– Это Чес, – говорю я. – Вернее, меньшая его часть.
– Неплохая догадка, – отзывается Хагстрем. – Но проверка еще не закончилась.
Мы стоим в самой гуще мутного мангрового болота, наши брюки и ботинки сплошь покрыты густой флоридской грязью. Мы ехали битый час от помещения для гражданской панихиды, направляясь на запад по широкой пригородной улице. Дома вскоре освободили место магазинам, торгующим подержанной одеждой, и мастерским по ремонту автомобилей, которые внезапно сменились пунктами приема вторсырья. Дальше дорога вдруг расширилась до четырех транспортных полос, и нас со всех сторон окружили жилищные кооперативы и стройплощадки, принадлежащие всем империям массового производства, какие я только знал, и даже такими, каких я и представить себе не мог.
– Значит, мы сюда едем? – спросил я, вклиненный на заднем сиденье между Хагстремом и ББ. Норин сидела впереди и вела машину.
– Это Пемброк-Пайнс, – ответила Норин.
– А что здесь?
– Все. Ничего. Сам смотри.
Мы продолжили двигаться на запад и вскоре проскочили через коридор пригородов в откровенно сельскую местность. Здесь дома и лавки вскоре закончились, сменяясь тонкими, корявыми мангровыми деревцами и сильным запахом удобрений. Норин припарковала машину на чем-то вроде заброшенной стройплощадки. Мы вылезли наружу и дальше пошли пешком – все глубже и глубже в болота. Трижды за время нашей прогулки по этому пустынному участку Эверглейдов я слышал жуткое хлюпанье и обнаруживал, что мой правый ботинок полностью стянут с ноги вязкой грязью. По крайней мере, черт побери, они могли бы посоветовать мне обуться в кроссовки.
Норин, Хагстрем и ББ встают над отрезанной головой Чеса совсем как футболисты в центре поля, дожидающиеся судейского свистка. Я не уверен, следует мне подойти туда и ввести мяч в игру или подождать, пока меня выпустят на замену.
– А где его туловище? – спрашиваю я.
– А это так важно?
– Да нет, не особенно, – говорю я. – Он вроде бы ни на что такое не жалуется.
Еще одна безмолвная пауза. Мне следует что-то сказать?
– Так что вы у него выяснили? – спрашиваю я, прикидывая, что такое начало подойдет не хуже любого другого.
– Очень многое, – отвечает Нелли.
– В самом деле?
– Ты просто удивишься, – продолжает он, – как мало уговоров для этого требуется. Джек всегда был щепетилен насчет подобного рода вещей. Однако, учитывая все обстоятельства, думаю, он бы нас понял.
Я оглядываюсь на голову Чеса, на узкие порезы по всему его рылу. Характер этих линий определенно указывает на пытку. Возможно, коготь; более вероятно – что-то неорганическое, вроде скальпеля или охотничьего ножа. Из-за этого неровный разрез под подбородком становится еще более непонятным. Если они все равно собирались применять при работе инструменты, зачем проявлять такую грубость в процессе обезглавливания? Такое ощущение, что голову Чеса просто отгрызли от туловища.
– Значит, он говорил, – замечаю я.
– Говорил, говорил и говорил, – откликается ББ, и они с Хагстремом обмениваются улыбочками. – Выдал нам номер пенсионного удостоверения своей мамаши, вспомнил, со сколькими девушками в школе перетрахался… Угу, я бы сказал, что он очень даже говорил.
– Вот и отлично…
– Но для того, чтобы добраться до самой важной информации, много времени не потребовалось, – говорит Хагстрем, хлюпая по грязи и направляясь ко мне.
– То есть до шпиона.
– Верно, – отвечает Хагстрем. – До имени того парня в нашей организации, который выдавал важные секреты. Парня, который сработал на Талларико, чтобы Джекки подставить.
– Отлично, – говорю я, внезапно встревоженный тем, как ББ и Хагстрем осторожно меня окружают, – и еще больше тем, что Норин остается в середине, решительно не желая встречаться со мной взглядом. – Так что он сказал?
– Он сказал, – рычит ББ, – что того парня зовут Винсент Рубио!
Внезапно я оказываюсь в грязи. Лежу на спине, колено Хагстрема давит мне на грудь, а ББ тем временем крепко держит меня за ноги. Я пытаюсь хоть как-то его лягнуть, но в результате лишь вычерпываю доброе ведро грязи, в своей попытке высвободиться нешуточно огорчая восемнадцать других экосистем. Хотя не то чтобы прямо сейчас меня это волновало – я бы охотно поубивал всех ламантинов на земном шаре, если бы таким образом смог вырваться на свободу.
– Дайте мне встать, – хриплю я.
– Забавно, – говорит Хагстрем. – Другой раптор с дерьмом в башке о том же самом просил.
Хагстрем даже не трудится снять перчатку – он просто выпускает когти наружу, и бритвенно-острые кончики легко прорезают латексовую кожу. Затем он начинает махать одним когтем у меня перед глазами, едва не задевая край моего фальшивого носа.
– Для начала я с тебя всю личину сдеру – кусок за куском, – произносит Хагстрем голосом таким ровным и спокойным, словно читает по бумажке сводку о том, что над всей Испанией небо сегодня безоблачное. – А если по случайности кусок твоей настоящей шкуры задену… что ж, не обессудь.
Чем отчаянней я стараюсь вырваться, тем глубже тону в болоте. Бесполезно – у них весь рычаг, а у меня – совсем никакого.
– Погодите секунду, – говорю я, лихорадочно пытаясь сохранить ясность мыслей. – Погодите-погодите… вы все не так поняли.
– Очень даже так мы все поняли, – скалится ББ. Но я целю не в него – я надеюсь, что стоящая в двадцати футах отсюда Норин меня слышит. Если у меня еще и осталась надежда, вся эта надежда на нее.
– Давайте снова все прокрутим, – говорю я. – Пожалуйста, прежде чем мы… прежде чем мы начнем. Давайте все снова прокрутим.
Хагстрем вздыхает и смотрит на ББ. Тот выразительно мотает головой. Ему не терпится приступить к пытке, и какая-то часть меня не может его за это винить. Хотя другой части меня хочется хорошенько дать той части по мозгам.
Однако Хагстрем оказывается умнее, чем я думал.
– Ладно, – говорит он. – Мы притащили того парня сюда, связали его и занялись делом. ББ вынул из рукава пару-другую фокусов, и тот парень раскололся.
– Как именно раскололся? – упорствую я.
– Сказал, что ты был тем самым чуваком. Вел двойную игру.
– Ясное дело, я ее вел, – говорю я им, и Хагстрем удивленно моргает.
– Вел, значит?
– Так ведь в этом и был весь план, разве нет?
Тут я чувствую, как давление на мои руки и ноги немного ослабевает – эти двое начинают врубаться в мое объяснение. И все же я остаюсь на месте. Если они хотят услышать всю историю, я должен оставаться в беспомощном положении.
– Я вернулся туда – к Талларико – и пробрался в дом. Дал им понять, что я целиком за них, раптор до мозга костей. Сказал, что буду вести двойную игру, снабжать их информацией. И Чес, понятное дело, должен был сказать вам, что это я играю на обе стороны. И все правильно – конечно, я играю. Только я делаю это для вас, ребята, а не для них.
Тут я, пожалуй, перегнул. ББ снова начинает давить мне на ноги, и я начинаю чувствовать, как грязь понемногу просачивается сквозь микроскопические швы в моей личине. Хагстрем снова приставляет коготь к моему горлу и смотрит на стоящую в пяти ярдах оттуда Норин, ожидая инструкций.
– Скажи.
Норин молчит, глаза ее плотно закрыты. Дышит глубоко. Я пользуюсь этим моментом, чтобы извиниться сразу перед всеми религиями, какими я все эти годы пренебрегал, и каждой в отдельности, тем самым обеспечивая себе их поддержку.
– Норин? – опять спрашивает Хагстрем. – Мне нужен ответ.
Я наблюдаю за тем, как она стоит неподвижно, разбираясь с теми вопросами и сомнениями, что выскакивают у нее в голове. «Повлияют ли на ее ответ наши прежние отношения? – лихорадочно думаю я. – Не утопит ли меня в болоте тот факт, что я бросил ее на автобусной остановке в день ее восемнадцатилетия?»
– Дайте ему встать. – Всего три слова, но такие сладостные.
Хагстрем и ББ отступают, позволяя мне самому с трудом выбираться из грязи. Моя одежда черт знает на что похожа, а личине очень скоро потребуется помощь химчистки, но на данный момент я счастлив уже тем, что мои легкие продолжают наполняться воздухом.
– Спасибо, – говорю я Норин. – За то, что ты мне поверила.
– Я тебе не верю, – говорит она, и внезапно Хагстрем с ББ опять собираются взяться за дело. Однако Норин их отгоняет. – Но я верю, что ты не предатель. Тем не менее есть что-то, о чем ты нам не рассказываешь.
Я пытаюсь ухмыльнуться. Мои зубы в грязи.
– У каждой девушки свои тайны.
Хагстрем расхаживает взад-вперед, размышляя. Интересно, почему его ботинки крепко держатся на ногах в отличие от моих?
– Хочу вот о чем тебя спросить, – говорит он. – Почему именно сейчас? Почему все это обрушивается на нас сразу после того, как ты заявляешься в город? По-моему, если бы у них в семье Дуганов был стукач, они бы уже давно все это провернули.
До жути хороший вопрос. Можно сказать, что у меня просто есть свойство оказываться в самом центре всех шквалов собачьего дерьма, но такой ответ вряд ли устроит Нелли.
– Единственное, что приходит мне в голову, – говорю я, – это что кому-то очень хочется, чтобы казалось, будто я во всем виноват. Чтобы все это имело связь с моим появлением.
– А зачем?
Хорошего ответа у меня не находится, но этот вопрос уходит на самый верх моего списка.
– Ладно, здесь мы закончили, – говорит Норин. Затем она нагибается, обхватывая пальцами голую голову Чеса, слегка зарываясь в плотную, застывшую плоть. – Вот, позаботьтесь. – Норин швыряет голову в руки Нелли, резко разворачивается и топает по грязи Эверглейдов назад к стройплощадке. – Мы вас в машине подождем. Винсент?
Я следую за Норин по ее следам, попеременно ненавидя себя за подхалимское поведение и испытывая колоссальное облегчение от того, что я все еще жив, чтобы хоть как-то себя вести. Как только мы оказываемся вне поля зрения Нелли и ББ, я позволяю себе минимальный комфорт.
– Было совсем рядом, – говорю я. – Я думал, они собираются…
– Они как раз собирались, – цедит сквозь зубы Норин. – И мне следовало им это позволить.
– Что? Но мы же все обсудили…
Норин резко останавливается и топает ногой, выбрасывая целую волну грязи.
– Весь мой разум твердит мне о том, что ты прямо сейчас должен пойти на корм аллигаторам. Больше ни слова об этом, Винсент, хорошенько это пойми.
Я просто киваю. Нет никакой возможности впустить Норин к себе в череп, продемонстрировать ей, что я испытываю по поводу тех дней, когда мы были вместе – и, еще важнее, тех дней, когда мы были врозь.
– Не время ли сейчас поговорить про ту автобусную остановку?
– Нет, – выразительно отвечает Норин. – Про ту автобусную остановку мы никогда говорить не будем.
– Норин…
– Нет, – повторяет она. – Если ты, конечно, не хочешь, чтобы я сказала тем парням, что передумала.
– Разве я что-то про автобусную остановку сказал?
Норин скупо улыбается. Когда мы добираемся до машины, она поворачивается и открывает для меня дверцу. Жест выходит почти враждебным, как будто она только что подобрала меня у торгового центра для случайного свидания. Теперь нет никаких сомнений в том, за кем в наших отношениях сила.
– Послушай, Винсент, – говорит Норин, – я хочу, чтобы ты кое-что знал. Я доверяю тебе, потому что, как мне кажется, достаточно хорошо тебя для этого знаю. Я знаю твой запах не хуже своего собственного, а потому я верю, что ты никогда бы не стал намеренно вредить Джеку. Однажды ты причинил мне боль, Винсент, и вряд ли ты когда-либо поймешь, какую. Теперь я оставила ту боль позади – для этого я достаточно сильная личность. Но это не значит, что я смогу снова перенести такой удар. Всю эту похлебку ты почти двадцать лет назад выхлебал. Если ты опять меня предашь – если ты каким-то образом предашь мою семью, – тогда прошлое уже не будет ничего значить.
– Понимаю, – говорю я ей – и черт возьми, я действительно понимаю. Потому что в полной боеготовности меня держит вовсе не новая грань личности Норин, способность к холодному расчету и внимательному наблюдению за битвой, которую она унаследовала от брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55