Шайка Дженсона существует много лет. Они уже всем осточертели, но мы у них в заложниках. Если мы их разоблачим, они объявят нам бойкот, перестанут покупать и, что еще важнее, перестанут вести дела через аукционный дом. Мы не можем себе позволить их потерять. Я стараюсь избегать этих ребят, но при случае люблю подколоть их.
Дженсон свесился через перила и поймал мой взгляд. Коротышка в длинном пальто, причесанный и чисто бритый – вылитый карликовый гробовщик. Крут необычайно, но я старался сделать так, чтобы он не знал, что у нас происходит. К тому же педики изменчивы – никогда не поймешь, перебегу я к нему или нет. Он загрохотал:
– Мистер Рильке, а мы как раз обсуждали количество мебели, которое собираемся провести через «Бауэри». Вам уже давно пора выплачивать нам комиссионные.
– Вы так считаете, мистер Дженсон? Хорошо, я подумаю. Давно не просматривал отчеты по мебели и не проверял, кто что купил…
– Я пошутил, Рильке. Шуточка у меня такая. Лишний раз проверять – только время терять.
Его компаньоны начали расходиться – главное они уже обсудили. Я профессионально улыбнулся им:
– Итак, господа, торги начинаются. Мне кажется, такие площадочки не предназначены для сборищ, подобных нашему. В зале для вас вино и бутерброды. Проходите, угощайтесь.
Они прошли вперед, и темный вестибюль на миг осветился из торгового зала. Теплое вино в половине двенадцатого. Я отметил себе: поднять начальную цену шкафа выше люстры.
В аукционном зале завершался осмотр. Я прошел к подиуму, здороваясь с теми, кого знал, но не останавливаясь. Я замечал всех, кто пришел, и прикидывал, какие лоты их могли бы заинтересовать.
На аукционах нет общепринятого стиля одежды. Здесь богатые и бедные сходятся вместе, и кто сможет отличить их друг от друга? Вот мужчина рассматривает картины и сверяет их с записями в своем блокноте. Пиджак его серого костюма прожжен сигаретой, а брюки отвисли на пятой точке. Неопрятный тип, не заслуживает второго взгляда, но такой может вынуть из кармана тысячу наличными. Сто фунтов на новый костюм? Зачем, если можно купить неплохую картину за те же деньги, вставить ее в новую раму и перепродать в три раза дороже. А вот парень в твидовом пиджаке, с иголочки, который говорит по мобильному, откинувшись в кресле. Интересно, с кем? С партнером из Штатов? Хэнк, я тут кое-что нашел, ты кончишь от радости. Или со своим банковским менеджером? Господин Мензис, да, я много потратил в последнее время, но если вы дадите согласие прислать мне эти три чека, я обещаю, что деньги вернутся к вам до конца недели.
Выпусти этих людей толпой на улицу, и ни за что не догадаешься, кто они. Самая правдоподобная догадка – особо крупная группа Анонимных Алкоголиков. Сейчас толкаются среди мебели и столиков с закуской, обдумывают планы и ставят пометки в каталогах – свои секретные иероглифы счастья и процветания.
Над дверью каждого аукционного дома должна висеть табличка: «Покупатель, будь бдителен!» Здесь можно потерять состояние быстрее, чем на скачках. Вот новичок, только принятый в команду, еще не опомнившийся после недавнего ухода на пенсию. Прихватил справочник коллекционера. Рядом с ним теперь новые друзья. За все долгие годы работы в конторе он не встречал таких интересных и милых людей. И умных: они много знают и охотно делятся с ним. Советуют, что и где покупать. Странствия состарившегося повесы, сцена первая: повеса получает наследство. А я ничего не делаю, чтобы остановить надувательство этого хорошего человека – он только-только ушел от стабильной работы, от гарантированной зарплаты и сразу попал в руки игроков. Может, стоит наклониться к нему и прошептать на ухо:
Бегите, сэр,
Подальше в горы.
Вы для нас слишком честный,
Мы возьмем вас
И вытряхнем все –
Все до последнего пенни.
Но зачем? Вот он сидит тут, слегка под мухой от вина в столь ранний час, и многозначительно помечает что-то в своем каталоге. Слепой за карточным столом. Готовый покупать, доверившись цыганскому сброду, – всем нам, матерым профи, кто с радостью примет его в свои объятия. Этот человек думает, что нашел легкий путь.
Если ты достаточно взрослый, чтобы подписать чек, значит, и свою цену назвать можешь. Сумасшедший? Плевать, со своими деньгами ты будешь здесь желанным гостем. Пьяный? Со всеми случается. Выпей еще, и я направлю твою руку, когда будешь подписывать. Мы тут без предрассудков. Во что бы ты ни верил и что бы тебя ни печалило – заходи к нам. Заходи и покупай.
Кружок Дженсона столпился у двери – невозмутимая кучка сообщников, но сегодня им выпали плохие руны. В другом углу зала, как гастролеры, коими они и были, – ирландские мальчуганы. Явились не запылились. Настоящая ирландская тусовка – громкоголосые ребята с несмешным юмором и завуалированными намеками на ИРА. Крупные, сыновья фермеров, вскормленные на желчи вместо молока. Такие прорвут любое оцепление Дженсона и вернутся на Старую Родину с трофеями.
Роза села справа от меня и окинула зал взглядом. Ее глаза сверлили пришедших, выискивая платежеспособных клиентов, готовых начать торги. Когда дело касается денег, мозги у Розы работают отменно. Вечером она может свалиться без сил, но, пока идут торги, Роза не теряет контроль над толпой. Она наклонилась ко мне:
– Заметил, кто там? – Я кивнул, не глядя на нее. – Обожаю этих ирландских болванов, – продолжала она.
– Не их, а их деньги.
– Да, люблю их за их деньги и еще за то, что они собираются поиметь эту суку Дженсона. Обещаю, Рильке, когда-нибудь я сдам эту компашку.
Она посмотрела на меня и засмеялась. Иногда она мне почти нравится. Я улыбнулся, а она, довольная своей шуткой и предвкушая торги, выпрямилась и повела плечами. Я скользнул взглядом по вырезу ее платья, по груди, зажатой черным кружевным лифчиком. Шея хорошей формы, нежная белая кожа. Я отвел глаза.
Обычно я поднимаюсь на подиум, заменив себя на Господина Несговорчивого. Одет я, как полагается аукционисту. Только дайте приняться за дело. Темно-синий костюм в тонкую серебристую полоску, которая отлично сочетается с моими блестящими черными волосами, зачесанными наверх. Двубортный пиджак с широкими лацканами от Аль Капоне. И зеркальные очки. Их черные линзы напоминают глазные впадины на черепе. Вместо глаз – минеральное отражение толпы. В петлице надушенная красная роза цвета вампирской мантии. По ходу аукциона ее лепестки один за другим опадут. Итак, я поднимаюсь на кафедру, облокачиваюсь на нее и беру в правую руку молоток. Гул в зале затихает и переходит в шепот. Три удара – и воцаряется тишина.
– Дамы и господа, добро пожаловать на «Аукцион Бауэри» – ежемесячную распродажу произведений изобразительного искусства и других коллекционных вещей. Осмотр окончен. Всех участников мы просим получить номер у передней стойки. Во время торгов осмотр не производится…
Я разглагольствую, а глаза стекленеют. Я осматриваю зал, запоминаю, кто где сидит.
Я начинаю торги.
– Первый лот – гравюра в стиле Мюирхеда Боуна.
Джимми Джеймс, похожий на древнего тролля, мрачный, в пыльнике цвета хаки, сгорбился у стены с картинами. Выглядит хуже некуда – похмелье, на кончике красного клюва висит капля. Он нахмурился всему сборищу и стал медленно-медленно поднимать указку, словно она из свинца, а не из бальзамина, и дотронулся ею до маленькой темной гравюры.
– Вот эта.
– Тридцать фунтов? Тридцать? Кто начинает с тридцати? Двадцать пять? Двадцать? Ну же, леди и джентльмены. Вы ведь уже успели все рассмотреть. Без подписи. Прекрасная гравюра, в стиле Мюирхеда Боуна.
Я сбросил цену до десяти, и они зашевелились. Мы набавляли по пять фунтов и добрались-таки до тридцати. Такой вот народ собрался перед подиумом: готов потратить час времени, лишь бы сэкономить пять фунтов.
Когда цена поднимается, ты взлетаешь и паришь. Как только настроение то, что надо, мы порхаем с цифры на цифру, толпа замирает, восхищаясь безрассудством и наглостью покупателей, раскошеливающих друг друга на лишние сотни фунтов, а я знай себе ритмично стучу молоточком. Труп, танцующий на эшафоте.

– Ублюдок.
Их взгляды встретились, ставки продолжались, но исход торгов был уже ясен.
Голос с белфастским акцентом громыхнул в толпу:
– Почему бы вам, ребята, сразу не сказать, что там в ваших блокнотах понаписано? Выкладывайте, до скольки вы готовы идти, мы сразу дадим больше. Чего время зря тратить?
Какая-то женщина засмеялась. Дженсон гордо поднял голову, но уже побагровел от досады.
– Не забывайте, где вы находитесь, господа. Иначе я прикажу очистить зал. – В глубине души мне было наплевать, пусть хоть подерутся. – Это аукционный дом, и мы обязаны следовать правилам.
Я возобновил торги, но вдруг атмосфера в зале изменилась, словно ветерок пробежал по людям к центру. И тут я увидел его. В дверях стоял инспектор Андерсон и озирал зал. Поймал мой взгляд и кивнул. Аукцион был в самом разгаре, и мне даже захотелось позвать его посидеть в зале, но он как-никак полицейский. Я жестом показал на открытую дверь моего офиса, он сразу сообразил и направился туда. Через окно я видел, как он сидит за моим столом, поглядывает на разбросанные нетерпеливые счета, красные напоминания и черные требования. Потом он взял в руки номер «Антиквара» и стал ждать.
– Как торги? – Андерсон отложил журнал и повернулся ко мне.
– Нормально. Средне. – В голове моей уже носились мысли о Лесли и наркотиках. – Что, заинтересовался антиквариатом?
– Может быть. Ты сейчас занят. – Он глянул на покупателей – те платили Розе у кассы, потом показывали свои чеки Джимми Джеймсу, забирали то, что могли унести в руках, и договаривались об условиях доставки с курьерами. – Тут есть знакомые лица.
– Наверняка. Но я надеюсь, ты не будешь их беспокоить, пока они здесь, у нас в здании?
– У меня ничего срочного. – Он откинулся на спинку и положил руки на стол ладонями вверх. – К тому же я сейчас не на службе.
– Думаю, тебя это не остановит, если дело серьезное. Так, значит, просто заглянул?
Я встал на стул, потянулся к верхней полке и взял в руки коробку. В ней под коричневыми конвертами еще лежала бутылка эля.
– Выпьешь?
– Почему бы и нет? Я смотрю, алкоголь тут мгновенно испаряется.
– Это точно. – Я налил два стакана: – Слайнте.
– Твое здоровье. – Он отпил немного. – Мммм. Отлично.
– Чем могу быть полезен?
– Пока точно не знаю. Меня очень заинтриговала та маленькая фигурка, которую ты показал.
– Нэцкэ.
– Ага. Эта ужасная штучка. И имя, которое ты назвал, Маккиндлесс – оно тоже с историей…
– Да?
– Я попросил одного из моих констеблей порыться в архивах и отыскать о нем что-нибудь.
– Ну и?
– Он принес мне папку… чтение оказалось занимательным, я даже решил заглянуть сюда и спросить тебя, что еще ты знаешь об этом парне. Ты говорил, он умер?
– Три недели назад. Мы сейчас оцениваем его имущество и выносим вещи из дома.
– А больше ты там ничего не нашел?
– В смысле? Ты о японском эротическом искусстве?
– Что-нибудь сомнительной природы, представляющее для меня профессиональный интерес.
– Ничего. – Я солгал, не будучи уверенным, к чему он клонит и что из всего этого получится. – Если честно, я передал основную работу Джимми Джеймсу и его ребятам. Халтурю, одним словом.
– Я помню. Ночные бдения.
– Да, то есть спасибо, конечно, за помощь в прошлый раз.
– Знаешь, мне бы не хотелось, чтобы кто-то подслушал то, что ты сейчас сказал. – Он покачал головой. – Ладно, забудь, хотя еще раз я этого сделать уже не смогу. Если тебя снова поймают – придется самому улаживать свои проблемы. Так что будь осторожнее. Мужчина в твоем возрасте, разгуливающий один в парке. Как-то небезопасно.
– А что было в папке?
– Гриф «секретно».
– Но он уже умер.
– Это ты так сказал. Я поговорил с его ответственным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37