— Знаете, какое вы у него выражение подметили? Как раз то, с каким он сидел у вас: «Уж сегодня буду пить досыта».— Хаиткулы продолжал фантазировать, как будто он сам нарисовал, причем с натуры, этот портрет.— ...Публика известная. От таких людей никто уже не ждет ничего доброго, их вообще никто и нигде не ждет. Иногда только подвернется какой-нибудь делеЦ, тогда за бутылку водки он мать родную продаст. Закрывает глаза на все — кто ты, за что ллатишь деньги? Дай только на опохмелку и быстро говори, что сделать, куда пойти... Знает, что за выполнение задания получит хороший куш, чтобы пить несколько дней подряд... Если вы, профессионалы, считаете, что рисунок сделан натурально точно, могу спорить, что и я ошибся не больше чем на один процент!
Они смотрели на него с уважением, майор же был доволен сегодняшним днем больше, чем многими предыдущими.
— Теперь дело за нами. Большое спасибо... и ждите моего вызова.
Он отнес рисунок начальнику милиции, тот передал его эксперту, и портрет начал путешествие по кабинетам, пока не очутился в фотолаборатории с пометкой: «Срочно». Па следующий день отпечатки портрета раздадут участковым и инспекторам, которые начнут обходить участок за участком, район за районом до тех пор, пока кто-нибудь из них не остановится перед незнакомым гражданином и не скажет себе: «Это он», а вслух: «Предъявите документы!»
МАХАЧКАЛА
(Из записей Бекназара Хайдарова)
21—25 февраля 197... г.
Сейчас я пишу не в гостинице «Каспий», не в ее крохотном, но удобном номере на верхнем этаже с видом на море, сидя в мягком кресле и разложив книги и тетради на широком столе, а в больнице, на втором этаже, в палате № 19.
Больные наконец утихомирились, кое-кто даже заснул, хотя еще не поздно. Неудобно писать на тумбочке, но кое-как корплю. Самая большая радость для меня, что блокнот со мной. Передали врачу, а он вернул мне. Кто ему передал? Загадка. Думаю, пилот, вертолета.
На чем мы остановились?На том, что обманули аксакалов. Пригласили их в сельсовет, а сами не пришли. Поскольку ранение председателя оказалось легким, его оставили в ауле, а нас с Рамазановым на вертолете доставили в город.
Человек спотыкается там, где этого не ждет,— так говорят. Счастье тоже выпадает лам неожиданно... И все-таки, что бы ни говорили, а человек — самое чувствительное животное из всех, какие созданы природой. Во многих случаях он предчувствует и хорошее, и плохое. Так было и со мной в горах,.. Но что же произошло на самом деле? Или. чья-то душа вселилась в того джейрана и послала нам свое проклятье? Или сделала свое черное дело рука обиженного человека?
Все это надо хорошенько взвесить. Сейчас вспоминаю с трудом, как это было; Стучат чьи-то сапоги. Чьи? Тех, кто пришел нас выручать, или же других людей?
Жизнь бывает интересной и загадочной, как книга. Ну-ка перелистаем еще раз наши цумадинские страницы!Председатель, как я писая, опередил нас и первым поднялся на уступ, к которому мы рвались. Потом он спустился нам навстречу, и уже втроем мы дружно атаковали гору ж без отдыха взлетели на тот уступ. Кому первому пришла в голову идея отметить успех ружейным залпом? Неужели мне? Горы нам этого не простили. С ближайшего склона сорвалась солидная глыба. Я еще видел ее. Видел, как она сшибла с уступа несколько приличных камней. Они сталкивались между собой, и от них разлетались искры. Я на се-
кунду оторвал взгляд от товарищей и посмотрел наверх. Что было дальше... не помню. Хорошо запомнил только, что камни катились на нас не с вершины, а с другого уступа, немного выше, и падали будто с точным прицелом.
Врачи на следующий же день, как мы оказались здесь, поставили нас на ноги. Ходить уже можно, но голова еще кружится, Капиталу тоже досталось, но я не перестаю удивляться врачам, которые делают настоящие чудеса. Все наши раны быстро заживают. Переломов, не оказалось, и это тоже чудо. Полностью согласен со словами капитана: «Остаться в живых под таким дождем — большое счастье».
О случившемся с нами мы говорили, но только шепотом. Рамазанов угадал мои мысли, мои сомнения:
— Не знаю, прав ли я, но сейчас поведение «власти» вызывает у меня большие подозрения. Не заманил ли он нас в западню со своим джейраном?
Я тоже склонялся к этой мысли. Или так всегда бывает — когда в беде один уцелел, то именно его начинают подозревать в коварстве... Но я не высказал своих сомнений капитану. Согласиться с ним — значит непроверенный факт поставить на обе, ноги. Рановато. И я промычал что-то неопределенное, вроде:
— Но как он мог знать, что глыба не трахнет его по голове, стоял же, рядом? — Я вспомнил не то книгу, не то фильм и задал вопрос капитану: — Мы стреляли из ружей?
— Стреляли.
— Сразу из трех?
— Залпом.
— Если так, то мы сами себе на голову сбросили лавину. Годы не только людей старят, но и горы. Скалы трескаются. Ветер их обдувает, делает неустойчивыми, дробит на отдельные глыбы. Малейшего толчка достаточно, чтобы какой-нибудь камень потерял опору...
— Еще что?
— Еще? Слушай. Горы, по-моему,— живой организм в природе. Они тоже растут. Происходит их перемещение. Очень резкие смещения мы .называем землетрясением, а мелких не замечаем и не чувствуем...
— Ты — геолог; туркмен гардаш?
— Нет, с чего ты взял?
— Тогда не мучайся, не учи горца. Чтобы знать про все то, что ты сейчас рассказал, не надо кончать института, хватит и среднего образования. Я же чувствую горы вот этим местом...
Я не стад уточнять, каким местом он чувствует горы, потому что увидел, ч,то Рамазанов сердится и вот-вот закипит как чайник. Чтобы успокоить его, я побыстрее перевел разговор в прежнее русло:
— Сдаюсь!.. И скажу правду, капитан: в меня тоже кой-какие сомнения закрались. Но не только по поводу нашего горца, а больше в связи с Мегеремом. Его подозреваю. Доказательств у меня нет, но, когда я падал и терял сознание, почудилось, что слышу топот не то ног, не то копыт, даже ржанье донеслось, и, по-моему, мелькнул силуэт человека. Не знаю, может, это была галлюцинация, мираж...
— Если бы Мегерем приехал, власть о нем бы сказал нам. Не так-то легко прятаться в горах незамеченным. Ему сразу донесли бы об этом. Ну, а если он скрывался в горах — у него шапка-невидимка есть, что ли? Иначе как бы он узнал, что мы собрались на охоту? Кто ему об этом сказал? Допустим, он от кого-то услышал, что мы пошли охотиться, так кто, ангелы небесные, что ли, доложили ему, что мы полезем на ,ту именно скалу?
Мои шаткие доводы Рамазанов скосил, как траву режет острая коса, и развеял по воздуху как вихрь, налетевший с кибла. Он, конечно, сделал это не оттого, что немного продолжал сердиться на меня,— ох и горячий народ гор-цы!— и не для того, чтобы отстаивать свою версию. В спорах рождается истина. Мы высказывали противоположные точки зрения, чтобы тщательно их проверять. Мы — как неопытные портные: сделаем шов и начинаем растягивать его, распорется — сшивай заново, а лучше бы кроить по-другому. Настоящий мастер знает, какой материал какими нитками лучше сшивать. Такой мастер должен быть в первую очередь хорошим закройщиком. Пусть не обвиняют меня в переоценке нашей профессии (а кто обвинит... дневники же никому не показывают... Впрочем, майору показал бы...), но я бы сравнил ее с профессией портного. Мне кажется, что капитан Рамазанов — тот мастер, который освоил все секреты своей профессии.
Почему он так легко распорол мои швы? Думаю, потому, что они временные. Это раз. Нитку я взял первую попавшуюся. (Почему я решил, что Метерем непременно отправится в Цумаду?) Это два... Иглу взял неподходящую. (Если поехал, туда, то на чем?) Три... Вдел нитку в иглу, а конец не завязал. (Что я знаю о намерениях Мегерема вообще?)
Нет, если захотел сшить прочную одежду, товарищ портной, постарайся и нитки подобрать, и иглу выбери... Такой шов сделай, чтобы сам Рамазанов не мог его распороть! Сделаю именно так, товарищ майор Мовлямбердыев! (Кажется, начал хвастать...)
Мы уже ходим по палате и по коридору, но, надо сказать, вид у нас жалкий - обклеены ленточками пластыря, обмотаны бинтами. Мы не обижаемся на тех, кто нас жалеет, а то и безнадежно машет рукой: «Конченые вы люди...» Но исподволь мы надоели врачам, канюча: «Выписывайте, выписывайте побыстрее, у нас срочные дела». Это ведь сущая правда...
...Опять любуюсь Каспием. Сегодня, на пятый день пребывания в больнице, нам снялд повязки и выписали, взяв подписку: «По личному требованию больного». Просили через день приходить показывать ушибы.
Если мы с Рамазановым в дни безделья не смогли друг друга убедить в правильности своих предположений (его — по поводу председателя сельсовета, моих — о Мегереме), то, по крайней мере, взаимно уяснили наши точки зрения.
В Цумаде, хочешь не хочешь, придется побывать еще раз, но сначала надо было узнать, находился ли Мегерем дома с 20 по 23 февраля. Капитан быстро выяснил, где он живет, кто соседи. Оказалось, сосед у него один, по левую сторону его двора, справа — пустырь.
Скажу откровенно: я считаю, что мне здорово повезло,— Мегерем жил на той же улице, что и Сулейман-ага. Самое интересное, что Сулейман Додоев и был его соседом.
Надо сказать, что хотя мы и очень спешили, но у самой калитки Додоева Рамазанов заколебался:
— Гордый он человек, очень независимый... Не обидится ли?
— У нас нет другого выхода.
— Выход есть, но времени нет. Давай лучше потратим несколько часов, посидим тут, покараулим Мегерема. Думаешь, он, имея машину, весь день будет дома сидеть?
— Нет, капитан,— возразил я.— Рано или поздно нам снова придется встретиться с Сулейманом-агой, без него теперь не обойтись. Раз мы здесь, отступать не стоит.
Додоев встретил наа на веранде, пригласил в ту же комнату, где мы беседовали в тот раз. Он словно подглядел, что у нас на уме:
— Знал, что понадоблюсь вам... догадывался. Что вам нужно от меня?!
Прямо скажем, говорил он с нами очень неласково.
— Нам нужны ваши окна, Сулейман-ага...— ответили мы.
Пишу «мы», потому что начинал говорить я, а капитан сразу же переводил, вот и получалось, что говорим мы вместе. Впрочем, „мы и думали тогда об одном и том же, поэтому у нас все выходило «вместе».
— Вы в мои окна ничего не увидите. Говорите яснее, что вам нужно. Какая разница, как говорит поговорка, ел я свинину или только попробовал, все равно согрешил.— Сулейман-ага повернулся к двери, крикнул: — Кофе!
Женщина принесла кофе.
— Сулейман-ага, скажите, пожалуйста, ваш сосед двадцать первого числа этого месяца был дома? А также два следующих дня?..
Старик поднял вверх правую руку — «достаточно вопросов».
— Двадцатое, это какой был день?
— Суббота.
— Э-хе-хе... Воскресенье, понедельник, вторник... Нет, в эти дни. я его не видел. Вчера... нет, позавчера рано утром привязал своего пса. Значит, приехал или ночью, или на рассвете. Если наш сосед не ночует дома, он сначала спускает с цепи собаку, потом уже уходит. В его большой сакле остается одна глухонемая старуха.
Сулейман-ага сказал «позавчера», а это было 23 февраля.
— Как вы считаете, он уезжал на машине или нет?,
— На машине. Я же сказал, что он уехал двадцатого, в субботу. Я как раз прогуливался у дома, а он выезжал со двора. Кивнули друг другу.
Такое сообщение нам не понравилось. В Цумаду он мог ехать только на лошади, в крайнем случае — на ишаке.
Я без разрешения хозяина все-таки подошел к окну. Он прав, ничего интересного увидеть было нельзя. Стена и деревья закрывали двор Мегерема.
ЦУМАДА
Мы снова здесь. На наши осторожные вопросы о Мегереме никто не ответил, что видел его здесь. Мы опять встретились с аксакалами, оформили их показания. Поделились с ними сомнениями о причинах обвала. Они недоверчиво пожимали плечами: странно, странно!
Я предложил Рамазанову провести эксперимент — повторить все снова. Он посмотрел на меня, покачал головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Они смотрели на него с уважением, майор же был доволен сегодняшним днем больше, чем многими предыдущими.
— Теперь дело за нами. Большое спасибо... и ждите моего вызова.
Он отнес рисунок начальнику милиции, тот передал его эксперту, и портрет начал путешествие по кабинетам, пока не очутился в фотолаборатории с пометкой: «Срочно». Па следующий день отпечатки портрета раздадут участковым и инспекторам, которые начнут обходить участок за участком, район за районом до тех пор, пока кто-нибудь из них не остановится перед незнакомым гражданином и не скажет себе: «Это он», а вслух: «Предъявите документы!»
МАХАЧКАЛА
(Из записей Бекназара Хайдарова)
21—25 февраля 197... г.
Сейчас я пишу не в гостинице «Каспий», не в ее крохотном, но удобном номере на верхнем этаже с видом на море, сидя в мягком кресле и разложив книги и тетради на широком столе, а в больнице, на втором этаже, в палате № 19.
Больные наконец утихомирились, кое-кто даже заснул, хотя еще не поздно. Неудобно писать на тумбочке, но кое-как корплю. Самая большая радость для меня, что блокнот со мной. Передали врачу, а он вернул мне. Кто ему передал? Загадка. Думаю, пилот, вертолета.
На чем мы остановились?На том, что обманули аксакалов. Пригласили их в сельсовет, а сами не пришли. Поскольку ранение председателя оказалось легким, его оставили в ауле, а нас с Рамазановым на вертолете доставили в город.
Человек спотыкается там, где этого не ждет,— так говорят. Счастье тоже выпадает лам неожиданно... И все-таки, что бы ни говорили, а человек — самое чувствительное животное из всех, какие созданы природой. Во многих случаях он предчувствует и хорошее, и плохое. Так было и со мной в горах,.. Но что же произошло на самом деле? Или. чья-то душа вселилась в того джейрана и послала нам свое проклятье? Или сделала свое черное дело рука обиженного человека?
Все это надо хорошенько взвесить. Сейчас вспоминаю с трудом, как это было; Стучат чьи-то сапоги. Чьи? Тех, кто пришел нас выручать, или же других людей?
Жизнь бывает интересной и загадочной, как книга. Ну-ка перелистаем еще раз наши цумадинские страницы!Председатель, как я писая, опередил нас и первым поднялся на уступ, к которому мы рвались. Потом он спустился нам навстречу, и уже втроем мы дружно атаковали гору ж без отдыха взлетели на тот уступ. Кому первому пришла в голову идея отметить успех ружейным залпом? Неужели мне? Горы нам этого не простили. С ближайшего склона сорвалась солидная глыба. Я еще видел ее. Видел, как она сшибла с уступа несколько приличных камней. Они сталкивались между собой, и от них разлетались искры. Я на се-
кунду оторвал взгляд от товарищей и посмотрел наверх. Что было дальше... не помню. Хорошо запомнил только, что камни катились на нас не с вершины, а с другого уступа, немного выше, и падали будто с точным прицелом.
Врачи на следующий же день, как мы оказались здесь, поставили нас на ноги. Ходить уже можно, но голова еще кружится, Капиталу тоже досталось, но я не перестаю удивляться врачам, которые делают настоящие чудеса. Все наши раны быстро заживают. Переломов, не оказалось, и это тоже чудо. Полностью согласен со словами капитана: «Остаться в живых под таким дождем — большое счастье».
О случившемся с нами мы говорили, но только шепотом. Рамазанов угадал мои мысли, мои сомнения:
— Не знаю, прав ли я, но сейчас поведение «власти» вызывает у меня большие подозрения. Не заманил ли он нас в западню со своим джейраном?
Я тоже склонялся к этой мысли. Или так всегда бывает — когда в беде один уцелел, то именно его начинают подозревать в коварстве... Но я не высказал своих сомнений капитану. Согласиться с ним — значит непроверенный факт поставить на обе, ноги. Рановато. И я промычал что-то неопределенное, вроде:
— Но как он мог знать, что глыба не трахнет его по голове, стоял же, рядом? — Я вспомнил не то книгу, не то фильм и задал вопрос капитану: — Мы стреляли из ружей?
— Стреляли.
— Сразу из трех?
— Залпом.
— Если так, то мы сами себе на голову сбросили лавину. Годы не только людей старят, но и горы. Скалы трескаются. Ветер их обдувает, делает неустойчивыми, дробит на отдельные глыбы. Малейшего толчка достаточно, чтобы какой-нибудь камень потерял опору...
— Еще что?
— Еще? Слушай. Горы, по-моему,— живой организм в природе. Они тоже растут. Происходит их перемещение. Очень резкие смещения мы .называем землетрясением, а мелких не замечаем и не чувствуем...
— Ты — геолог; туркмен гардаш?
— Нет, с чего ты взял?
— Тогда не мучайся, не учи горца. Чтобы знать про все то, что ты сейчас рассказал, не надо кончать института, хватит и среднего образования. Я же чувствую горы вот этим местом...
Я не стад уточнять, каким местом он чувствует горы, потому что увидел, ч,то Рамазанов сердится и вот-вот закипит как чайник. Чтобы успокоить его, я побыстрее перевел разговор в прежнее русло:
— Сдаюсь!.. И скажу правду, капитан: в меня тоже кой-какие сомнения закрались. Но не только по поводу нашего горца, а больше в связи с Мегеремом. Его подозреваю. Доказательств у меня нет, но, когда я падал и терял сознание, почудилось, что слышу топот не то ног, не то копыт, даже ржанье донеслось, и, по-моему, мелькнул силуэт человека. Не знаю, может, это была галлюцинация, мираж...
— Если бы Мегерем приехал, власть о нем бы сказал нам. Не так-то легко прятаться в горах незамеченным. Ему сразу донесли бы об этом. Ну, а если он скрывался в горах — у него шапка-невидимка есть, что ли? Иначе как бы он узнал, что мы собрались на охоту? Кто ему об этом сказал? Допустим, он от кого-то услышал, что мы пошли охотиться, так кто, ангелы небесные, что ли, доложили ему, что мы полезем на ,ту именно скалу?
Мои шаткие доводы Рамазанов скосил, как траву режет острая коса, и развеял по воздуху как вихрь, налетевший с кибла. Он, конечно, сделал это не оттого, что немного продолжал сердиться на меня,— ох и горячий народ гор-цы!— и не для того, чтобы отстаивать свою версию. В спорах рождается истина. Мы высказывали противоположные точки зрения, чтобы тщательно их проверять. Мы — как неопытные портные: сделаем шов и начинаем растягивать его, распорется — сшивай заново, а лучше бы кроить по-другому. Настоящий мастер знает, какой материал какими нитками лучше сшивать. Такой мастер должен быть в первую очередь хорошим закройщиком. Пусть не обвиняют меня в переоценке нашей профессии (а кто обвинит... дневники же никому не показывают... Впрочем, майору показал бы...), но я бы сравнил ее с профессией портного. Мне кажется, что капитан Рамазанов — тот мастер, который освоил все секреты своей профессии.
Почему он так легко распорол мои швы? Думаю, потому, что они временные. Это раз. Нитку я взял первую попавшуюся. (Почему я решил, что Метерем непременно отправится в Цумаду?) Это два... Иглу взял неподходящую. (Если поехал, туда, то на чем?) Три... Вдел нитку в иглу, а конец не завязал. (Что я знаю о намерениях Мегерема вообще?)
Нет, если захотел сшить прочную одежду, товарищ портной, постарайся и нитки подобрать, и иглу выбери... Такой шов сделай, чтобы сам Рамазанов не мог его распороть! Сделаю именно так, товарищ майор Мовлямбердыев! (Кажется, начал хвастать...)
Мы уже ходим по палате и по коридору, но, надо сказать, вид у нас жалкий - обклеены ленточками пластыря, обмотаны бинтами. Мы не обижаемся на тех, кто нас жалеет, а то и безнадежно машет рукой: «Конченые вы люди...» Но исподволь мы надоели врачам, канюча: «Выписывайте, выписывайте побыстрее, у нас срочные дела». Это ведь сущая правда...
...Опять любуюсь Каспием. Сегодня, на пятый день пребывания в больнице, нам снялд повязки и выписали, взяв подписку: «По личному требованию больного». Просили через день приходить показывать ушибы.
Если мы с Рамазановым в дни безделья не смогли друг друга убедить в правильности своих предположений (его — по поводу председателя сельсовета, моих — о Мегереме), то, по крайней мере, взаимно уяснили наши точки зрения.
В Цумаде, хочешь не хочешь, придется побывать еще раз, но сначала надо было узнать, находился ли Мегерем дома с 20 по 23 февраля. Капитан быстро выяснил, где он живет, кто соседи. Оказалось, сосед у него один, по левую сторону его двора, справа — пустырь.
Скажу откровенно: я считаю, что мне здорово повезло,— Мегерем жил на той же улице, что и Сулейман-ага. Самое интересное, что Сулейман Додоев и был его соседом.
Надо сказать, что хотя мы и очень спешили, но у самой калитки Додоева Рамазанов заколебался:
— Гордый он человек, очень независимый... Не обидится ли?
— У нас нет другого выхода.
— Выход есть, но времени нет. Давай лучше потратим несколько часов, посидим тут, покараулим Мегерема. Думаешь, он, имея машину, весь день будет дома сидеть?
— Нет, капитан,— возразил я.— Рано или поздно нам снова придется встретиться с Сулейманом-агой, без него теперь не обойтись. Раз мы здесь, отступать не стоит.
Додоев встретил наа на веранде, пригласил в ту же комнату, где мы беседовали в тот раз. Он словно подглядел, что у нас на уме:
— Знал, что понадоблюсь вам... догадывался. Что вам нужно от меня?!
Прямо скажем, говорил он с нами очень неласково.
— Нам нужны ваши окна, Сулейман-ага...— ответили мы.
Пишу «мы», потому что начинал говорить я, а капитан сразу же переводил, вот и получалось, что говорим мы вместе. Впрочем, „мы и думали тогда об одном и том же, поэтому у нас все выходило «вместе».
— Вы в мои окна ничего не увидите. Говорите яснее, что вам нужно. Какая разница, как говорит поговорка, ел я свинину или только попробовал, все равно согрешил.— Сулейман-ага повернулся к двери, крикнул: — Кофе!
Женщина принесла кофе.
— Сулейман-ага, скажите, пожалуйста, ваш сосед двадцать первого числа этого месяца был дома? А также два следующих дня?..
Старик поднял вверх правую руку — «достаточно вопросов».
— Двадцатое, это какой был день?
— Суббота.
— Э-хе-хе... Воскресенье, понедельник, вторник... Нет, в эти дни. я его не видел. Вчера... нет, позавчера рано утром привязал своего пса. Значит, приехал или ночью, или на рассвете. Если наш сосед не ночует дома, он сначала спускает с цепи собаку, потом уже уходит. В его большой сакле остается одна глухонемая старуха.
Сулейман-ага сказал «позавчера», а это было 23 февраля.
— Как вы считаете, он уезжал на машине или нет?,
— На машине. Я же сказал, что он уехал двадцатого, в субботу. Я как раз прогуливался у дома, а он выезжал со двора. Кивнули друг другу.
Такое сообщение нам не понравилось. В Цумаду он мог ехать только на лошади, в крайнем случае — на ишаке.
Я без разрешения хозяина все-таки подошел к окну. Он прав, ничего интересного увидеть было нельзя. Стена и деревья закрывали двор Мегерема.
ЦУМАДА
Мы снова здесь. На наши осторожные вопросы о Мегереме никто не ответил, что видел его здесь. Мы опять встретились с аксакалами, оформили их показания. Поделились с ними сомнениями о причинах обвала. Они недоверчиво пожимали плечами: странно, странно!
Я предложил Рамазанову провести эксперимент — повторить все снова. Он посмотрел на меня, покачал головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41