В конечном итоге кто-то должен был дать нам то, в чем мы нуждались.
Однако на каждого взятого нами парня Талларико они брали одного из наших. Хагстрем был уверен, что мы надежно прятали наш народ, но невесть как бригада Талларико умудрялась выяснять, где они скрывались. Как правило, их убивали прямо на месте. Но порой… порой все бывало совсем не так мило.
Однажды Маркус ушел в разведку и не вернулся. Шесть часов спустя его нашли висящим в холодильнике для хранения мяса в заведении типа шашлычная – таком ресторанчике, где клиенты могут сами выбирать себе кусок из-за плексигласового окна и наблюдать за тем, как его разрубают. Один близорукий старикан выбрал себе солидный на вид кусок мяса в самом углу, и только после того, как Маркуса сняли с крюка и шлепнули на стол, шеф-повар понял, что из этого зверя ему бастурмы не сделать.
На следующий день мы взяли Джерри, пожирателя фишек маджонга. Честно говоря, особым отмщением тут не пахло. Скорее это было проделано для порядка: он был следующим по списку, как раз перед самым главным боссом. Вообще-то мы могли бы и пропустить доброго старину Джерри, но Талларико в день шторма так удачно сыграл в Грету Гарбо, что ни один из наших разведчиков так и не смог дознаться, где он засел. А потому, за неимением лучшего, мы занимались его подчиненными.
Джерри заховался в доме престарелых рядом с Дания-Бич, огроменном особняке под названием Тара, где его круглые сутки кормили, развлекали и окружали заботливые сестры. Палата, где он находился, в последний раз была занята дряхлой тетушкой Эдди Талларико, а со времени ее кончины семья просто платила за то, чтобы помещение придерживали как раз для таких оказий. Проникнуть туда было очень непросто, ибо о каждом визитере там полагалось докладывать особо, и к тому времени, как нам удалось бы добраться до палаты Джерри, он, вне всяких сомнений, уже давно бы оттуда свалил.
Однако я знал про кое-какие слабости Джерри по нашей продлившейся восемь часов и резко прерванной игре в маджонг, а потому предложил Хагстрему выставить посты у всех местных гастрономов. И точно – Джерри засекли в «Шакал-хаусе», когда он покупал там себе новый запас солонины. Мы схватили его прямо на улице. Быстрый обмен любезными приветствиями – и вот он уже в машине, в пакгаузе, выкладывает все подчистую. Хагстрему даже не потребовалось ему язык отрезать.
В тот день расчлененный труп Джерри был отправлен в лагерь Талларико на Звездном острове внутри гигантской урны, сверху из которой торчали две небольшие пальмы. Это обошлось семье в 819 баксов, но когда ты хочешь послать извещение о смертном приговоре, тебе следует позаботиться о том, чтобы послать все самое лучшее.
На следующий день полицию вызвали в местный парк культуры и отдыха, где колесо обозрения вдруг застопорилось, не сделав и половины оборота. После дальнейшего осмотра полицейские нашли труп, вклиненный в гигантский мотор этой хитрой штуковины. Руки и ноги трупа были привязаны к шестерням, а рот заклеен розовой изолентой. Теория следствия была такова, что жертва всю ночь оставалась в живых, дожидаясь неизбежного, а в начальные секунды первого оборота колеса обозрения ее конечности были одна за другой оторваны от туловища. К счастью, среди прибывших на место дознавателей оказался один динос. К несчастью, жертвой стал Энди, и таким образом два наших лучших исполнителя ушли в дальние края.
На следующий день Гленда поймала меня в тот момент, когда я поглощал завтрак из тех немногих белков, которые мне удалось насшибать в кладовке пакгауза. Регулярные сессии пыток и побоев уже начинали сказываться на моем теле. Я чувствовал себя худым и изношенным, точно слишком долго использовавшаяся ткань.
Гленда подтащила еще один стул к моему.
– Послушай, Винсент, мы должны это остановить.
– Ты ее не знала.
– Я ее знала. Конечно, не так, как ты или Нелли, но я знала Норин, и я согласна, она была славной женщиной…
– Ты ее не знала, – повторил я. – И ты не знала Джека – так что и говорить не о чем.
Гленда вскочила на ноги, резким пинком отбрасывая свой стул назад.
– Тогда на кой хрен я здесь, как по-твоему? Потому что я опять тебя вызволяю, как я всегда делала. Как-то спас тебя, когда то дельце с Макбрайдом пошло наперекосяк? Я. А кто помог тебе прикинуть, как выползти из-под обвинений Совета, когда трав в тебе было столько, что хватило б быка свалить? Я. И теперь я тебе говорю – это уже не наша разборка. – Прежде чем я успел запротестовать, она продолжила: – Да, я знаю, ты их обоих любил, это я уже поняла. Я во все это дело врубаюсь. Но взгляни на себя, Рубио. Ведь ты по угли в мафиозную войну влез. Ты частный сыщик, черт побери, а не какой-то крутой мафиозо.
– Все дело не в этом, – отозвался я, закидывая себе в рот еще кусочек яичницы.
– Конечно, не в этом, – процедила Гленда. – Все дело в том, чтобы найти себе какое-то новое пристрастие. Новое жевалово или бухалово. Только учти – на сей раз это кровь.
Я мгновенно вскочил со стула и замахнулся, готовый вышибить эту чушь из ее головы…
Но Гленда так и осталась стоять на месте, ожидая удара, и это высосало из меня всю силу. Моя рука обмякла в полете, и вместо удара получился слабый хлопок по плечу.
Гленда покачала головой.
– Ты просто ничего не видишь, – грустно сказала она. – А я вижу. Давай прямо сейчас отсюда смываться, пока мы еще на самих себя похожи. Сядем на следующий самолет до Лос-Анджелеса, сходим на игру «Доджерс», просто остынем и вернемся к прежней жизни.
Я не мог поспорить с ее логикой. И даже с ее чувствами поспорить не мог. Но все дело было не в спорах. Все дело было в том, чтобы закончить кое-что за тех, кто уже в силу своего отсутствия неспособен это закончить. Я снова сел за стол и запихал в себя еще кусок яичницы. Когда же я снова поднял взгляд, моя лучшая подруга на всем белом свете уже ушла – покинула пакгауз и, насколько я понял, город Майами. А я даже не услышал, как она уходила.
Таким вот образом мы и пришли к этому дню и нашему с Нелли совещанию в небольшом кабинете, который использовал Джек, когда окапывался здесь, в пакгаузе. Нелли сидит за лакированным деревянным столом Джека; я расхаживаю по кабинету. Другие члены организации Дуганов, оставшиеся снаружи, уже начинают тревожиться – начинают задумываться, где Норин, и почему она всем не заправляет. Если срочно что-то не сделать, крупные неприятности неизбежны.
– Мы должны взять Эдди, – говорит Нелли. – Если мы намерены положить этому конец, мы должны разобраться с ним.
– Но Эдди в самоволку ушел, – замечаю я. – И даже если бы мы знали, где он…
– Это не значит, что мы смогли бы его оттуда выкурить, – заканчивает за меня Нелли.
– А как насчет его деловых предприятий? – пробую я.
– Проверено. Не там.
– Земельной собственности…
– Проверено. И не там.
– Как насчет домов отдыха, кооперативов, любимых отелей? Может, он за границу уехал…
– Нет, нет и нет, – говорит Нелли. – Из города он не уезжал – я нюхом чую. Эдди Талларико точно захотел бы остаться на месте действия, непосредственно наслаждаться всеми убийствами. Но если он зарылся слишком глубоко, мы его не найдем. И мы уже расспросили всех его приближенных на предмет того, куда он мог подеваться.
Пока Нелли все это дело обмозговывает, снова и снова проходя очевидное, мои глаза как попало блуждают по кабинету, оглядывая обстановку – в частности, мебель, подобранную Джеком при активном содействии Норин. Темная, глянцевитая древесина – со вкусом сработанный ранне-американский продукт. Шарм старого мира среди стиля Нового Мира. Все очень классно. Очень похоже на Норин.
Над столом висит картина – кристально-честный портрет семьи Дуганов в более счастливые времена – лет так десять-пятнадцать тому назад. Джек, Норин, их матушка и Папаша Дуган обнимаются – вся семья еще вместе, счастливая и радостная. Никакой болезни или враждебности. Может статься, они и сейчас так же вместе – позируют для еще одной подобной картины. В конце концов, художников эпохи Возрождения в раю на валом, и им наверняка давным-давно осточертело писать одни и те сцены с ангелочками в облаках. Как пить дать, им охота получить заказ на славный портрет или, скажем, на пейзаж с конем…
Тут меня осеняет.
– Мы еще не закончили, – выдыхаю я, причем слова слетают с моих губ за мгновение до того, как я толком понимаю, о чем говорю. – Осталась еще одна тропка.
Нелли заинтересованно поворачивает голову:
– Какая?
– Мы думали, что прошли всех приближенных Талларико…
– Ну да. Так мы их и прошли…
– Верно. Всех нынешних приближенных Талларико. У меня на уме есть один чувак, который может знать, где прячется Эдди Талларико. А вот тебе самое приятное: если я прав, нам даже когтем его тронуть не придется, чтобы получить ответ.
– Пелота – баскская игра, – устало зудит мне билетерша. – В нее играют в трех американских штатах – Флориде, Коннектикуте и Род-Айленде, – а также во множестве зарубежных стран. Ставки можно сделать этажом ниже, и там же можно купить программку…
Она зудит себе дальше, и я начинаю недоумевать, почему здесь не поставили нужную аппаратуру и не крутят запись – звук, по крайней мере, был бы четче. Затем я плачу два доллара за вход на стоячие места и прохожу к «Пелоте Дании», одному из двух главных фронтонов – так, согласно автомату у входа, называются эти арены – в районе Южной Флориды.
Игры этой я не понимаю и понимать не хочу. Там игровая площадка примерно в сотню футов длиной и в тридцать шириной. Целая банда ловких игрочишек шустрит по этому двору с огромными черпаками, швыряя маленький мячик в дальнюю стену. У этих ребят есть шлемы и наколенники, а поскольку все это контактным видом спорта не выглядит, я заключаю, что зловредный мячик летает с дьявольской скоростью. Всюду вокруг меня азартные зрители сжимают свои билеты, точно гарантию личной безопасности, пускают корни и мечут икру, только бы их игрок увернулся, пульнул или там плюнул – в общем, сделал то, что в этой игре обычно делают для победы.
Но я ищу не игрока в пелоту – я ищу коня.
– Привет, Стюха, – говорю я, бочком пододвигаясь к знакомому мне чистопородному скакуну, сидящему в ложе VIP y самой игровой площадки.
Однако этот крупный, уважаемый на вид джентльмен с козлиной бородкой и замшевыми заплатами на локтях пиджака – не иначе профессор одного из самых престижных университетов Новой Англии – едва на меня смотрит.
– Простите, друг мой, – произносит он с заметным бостонским акцентом, – но меня зовут… не Стюха.
– А пахнешь ты точно как Стюха, – говорю я, подхватывая тот запах взбитого яичного желтка. – Если точнее, ты пахнешь как Стюха, окативший себя с ног до головы каким-то долбаным одеколоном, чтобы не пахнуть как Стюха. Черт, и как ты только эту вонищу выносишь!
– Правду сказать, – отзывается профессор, – я просто не знаю, о чем вы говорите.
– Ясное дело, не знаешь, – говорю я, похлопывая приятеля по спине. – Извини, что время отнял.
– Ничего страшного, – вежливо отвечает он, снова обращаясь к своей пелоте. – Всего хорошего.
– Всего-всего. – Я делаю несколько шагов дальше по проходу, а затем резко разворачиваюсь и ору: – Н-но, Стюха, н-но!
Натренированная за многие годы скачек реакция срывает Стюху с места. Он спохватывается за миллисекунду до скачка в передний ряд и оседает обратно на сиденье, тревожно озираясь, чтобы проверить, не заметил ли кто-то его резкого старта.
С широкой ухмылкой на лице я возвращаюсь назад.
– А как насчет того, чтобы я тебя сейчас Ломаным Грошом назвал?
Профессорская наружность претерпевает разительную перемену. Руки трясутся, и Стюха дрожащим голосом начинает меня умолять:
– Только не здесь. Пожалуйста, только не здесь.
– Ну-ну, ты это брось, – говорю я ему, стараясь не выводить его из равновесия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Однако на каждого взятого нами парня Талларико они брали одного из наших. Хагстрем был уверен, что мы надежно прятали наш народ, но невесть как бригада Талларико умудрялась выяснять, где они скрывались. Как правило, их убивали прямо на месте. Но порой… порой все бывало совсем не так мило.
Однажды Маркус ушел в разведку и не вернулся. Шесть часов спустя его нашли висящим в холодильнике для хранения мяса в заведении типа шашлычная – таком ресторанчике, где клиенты могут сами выбирать себе кусок из-за плексигласового окна и наблюдать за тем, как его разрубают. Один близорукий старикан выбрал себе солидный на вид кусок мяса в самом углу, и только после того, как Маркуса сняли с крюка и шлепнули на стол, шеф-повар понял, что из этого зверя ему бастурмы не сделать.
На следующий день мы взяли Джерри, пожирателя фишек маджонга. Честно говоря, особым отмщением тут не пахло. Скорее это было проделано для порядка: он был следующим по списку, как раз перед самым главным боссом. Вообще-то мы могли бы и пропустить доброго старину Джерри, но Талларико в день шторма так удачно сыграл в Грету Гарбо, что ни один из наших разведчиков так и не смог дознаться, где он засел. А потому, за неимением лучшего, мы занимались его подчиненными.
Джерри заховался в доме престарелых рядом с Дания-Бич, огроменном особняке под названием Тара, где его круглые сутки кормили, развлекали и окружали заботливые сестры. Палата, где он находился, в последний раз была занята дряхлой тетушкой Эдди Талларико, а со времени ее кончины семья просто платила за то, чтобы помещение придерживали как раз для таких оказий. Проникнуть туда было очень непросто, ибо о каждом визитере там полагалось докладывать особо, и к тому времени, как нам удалось бы добраться до палаты Джерри, он, вне всяких сомнений, уже давно бы оттуда свалил.
Однако я знал про кое-какие слабости Джерри по нашей продлившейся восемь часов и резко прерванной игре в маджонг, а потому предложил Хагстрему выставить посты у всех местных гастрономов. И точно – Джерри засекли в «Шакал-хаусе», когда он покупал там себе новый запас солонины. Мы схватили его прямо на улице. Быстрый обмен любезными приветствиями – и вот он уже в машине, в пакгаузе, выкладывает все подчистую. Хагстрему даже не потребовалось ему язык отрезать.
В тот день расчлененный труп Джерри был отправлен в лагерь Талларико на Звездном острове внутри гигантской урны, сверху из которой торчали две небольшие пальмы. Это обошлось семье в 819 баксов, но когда ты хочешь послать извещение о смертном приговоре, тебе следует позаботиться о том, чтобы послать все самое лучшее.
На следующий день полицию вызвали в местный парк культуры и отдыха, где колесо обозрения вдруг застопорилось, не сделав и половины оборота. После дальнейшего осмотра полицейские нашли труп, вклиненный в гигантский мотор этой хитрой штуковины. Руки и ноги трупа были привязаны к шестерням, а рот заклеен розовой изолентой. Теория следствия была такова, что жертва всю ночь оставалась в живых, дожидаясь неизбежного, а в начальные секунды первого оборота колеса обозрения ее конечности были одна за другой оторваны от туловища. К счастью, среди прибывших на место дознавателей оказался один динос. К несчастью, жертвой стал Энди, и таким образом два наших лучших исполнителя ушли в дальние края.
На следующий день Гленда поймала меня в тот момент, когда я поглощал завтрак из тех немногих белков, которые мне удалось насшибать в кладовке пакгауза. Регулярные сессии пыток и побоев уже начинали сказываться на моем теле. Я чувствовал себя худым и изношенным, точно слишком долго использовавшаяся ткань.
Гленда подтащила еще один стул к моему.
– Послушай, Винсент, мы должны это остановить.
– Ты ее не знала.
– Я ее знала. Конечно, не так, как ты или Нелли, но я знала Норин, и я согласна, она была славной женщиной…
– Ты ее не знала, – повторил я. – И ты не знала Джека – так что и говорить не о чем.
Гленда вскочила на ноги, резким пинком отбрасывая свой стул назад.
– Тогда на кой хрен я здесь, как по-твоему? Потому что я опять тебя вызволяю, как я всегда делала. Как-то спас тебя, когда то дельце с Макбрайдом пошло наперекосяк? Я. А кто помог тебе прикинуть, как выползти из-под обвинений Совета, когда трав в тебе было столько, что хватило б быка свалить? Я. И теперь я тебе говорю – это уже не наша разборка. – Прежде чем я успел запротестовать, она продолжила: – Да, я знаю, ты их обоих любил, это я уже поняла. Я во все это дело врубаюсь. Но взгляни на себя, Рубио. Ведь ты по угли в мафиозную войну влез. Ты частный сыщик, черт побери, а не какой-то крутой мафиозо.
– Все дело не в этом, – отозвался я, закидывая себе в рот еще кусочек яичницы.
– Конечно, не в этом, – процедила Гленда. – Все дело в том, чтобы найти себе какое-то новое пристрастие. Новое жевалово или бухалово. Только учти – на сей раз это кровь.
Я мгновенно вскочил со стула и замахнулся, готовый вышибить эту чушь из ее головы…
Но Гленда так и осталась стоять на месте, ожидая удара, и это высосало из меня всю силу. Моя рука обмякла в полете, и вместо удара получился слабый хлопок по плечу.
Гленда покачала головой.
– Ты просто ничего не видишь, – грустно сказала она. – А я вижу. Давай прямо сейчас отсюда смываться, пока мы еще на самих себя похожи. Сядем на следующий самолет до Лос-Анджелеса, сходим на игру «Доджерс», просто остынем и вернемся к прежней жизни.
Я не мог поспорить с ее логикой. И даже с ее чувствами поспорить не мог. Но все дело было не в спорах. Все дело было в том, чтобы закончить кое-что за тех, кто уже в силу своего отсутствия неспособен это закончить. Я снова сел за стол и запихал в себя еще кусок яичницы. Когда же я снова поднял взгляд, моя лучшая подруга на всем белом свете уже ушла – покинула пакгауз и, насколько я понял, город Майами. А я даже не услышал, как она уходила.
Таким вот образом мы и пришли к этому дню и нашему с Нелли совещанию в небольшом кабинете, который использовал Джек, когда окапывался здесь, в пакгаузе. Нелли сидит за лакированным деревянным столом Джека; я расхаживаю по кабинету. Другие члены организации Дуганов, оставшиеся снаружи, уже начинают тревожиться – начинают задумываться, где Норин, и почему она всем не заправляет. Если срочно что-то не сделать, крупные неприятности неизбежны.
– Мы должны взять Эдди, – говорит Нелли. – Если мы намерены положить этому конец, мы должны разобраться с ним.
– Но Эдди в самоволку ушел, – замечаю я. – И даже если бы мы знали, где он…
– Это не значит, что мы смогли бы его оттуда выкурить, – заканчивает за меня Нелли.
– А как насчет его деловых предприятий? – пробую я.
– Проверено. Не там.
– Земельной собственности…
– Проверено. И не там.
– Как насчет домов отдыха, кооперативов, любимых отелей? Может, он за границу уехал…
– Нет, нет и нет, – говорит Нелли. – Из города он не уезжал – я нюхом чую. Эдди Талларико точно захотел бы остаться на месте действия, непосредственно наслаждаться всеми убийствами. Но если он зарылся слишком глубоко, мы его не найдем. И мы уже расспросили всех его приближенных на предмет того, куда он мог подеваться.
Пока Нелли все это дело обмозговывает, снова и снова проходя очевидное, мои глаза как попало блуждают по кабинету, оглядывая обстановку – в частности, мебель, подобранную Джеком при активном содействии Норин. Темная, глянцевитая древесина – со вкусом сработанный ранне-американский продукт. Шарм старого мира среди стиля Нового Мира. Все очень классно. Очень похоже на Норин.
Над столом висит картина – кристально-честный портрет семьи Дуганов в более счастливые времена – лет так десять-пятнадцать тому назад. Джек, Норин, их матушка и Папаша Дуган обнимаются – вся семья еще вместе, счастливая и радостная. Никакой болезни или враждебности. Может статься, они и сейчас так же вместе – позируют для еще одной подобной картины. В конце концов, художников эпохи Возрождения в раю на валом, и им наверняка давным-давно осточертело писать одни и те сцены с ангелочками в облаках. Как пить дать, им охота получить заказ на славный портрет или, скажем, на пейзаж с конем…
Тут меня осеняет.
– Мы еще не закончили, – выдыхаю я, причем слова слетают с моих губ за мгновение до того, как я толком понимаю, о чем говорю. – Осталась еще одна тропка.
Нелли заинтересованно поворачивает голову:
– Какая?
– Мы думали, что прошли всех приближенных Талларико…
– Ну да. Так мы их и прошли…
– Верно. Всех нынешних приближенных Талларико. У меня на уме есть один чувак, который может знать, где прячется Эдди Талларико. А вот тебе самое приятное: если я прав, нам даже когтем его тронуть не придется, чтобы получить ответ.
– Пелота – баскская игра, – устало зудит мне билетерша. – В нее играют в трех американских штатах – Флориде, Коннектикуте и Род-Айленде, – а также во множестве зарубежных стран. Ставки можно сделать этажом ниже, и там же можно купить программку…
Она зудит себе дальше, и я начинаю недоумевать, почему здесь не поставили нужную аппаратуру и не крутят запись – звук, по крайней мере, был бы четче. Затем я плачу два доллара за вход на стоячие места и прохожу к «Пелоте Дании», одному из двух главных фронтонов – так, согласно автомату у входа, называются эти арены – в районе Южной Флориды.
Игры этой я не понимаю и понимать не хочу. Там игровая площадка примерно в сотню футов длиной и в тридцать шириной. Целая банда ловких игрочишек шустрит по этому двору с огромными черпаками, швыряя маленький мячик в дальнюю стену. У этих ребят есть шлемы и наколенники, а поскольку все это контактным видом спорта не выглядит, я заключаю, что зловредный мячик летает с дьявольской скоростью. Всюду вокруг меня азартные зрители сжимают свои билеты, точно гарантию личной безопасности, пускают корни и мечут икру, только бы их игрок увернулся, пульнул или там плюнул – в общем, сделал то, что в этой игре обычно делают для победы.
Но я ищу не игрока в пелоту – я ищу коня.
– Привет, Стюха, – говорю я, бочком пододвигаясь к знакомому мне чистопородному скакуну, сидящему в ложе VIP y самой игровой площадки.
Однако этот крупный, уважаемый на вид джентльмен с козлиной бородкой и замшевыми заплатами на локтях пиджака – не иначе профессор одного из самых престижных университетов Новой Англии – едва на меня смотрит.
– Простите, друг мой, – произносит он с заметным бостонским акцентом, – но меня зовут… не Стюха.
– А пахнешь ты точно как Стюха, – говорю я, подхватывая тот запах взбитого яичного желтка. – Если точнее, ты пахнешь как Стюха, окативший себя с ног до головы каким-то долбаным одеколоном, чтобы не пахнуть как Стюха. Черт, и как ты только эту вонищу выносишь!
– Правду сказать, – отзывается профессор, – я просто не знаю, о чем вы говорите.
– Ясное дело, не знаешь, – говорю я, похлопывая приятеля по спине. – Извини, что время отнял.
– Ничего страшного, – вежливо отвечает он, снова обращаясь к своей пелоте. – Всего хорошего.
– Всего-всего. – Я делаю несколько шагов дальше по проходу, а затем резко разворачиваюсь и ору: – Н-но, Стюха, н-но!
Натренированная за многие годы скачек реакция срывает Стюху с места. Он спохватывается за миллисекунду до скачка в передний ряд и оседает обратно на сиденье, тревожно озираясь, чтобы проверить, не заметил ли кто-то его резкого старта.
С широкой ухмылкой на лице я возвращаюсь назад.
– А как насчет того, чтобы я тебя сейчас Ломаным Грошом назвал?
Профессорская наружность претерпевает разительную перемену. Руки трясутся, и Стюха дрожащим голосом начинает меня умолять:
– Только не здесь. Пожалуйста, только не здесь.
– Ну-ну, ты это брось, – говорю я ему, стараясь не выводить его из равновесия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55