следует одно: идти к автостанции. Там его и найдем...
— Не найдете, Атабай Хаитбаевич. Понимаете... Он теперь туда ни ногой.
— И все же я настаиваю на своем.„Он живет где-то рядом, потому что пришел за товаром в комнатных „шлепанцах, в шерстяном спортивном костюме. Когда я увидел его, решил, что он работник спортивного общества.
— Значит, надо искать в том районе?
— Район там маленький, вы не беспокойтесь. В каком-нибудь доме рядом с автостанцией живет. Надо, полагать, он из окна нас увидел и подошел. Так, наверно, все и было. В плохую погоду люди в домашних шлепанцах по улице не гуляют. Можем вместе обойти дома, что на той улице, за автостанцией... Можно сказать, что пришли из горгаза плиты проверять, никто не усомнится.
— Если мы эту операцию доверим лично вам, как вы на это посмотрите?
Хаитбаев минуту молчал, потом сказал:
— Если доверите — попытаюсь.
Вечером того же дня Атабай Хаитбаев с удостоверением техника горгаза в кармане начал обход квартир. Для записи жалоб и серьезных неисправностей его снабдили соответствующим «журналом», который „впоследствии был передан в контору горгаза. Трудность новой роли для Атабая заключалась не в том, чтобы хорошо сыграть ее, а в том, чтобы под любым предлогом (главный — «я на работе!») отказаться от «рюмочки», которую ему могут предложить. Они обсудили с Хаиткулы и этот вопрос. Атабай дал слово, что, по крайней мере, пока не разыщет того человека, постарается не напиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Вы счастливый человек, Атабай!
— Зато отец и мать несчастные... Их проклятья не действуют на меня. Мне бы умереть...— У Хаитбаева выступили слезы, он побледнел, закрыл лицо шапкой.— Да, да... Чем так жить, лучше умереть.
— Того, кто делает несчастными своих родителей, и земля не принимает. Видно, родители ваши по-настоящему вас еще не проклинают, жалеют... Чем смерти себе желать, лучше позаботьтесь,, чтобы им было хорошо. Я думаю, не только они вами недовольны.
— Вы уже все знаете?
— Ничего не знаю. Я вас вижу второй раз. Мы давно начали вас разыскивать, но, кроме этого рисунка, у нас никаких сведений о вас не было.
— Как же вы узнали, что у меня нет больше семьи, моей милой супруги, детей?
— После того, как посмотрел на рисунок. Да все это написано и на вашем лице...
— На лице? — Он, захлебываясь, допил остававшийся в пиале чай.— Ничего на нем нет... Зачем вы, Хаиткулы-ага, сейчас сказали мне, что я счастливый? Зачем? Чтобы сделать меня еще несчастнее? Да?!
Хаиткулы закурил. Глубоко затягиваясь, молча смотрел на Хаитбаева,
— Не ковыряйтесь в моей душе! — взвизгнул тот.
Они оба замолчали надолго.
...Читателю трудно догадаться, почему Хаиткулы замолчал после так энергично начатой им беседы.. Автор откроет причину: в левой стороне груди майор почувствовал нестерпимую боль. Он и прежде ощущал покалывания в сердце, но сейчас это было совсем другое: как будто кто-то сжал его сердце своей ладонью и не хочет отпускать. Хаиткулы почувствовал, как тяжелеет его затылок, пот выступил на лбу. Он нашел силы загасить сигарету, забыв о Хаитбаеве, закрыл глаза. Физически состояние их сейчас было примерно одинаковым, и если бы Хаитбаев не был бы так равнодушен ко. всему окружающему, он удивился бы потерянному виду своего собеседника. Но он ничего не замечал. А Хаиткулы? Хаиткулы через несколько мучительных минут почувствовал, что,та ладонь, милостиво отпускает его сердце...
Он взял себя в руки. Посмотрел на Хаитбаева — тот как сидел, опустив голову на грудь, так и продолжал сидеть. Спокойно, Хаиткулы! Будь начеку! Здоровье тебе еще пригодится, иначе делать тебе в милиции нечего... И этого человека ты не зря сюда вызвал.
А может быть, зря? Ведь он не только растратил свое здоровье, но почти утратил человеческий облик. За бутылку водки пойдет на преступление. Чего он тут лепетал? Ему ли жаловаться на судьбу, если он сам поставил на ней крест? Ты что его жалеешь? Ты прав — он в чем-то счастливей тебя. С ним рядом находятся мать и отец, а ты рос без отца. Долг свой перед тобой мать выполнила. Но одного она не могла сделать — заменить тебе отца. А этот? Конечно, он рос счастливым. Он, которого долго носили отцовские руки, то поднимая над головой, то прижимая к груди. Отцовские руки, которых ты никогда не знал... Ты ему сказал о счастье, но он не понял. И может ли это понять конченый человек? А разве не конченый? Чем он отблагодарил отца? Мать? Он преступник перед ними, ведь он не может сделать для своих детей то, что сделали для него.
Даже если бы четверть живущих на земле людей утратили бы чувство ответственности перед другими, как этот Хаитбаев, то и другие, по их вине, потеряли бы вкус к жизни, утратили бы ее смысл. Это была бы и угроза самой жизни на земле, потому что дети перестали бы рождаться, а родившиеся не вызвали бы такой радости, какую они вызывают
сейчас. Матери бы грустили, предчувствуя их печальную участь. Прекратились бы радостные той. Планета от ужаса замедлила бы свой бег... Хаиткулы, ты не объяснишь за тридцать минут ему то, что он не понял за тридцать лет. Оставь его! Побереги свое сердце. Сегодняшний сигнал — первый, а сколько перед.тобой пройдет еще таких, как этот! Здоровья на всех не хватит. Он сам обрек себя на горе и боль. Он не возьмет на себя боли твоего сердца, а ты не сможешь нести его боль...
Постой, Хаиткулы, постой! Ты, кажется, сам себе противоречишь? Ты только что понял, что земля может остановиться, если люди начнут забывать об ответственности перед другими. А сам? Хаитбаев — не твой отец, даже не родственник, но разве перед его отцом ты не почувствуешь вины, если сын погибнет? Ваши отцы — ровесники, как и вы сами. Так что вы — почти одна семья.... Все люди — одна семья. Каждый член семьи всегда в ответе за других! Кстати, и на партийных собраниях ты любишь говорить об ответственности, много хороших слов говоришь... Что же сейчас? Он несчастный и жалкий, верно. Но проявишь равнодушие к нему — пройдешь и мимо другой несчастной судьбы. А, сами выпутаются! Выпутаются ли, если им никто не протянет руку? Нет, упадут. Упадут в яму, которую не ты вырыл, но о которой не предупредил. Опомнись! Если не можешь подать руку помощи, меняй профессию или имя, к которому все привыкли, измени; фамилию, уже знаменитую, поменяй... Решил отвернуться от него? Отворачивайся, но и от тебя кто-нибудь отвернется, и ты будешь горько жалеть об этом. Сам знаешь, как заразна болезнь равнодушия. Не она ли часто способствует тем явлениям, с которыми ты борешься? Мало ли людей, особенно молодых, которым от безразличия, эгоизма, от безответственности никто вовремя не сказал: «Остановись, что ты делаешь?!» Им, может быть, не сказал этих слов друг, сослуживец, знакомый или даже незнакомый человек, который иже способен предотвратить много необдуманных поступков? А может быть, это был ты сам?
— Да, Атабай, ты счастливый парень. Я. говорю это не для того, чтобы бередить твои раны. Я вырос без отца. Поэтому и считаю, что ты счастливей меня. Теперь мы с тобой сами отцы, сами воспитываем детей. Но когда я вспоминаю, что вырос, ни разу не произнеся слово «папа», я снова чувствую себя сиротой. Это как рана, причем кровоточащая, и ее ничем не излечить. У тебя другая рана, и для
нее, говорю тебе прямо в глаза, есть лекарство. При желании сможешь вернуть все, что потерял. Нужно только очень захотеть. Бросишь пить - будешь другим человеком. Мать, отец, жена, дети — все вернутся к тебе, им же нужна твоя любовь! Как обрадуется отец! Твоя рана,. Атабай, излечима. Поэтому я и сказал тебе, что ты счастливый человек. Только поэтому. Я тоже счастливый, но мое счастье — выщербленное с одного бока. Ты выздоровеешь, Атабай, я уверен, и пригласишь меня когда-нибудь в гости полюбоваться твоими детьми...
Хаитбаев слушал его, отвернув лицо в сторону. Когда Хаиткулы кончил, он надел шапку, все еще не глядя на майора, отозвался:
— Со мной никто так не говорил... Уже давно... С тех пор, как я стал таким. А ведь меня уважали, прислушивались и к моим словам. Знаете же, кто я по профессии? Инженер. Сам сбился с пути. Все верно говорите, Хаит-кулы-ага... Или подохну как собака под забором, или стану опять человеком... Спрашивайте обо всем, что вас интересует. — Он взял со стола снимок, стал расправлять загнувшиеся углы.
Хаиткулы же чувствовал себя неловко. Сразу перейти к делу? После такого разговора? Хотя бы паузу сделать, чтобы естественно взять другой тон... Атабай сам пришел ему на помощь:
— Вы так долго искали меня... значит, была важная причина?
— Да, Атабай Хаитбаевич... Опущу ненужные подробности. Эту фотографию инспекторы, дружинники до сих пор носят по всему городу. Оказывается, вы живете напротив нас. Сколько беспокойства...
— Я знаю, что со мной происходит. Это ужасно... Но только, думаю, сейчас произошла ошибка. От темных дел я далеко, держусь. Все-таки я с высшим образованием, я всегда встречался с культурными людьми. Они для меня что-нибудь да значили. Конечно, сейчас остались одни воспоминания. Кое-кто из старых друзей встречают меня. Стараюсь не попадаться им на глаза... Так в чем дело?
— Скажите, Атабай Хаитбаевич, чей заказ вы исполняли, когда попросили художника вырезать трафарет по рисунку, изображающему череп и кости? — Хаиткулы не отрывал взгляда от Хаитбаева.— Нас только интересует этот человек.
Хаитбаев приложил одну руку ко лбу и стал смотреть в потолок.
— Трафарет! Трафарет! Да, да, да... подождите... У пьяницы память как дырявая бочка, все из нее вытекает. Ничего не задерживается... Но случай с трафаретом остался в памяти, потому что оплаты хватило на пять дней выпивки. Сперва он дал мне тридцать рублей, говорит — премия. Потом дал еще примерно столько — для мастера. И мастер остался доволен, и заказчик. Когда трафарет был готов, бросил мне еще рублей пять-шесть за труды, но я отказался. Не. все алкаши еще совесть пропили. Совал в руку, но я не взял.
— Потом жалели, что не взяли?
— Нет, ле жалел. Даже когда все пропил...
— Удивительный случай! Видно, ему очень трафарет нужен был, если столько денег на него израсходовал!
— Наверное. Кажется, он сказал, что работает на электростанции.
— Вы его знаете?
— Нет. Откуда? Никогда раньше не видел.
— Странно, что, не зная вас, Атабай Хаитбаевич, он поручил это дело незнакомому человеку. Может быть, ему кто-то о вас сказал?
— Нет, нет, сейчас я вам расскажу все по порядку, как было.— Он держал руку на голове, как будто ему так легче было вспоминать.— Да... За автостанцией сидели под вечер то двое, то трое... Если один уходил, находился потом третий. Еще один присоединился, кругленький такой, как колобок. Ну, мало ли кто приходит, не обращали внимания. Сначала выпили, потом он вынул деньги и попросил сходить за бутылкой. «Дома.жена ворчит, не дает пригубить»,— сказал. Разговорились, все о нас спрашивал, о себе ни слова. Сами мы не спрашивали. Какая нам разница, кто он... Там он меня и подцепил.
— Вы где ему передали товар?
— На том же месте.
— При каких обстоятельствах? Вспомните, прошу вас, все подробности.
— Сказал: принеси в одно место. Я не захотел.
— Что это за «одно место»? Не сказал, куда принести? Название места?
— Говорил: встретимся возле ДОСААФ.
— Почему не согласились?
— Не захотелось переть в такую даль пешком. Я вообще, кроме автостанции, почти нигде не бываю. Там наше место — греемся... Вы хотите узнать, где он живет?
— Да, Атабай Хаитбаевич. Если не найдем его, будет плохо.
— Зачем такая спешка?
— Секретного ничего нет. Могу„ сказать. Некоторые жители пожаловались, что на их дверях был нарисован тот самый рисунок. Это же очевидная угроза.
— Полностью согласен. Даже знаю, что надо предпринять.
— Что?
— Я, конечно, понятия не имею, что за всем этим кроется, но что-то есть. Предпринять следует одно: идти к автостанции. Там его и найдем...
— Не найдете, Атабай Хаитбаевич. Понимаете... Он теперь туда ни ногой.
— И все же я настаиваю на своем.„Он живет где-то рядом, потому что пришел за товаром в комнатных „шлепанцах, в шерстяном спортивном костюме. Когда я увидел его, решил, что он работник спортивного общества.
— Значит, надо искать в том районе?
— Район там маленький, вы не беспокойтесь. В каком-нибудь доме рядом с автостанцией живет. Надо, полагать, он из окна нас увидел и подошел. Так, наверно, все и было. В плохую погоду люди в домашних шлепанцах по улице не гуляют. Можем вместе обойти дома, что на той улице, за автостанцией... Можно сказать, что пришли из горгаза плиты проверять, никто не усомнится.
— Если мы эту операцию доверим лично вам, как вы на это посмотрите?
Хаитбаев минуту молчал, потом сказал:
— Если доверите — попытаюсь.
Вечером того же дня Атабай Хаитбаев с удостоверением техника горгаза в кармане начал обход квартир. Для записи жалоб и серьезных неисправностей его снабдили соответствующим «журналом», который „впоследствии был передан в контору горгаза. Трудность новой роли для Атабая заключалась не в том, чтобы хорошо сыграть ее, а в том, чтобы под любым предлогом (главный — «я на работе!») отказаться от «рюмочки», которую ему могут предложить. Они обсудили с Хаиткулы и этот вопрос. Атабай дал слово, что, по крайней мере, пока не разыщет того человека, постарается не напиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41