– В часовне лежит кнут. Надеюсь, хоть он развяжет тебе язык!
Не в силах ослабить хватку, Жофре отчаянно рванулся к Родриго.
– Родриго, прошу тебя, останови его! Клянусь, я не вор!
– Подожди, Зофиил, это я виноват, – раздался голос Сигнуса.
Фокусник удивленно обернулся, но Жофре не отпустил.
– Хочешь сказать, ты украл мои вещи?
– Нет, клянусь, я ничего не крал, но вчера после обеда я не запер дверь часовни за Родриго. Я был не в себе. Спустился в крипту поболтать с Аделой, а часовня осталась без присмотра. Когда вернулся камлот, я понял, сколько прошло времени.
– Ты оставалась с Сигнусом наедине? – воскликнул Осмонд, обернувшись.
– Ну и что? Осмонд, Сигнус никогда бы… – От волнения Адела задохнулась и схватилась за табурет.
– Адела, тебе плохо?
Она покачала головой.
– Нет, просто в боку закололо.
– Камлот, это правда? – вмешался Зофиил.
– Когда я вернулся, дверь часовни была не заперта, а Сигнус и Адела сидели в крипте у жаровни. Кто угодно мог зайти и взять любую вещь. А что у тебя пропало, Зофиил?
Словно не слыша вопроса, Зофиил накинулся на меня.
– Почему ты не сказал раньше?
– Мимо часовни редко кто ходит, к тому же мне показалось, что все вещи на месте. По следам в пыли я понял, что твои ящики кто-то двигал, но решил, что ты сам копался в них перед уходом.
Жофре забился в руках Зофиила.
– Вот видишь? Любой мог пошарить в твоих драгоценных ящиках, а я вообще в это время был в городе! Отпусти меня!
Еще один рывок, и Жофре удалось вырваться из цепких объятий фокусника.
– Извинись, Зофиил, извинись, что назвал меня вором!
– Не спеши, юноша. Камлот прав, рядом с часовней ходит не так уж много людей. Если сюда заглянул случайный воришка, почему он взял именно эту вещь? Почему не польстился на первую попавшуюся или, в конце концов, не забрал все? Зачем задвинул ящики на место? Это требовало времени. Думаешь, вор хотел, чтобы его обнаружили? Нет, мой юный друг, это ты, увидав, что дверь не заперта, проскользнул назад и спокойно взял все, что хотел! Ты не особенно торопился, понимая, что никто не удивится, найдя тебя в часовне. Ты задвинул ящики на место, чтобы я не сразу обнаружил пропажу и кражу не связали с тобой. Да так бы и случилось, если бы не Наригорм! Это она вычитала в рунах, что у меня что-то украли!
Все обернулись к девочке, которая, словно паук, съежилась в углу. Она спокойно смотрела на нас из-под белых ресниц. Меня поразило бесстрастное выражение ее лица.
– Нет, мой юный друг, – продолжил Зофиил, – признание Сигнуса тебя не оправдывает, а всего лишь объясняет, как ты совершил кражу.
Зофиил схватил Жофре за горло и прижал к стене.
– Я могу отвести тебя к городскому приставу, и тогда тебя повесят за воровство, но я человек мягкосердечный, поэтому сам с тобой разберусь. Я буду стегать тебя кнутом до тех пор, пока ты не сознаешься, даже если придется содрать кожу на заду до кости. Посмотрим, придешься ты тогда по нраву своим дружкам-извращенцам!
Внезапно Жофре резким движением заехал Зофиилу в пах. Фокусник отлетел назад и со стоном согнулся пополам. Жофре рванулся вверх по ступеням.
– Ты заплатишь за это, маленький лживый содомит, – прошипел Зофиил ему вслед.
Жофре обернулся. В глазах его сверкали слезы ярости.
– Не прикасайся ко мне, Зофиил! Никогда больше не смей до меня дотрагиваться! Я все про тебя знаю! Знаю, что ты прячешь в своих драгоценных ящиках. Обещаю, скоро об этом узнают все, кто захочет! Мне незачем воровать, Зофиил, достаточно шепнуть кое-кому словечко, и денежки сами окажутся у меня в карманах!
Фокусник замер, краска сошла с его лица. Жофре бегом поднялся по лестнице, над нашими головами раздались его шаги, хлопнула дверь. Казалось, этот звук вывел Зофиила из оцепенения, и он заковылял по ступеням, цепляясь за перила. Дверь часовни над нами снова с грохотом захлопнулась, и стало тихо.
Не успели мы двинуться с места, как сзади раздался вопль. Адела спиной прислонилась к стене, обхватив руками живот. Внезапно из-под юбки с шумом выплеснулась водяная струя.
– Сюда, помогите ей сесть! – От волнения мой голос сбился на крик.
– Нет, нет! – Словно защищаясь, Адела вытянула руки перед собой.
– Успокойся, Адела, ты должна радоваться, что ребенок наконец-то родится!
– Только не сегодня! Только не в этот день! Дитя будет проклято!
– Воды отошли, Адела, теперь поздно горевать. Ты можешь только молиться, чтобы ребенок не родился на свет до полуночи, но, девочка моя, таких долгих мук я и врагу не пожелаю!
Остальные замерли, не в силах сдвинуться с места. Пришлось брать все в свои руки.
– Осмонд, ты останешься с женой. Наригорм, когда ребенок появится на свет, нам потребуется вода. Сбегай за ней сейчас, потом будет не до того. Сигнус, Родриго, тут вы бессильны, так что лучше ступайте, раздобудьте какой-нибудь еды. Жофре и Зофиил нам сегодня не помощники.
В моей суме хранился небольшой кожаный сверток. Мы с Родриго и Сигнусом поднялись в часовню и развернули его. Внутри лежал сморщенный почерневший палец, оправленный в серебро с кусочками гранатов и бирюзы. Мне оставалось только протянуть реликвию Родриго:
– Продай палец в городе.
– Но это дорогая вещь! Я не сумею взять за нее истинную цену.
– Ты справишься. Я не раз торговал при тебе мощами святых, да и Сигнус сумеет при случае сплести подходящую историю. Спроси ту служанку из «Красного дракона», кому можно продать реликвию. На вырученные деньги наймите повитуху – в городе наверняка живет не одна, а если что останется, купите еды. Судя по тому, что мы видели в бане, запасов там хватает, а сегодня нам не обойтись парой скворцов. Если хватит денег, раздобудьте для Аделы какого-нибудь сладкого красного вина.
– Я должен найти Жофре, – сказал Родриго. – Зофиил убьет его, если поймает.
Сигнус довольно ухмыльнулся.
– Ну, это вряд ли. Жофре вдвое моложе Зофиила, да и сомневаюсь я, что после такого удара старик будет особенно прыток!
Неожиданно Сигнус нахмурился.
– Думаете, Жофре действительно знает, что он прячет в своих ящиках, или просто сболтнул первое, что пришло в голову, лишь бы досадить Зофиилу?
Мы с Родриго переглянулись и покачали головами.
– В любом случае, Сигнус, неплохо бы знать, что там. Помнится, тогда у переправы ты начал говорить, будто бы видел, что внутри?
– Да ничего я не видел. Я не смел и шевельнуться – боялся, что вы меня услышите, а когда ночью вы отправились ночевать в дом, было слишком темно. Признаюсь, я пытался открыть ящики, надеясь, что внутри припрятано что-то съестное, потому что умирал с голоду. Почти все были заперты, кроме одного – в нем лежала какая-то тарелочка. А когда Плезанс закричала, мне стало и вовсе не до ящиков. Только потом, когда я увидел, как трясется Зофиил над своими сокровищами, я насторожился. Понятно, что он боится за русалку, но кому нужна тарелочка? Такой не прельстится даже нищий!
Родриго нахмурился.
– Но ты же сам говоришь, что тот ящик был открыт, а вот что он держит в закрытых…
Из крипты донесся вопль, и на ступеньках возник запыхавшийся Осмонд.
– Быстрее, камлот, я не знаю, что делать!
– А делать ничего не нужно. Просто когда придет боль, держи ее за руку.
Родриго и Сигнус заспешили к двери, словно боясь, что их позовут обратно. Вот так всегда – в битве мужчины смело врезаются в гущу врагов, но поджимают хвосты и позорно бегут от постели роженицы.
Сигнус затворил за собой дверь, но тут же просунул голову обратно.
– Забыл спросить, камлот, какому святому принадлежит палец?
– Выбери того, за которого больше заплатят. Только не увлекайся, Сигнус, вовсе необязательно говорить, что это палец святого Петра, не то спугнешь удачу.
День обещал быть долгим. Поначалу схватки шли редко, и Адела отказывалась ложиться. Она бродила по крипте, бормоча молитвы и пытаясь скрывать приступы боли, словно могла замедлить роды и не позволить ребенку явиться на свет в злополучный день. После обеда схватки участились, стали болезненнее, и мы постарались устроить Аделу поудобнее, подложив ей под спину перевернутый бочонок. Когда боль подступала, бедняжка кричала, когда отпускала – плакала. Осмонд то мерил шагами крипту, то крепко сжимал руки Аделы, словно хотел выдавить из нее дитя. Он был гораздо бледнее ее, а его потерянный вид еще больше пугал роженицу.
Осмонд неохотно помог мне раздеть Аделу до сорочки, но наотрез отказался задрать подол и потереть жене спину и ягодицы, чтобы уменьшить боль.
– Но ведь Адела твоя жена! Тебе уже приходилось видеть ее обнаженной! К тому же ей нужен не старец, а собственный муж!
– Нет, лучше ты, – замотал головой Осмонд и отвернулся. В лице его на мгновение промелькнуло сожаление и ужас, и меня пронзила мысль, давно уже не дававшая мне покоя. Так отшатнуться от рожающей женщины, так избегать прикосновений к ее обнаженному телу мог только отец или брат! Когда Осмонд забрался к Аделе в окно, он не был для нее чужаком. Теперь меня не удивляло, почему Адела так боялась, что ребенок родится проклятым.
Выбора не было, пришлось лезть роженице под сорочку. На какое-то время это подействовало, но вскоре даже поглаживания перестали помогать. Боли усилились, и Адела начала тужиться. Между ее ног уже можно было нащупать макушку ребенка. Кожа вокруг натянулась. По крайней мере, плод шел головкой вперед. Времени оставалось мало, а Родриго с Сигнусом и повитухой все не шли. Если они не появятся, в одиночку мне не справиться!
Много лет минуло с тех пор, как мне приходилось помогать при родах. Если бы вспомнить, что тогда делали повитухи! В памяти всплывали смутные обрывки: тростинка, через которую женщины высасывали слизь изо рта и носа новорожденного, ах да, еще нужно чем-то перевязать пуповину! Подошли бы нитки от чистого куска материи, но откуда у нас взяться чистой материи? К тому же ребенка придется во что-нибудь завернуть. Но главное, соломинка. Пришлось просить Наригорм сбегать к реке и поискать полую тростинку.
Девочка покачала головой.
– У Плезанс есть тростинка.
– Но Плезанс здесь нет, Наригорм! – Мне пришлось повысить голос. – Будь она здесь, нам было бы не в пример легче. Поэтому ступай к реке и делай, что я сказал!
Адела вскрикнула – очередной приступ боли пронзил ее утробу.
Несколько мгновений Наригорм безучастно смотрела на нее.
– Тростинки лежат в котомке Плезанс. Она приготовила все несколько недель назад. Говорила, на случай, если ребенок родится раньше срока.
Мне захотелось расцеловать и отшлепать несносную девчонку.
В котомке Плезанс лежали пучки сухих трав, склянки с мазями, снотворный маковый отвар, исподнее и завернутый в тряпицу сверток. В свертке оказалось несколько пеленок, красная (для первенца) нить, тростинки, как и обещала Наригорм, и горстка репьев, чтобы заставить роженицу чихать. Был еще нож с буквами на неизвестном языке и крошечный серебряный амулет в форме руки, на ладони которой были вырезаны те же буквы.
День близился к вечеру, когда в дверь часовни постучали. Вернулся Сигнус. Он скинул с плеча мешок бобов, отвязал от пояса бутыль с вином и с облегчением расправил плечи.
– Прости, камлот, мы обошли всех повитух, которых знала служанка. Все, как сговорившись, твердят одно: если повитуха поможет произвести на свет младенца в этот проклятый день, то принесет несчастье всем новорожденным, которых будет принимать потом. Сколько бы мы ни сулили, никто не согласился с нами пойти.
– А еще они говорили, что ребенок, родившийся в этот день, или умрет сам, или отнимет жизнь у матери. Обоим не выжить, – понизив голос, добавил Сигнус.
Мне стало горько.
– Что ж тут удивительного, раз повитухи отказываются в этот день приходить на помощь роженицам?
Снизу донесся крик Аделы. Сигнус поморщился.
– Как она там?
– Я уже могу нащупать макушку младенца, но отверстие еще не расширилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65