Я с треском проиграл все три партии. Евграф Юрьевич разделал меня под орех. Все закончилось за какие-нибудь пятнадцать минут. Даже я, совершеннейший профан в шахматах, понял, насколько сильно играл мои шеф. Его комбинации были блестящи. Шесть—семь ходов — и мне мат.
Самое обидное заключалось в том, что я опозорился в глазах не только моих ближайших коллег. Весть о нашем поединке стремительно разнеслась по институту. К концу третьей партии мне в затылок дышали не менее полусотни любопытных. Третий мат исторг у толпы стон разочарования. Я был окончательно унижен.
Евграф Юрьевич поднялся и удивленным взглядом окинул собравшихся.
— Вы что, все ко мне?
Толпа все поняла и стала рассасываться, попутно обливая меня презрением. Раздавались возгласы:
— Э-эх!
— Халтурщик!
— Ну что, съел?
Когда мы остались в своем первоначальном составе, шеф, смахивая шахматы в ящик стола, произнес:
— А теперь за работу, за работу! Хватит предаваться забавам.
Хороши забавы! Можно сказать, выставил на всеобщий позор. Впрочем, и я хорош, нечего было хвост распускать, словно павлин. Если на то пошло, у Иванова-Бельгийского я выиграл обманом, применив недозволенный прием. Рассудить по справедливости, я получил по заслугам. Рано или поздно все открылось бы — ведь эксперимент не вечен, — и тогда мне пришлось бы краснеть не только перед коллегами. Спасибо Евграфу Юрьевичу, что все закончилось, не успев толком начаться. Пожалуй, лучшего выхода из такого дурацкого положения я и желать бы не мог.
В тот же день я позвонил гроссмейстеру и отказался от участия в турнире, сославшись на срочную длительную командировку. Мне показалось, тот вздохнул с облегчением…
Вечером меня ждала еще одна неожиданность. Не успел я войти в квартиру, как Маша прошептала мне на ухо:
— Там тебя гость дожидается. Говорит, на рыбалке познакомились. Странный какой-то, все молчит и улыбается…
Я влетел в комнату. Навстречу мне поднялся улыбающийся командир звездолета в безупречной тройке и с массивными часами «Павел Буре» на цепочке в жилетном кармане. Мы крепко обнялись.
«Здравствуй, Николай!» — прозвучало в моем мозгу его приветствие.
«Рад тебя видеть, Арнольд!» — мысленно ответил я.
«Вот я и прилетел — как обещал».
«Спасибо, что не забыл меня».
«Да я только о тебе и думал все это время. У меня ведь, кроме тебя, настоящих друзей нет».
«И у меня с друзьями не густо. Выпьешь?»
«Не откажусь».
Маша стояла в дверях и с удивлением смотрела на нас Я прервал наш немой диалог:
— Познакомься, это Арнольд Иванович, мой самый лучший друг.
— Весьма польщен, сударыня, встречей с вами, — галантно поклонился Арнольд, а потом повернулся ко мне. — Мы уже полтора часа как знакомы. — Он улыбнулся.
— Правда, за эти полтора часа твой лучший друг и трех слов не проронил…
— Верно, неразговорчивый он.
— Молчание — золото, — добавил Арнольд.
— Коля ведь мне о вас ничего не рассказывал. Правда, он часто заводит знакомства на рыбалке. Но ни о ком не отзывался как о лучшем друге. И ни один из рыбаков не навешал нас. Вы первый.
— Вот как? Очень, очень рад. Что ж ты, Николай, своей очаровательной супруге обо мне не рассказал? Нехорошо как-то! — Он хитро сощурился. — Знаете ли, Мария Константиновна, он ведь не многим лучше меня — тоже молчун еще тот. Двое суток просидели с ним бок о бок, и если бы не осетр, я, наверное, его голоса так и не услышал бы. А вообще-то, по секрету вам скажу, он мужик ничего, можете не сомневаться.
Маша весело рассмеялась.
— А я и не сомневаюсь! Поужинаете с нами? Я пельменей налепила. Сибирские, с маслом.
— Не откажусь. Давненько я пельмешек не едал. Маша направилась было на кухню, но я остановил ее.
— Может, по случаю приезда дорогого гостя… а?.. У нас, кажется, что-то с майских праздников оставалось…
— Ну что с вами поделаешь! Ладно уж, раз такое дело — и я к вам присоединюсь.
— Вот это по-нашему! — в один голос воскликнули мы с Арнольдом.
«А розы-то стоят!» — подумал Арнольд.
Я смущенно опустил глаза.
«Стоят… Только, знаешь, я чуть было их…»
«Знаю, все знаю. Главное, что ты все понял».
«Спасибо Маше, она их спасла».
«У тебя прекрасная жена!»
Вскоре мы уже сидели за столом, с аппетитом ели пельмени, запивая их вином, и весело болтали о всякой чепухе. А по телевизору тем временем шла то ли двадцатая, то ли тридцать пятая серия бразильского сериала «Рабыня Изаура».
Арнольд был сама любезность. От его молчаливости не осталось и следа. Словом, вечер пролетел незаметно, и, когда гость вдруг стал прощаться, я с удивлением обнаружил, что скоро полночь.
— Я провожу тебя, — сказал я, одеваясь.
— Вы на машине, Арнольд Иванович? — спросила Маша.
— Нет, что вы, Мария Константиновна, какая там машина! Да вы не волнуйтесь, я совершенно трезв. — Он понизил голос до шепота. — Я на летающей тарелке.
Она улыбнулась и погрозила ему пальцем.
— Только никому не говорите, что вы на этой., на тарелочке прилетели.
Арнольд рассмеялся, а я так и замер от неожиданности.
— Это почему же? — поинтересовался гость.
— Все равно никто не поверит. Скорее Николай за инопланетянина сойдет, чем вы.
Арнольд от души расхохотался.
— Надеюсь, ваша тарелочка еще посетит наше скромное обиталище?
Арнольд сразу стал серьезным.
— Не хотел бы обнадеживать вас. Но если у меня появится хоть малейшая возможность повидать вас с Николаем, я обязательно воспользуюсь ею. Поверьте, вы с Николаем — самые близкие для меня люди. Я ведь один в мире как перст. Ни друзей, ни родных, ни семьи. Все летаю по свету, как… — Он махнул рукой.
— Приезжайте! Мы будем вас ждать. Правда, Коля?
— Правда, — кивнул я.
— Не обещаю, — ответил Арнольд, — но очень буду, стараться. Прощайте!
Когда мы вышли на улицу, я спросил:
— Ты, правда, прилетишь еще, Арнольд? Он грустно покачал головой.
— Нет, Николай, больше мы не уводимся. Скоро закончится эксперимент, всякие контакты с тобой станут невозможными. Это закон. Но, поверь, я не покривил душой, назвав вас с Машей самыми близкими мне людьми.
— Жаль расставаться. Очень жаль… Постой, а где ж твоя тарелка-то?
— Да недалеко, за углом.
— Как, ты ее прямо на улице оставил? — удивился я.
— Зачем на улице? Тут у вас стройка есть. Так вот там за забором, я и оставил свою колымагу.
При призрачном свете луны мы добрались до заброшенной стройки, проникли сквозь дыру в заборе на ее территорию. И я снова увидел звездолет — тот самый.] меня вдруг сжалось сердце.
Мы обнялись в последний раз.
— Прощай, Арнольд!
— Прощай, Николай!
Через несколько минут аппарат бесшумно поднялся \\ унес в просторы Вселенной моего лучшего и единственного друга. Унес навсегда.
Я медленно поплелся домой, пиная пустую консервную банку. Какой-то тип высунулся из окна и выразил в мой адрес некое не очень вежливое пожелание, смысл которого до меня не дошел.
Мне было грустно.
Глава 10
Никаких особенных причин не ехать в выходные на рыбалку у меня не было. Я просто забыл о ней. Из головы не выходили визит Арнольда и его слова о том, что мы больше никогда не увидимся. Зачем он так сказал? Ведь мог обнадежить, это было бы гуманно. Впрочем, там у них, на Большом Колесе, истина, возможно, дороже самой гуманной лжи.
Весь день сыпал мерзкий, холодный, напоминающий осень дождь, усугубляя гадкое расположение духа.
Чтобы развеяться, я решил все-таки навестить того филателиста с Авиамоторной. Маша вздохнула, отпуская меня, а сама решила повидать свою сестру, которая жила у черта на куличках. Василий третий день провожал друга в армию и домой носа не показывал.
На Авиамоторной филателиста я не нашел. Словоохотливый сосед сообщил, что тот буквально три дня назад переехал в центр, и дал его новый адрес. Я поблагодарил и отправился на поиски. Проплутав некоторое время, я наконец нашел нужный дом в двух шагах от гостиницы «Россия».
Я просидел у старого коллекционера битых четыре часа. Когда вышел на улицу, на Москву уже опустилась ночь. Мои шаги гулко отдавались в пустынных улочках. Дождь прекратился, но воздух был насыщен влагой до такой степени, что я не удивился бы, если бы из-за угла вдруг выплыла рыбина.
Марками, я увлекался с детства. В те далекие времена каждый второй мальчишка бегал с дешевым кляссером под мышкой. Все знали, что вон у того есть «колония», которую он отдаст только за три «Америки» или, в крайнем случае, за две «Африки» («Гвинею» не предлагать!), а у этого — полная серия (все двадцать шесть!) бабочек княжества Фуджейра, и он готов махнуть ее исключительно на серию афганских цветов. «Польша», «Румыния» и «Чехословакия» шли штука за две «наших». Изредка на марочном рынке всплывала экзотика вроде «Ньясы», «Кохинхины», «Фернандо По», «Занзибара» или «Оттоманской империи». Да, золотое было время!.. Большинство бывших мальчишек забросили кляссеры на чердаки. Я же остался верен этой страсти.
Шагая к метро, я мысленно все еще оставался там, у чудака-филателиста. Я перебирал в памяти десятки и десятки марок: потертые, прошедшие через многочисленные руки, потерявшие ценность из-за повреждения перфорации, но тем не менее представляющие немалый исторический интерес; и целехонькие, лишь пожелтевшие от времени… Целительный бальзам для моей страждущей души. Я никак не мог вспомнить, каким годом датирована итальянская марка с портретами Гитлера и Муссолини и сколько экземпляров из серии с изображением профиля Гинденбурга удалось собрать коллекционеру — тридцать шесть или тридцать восемь?..
— Эй, отец, курево есть? — услышал я вдруг грубый голос.
Передо мной стояли три парня. «Металлисты», — догадался я по их длинным в виде мокрых сосулек волосам, цепям и заклепкам на кожаных куртках. Таких молодчиков я обычно старался обходить стороной.
— Не курю, — соврал я и пошел было дальше, но услышат, как один из них процедил сквозь зубы:
— Жлоб! — и добавил кое-что, не подлежащее воспроизведению на бумаге.
Мне бы сделать вид, что не расслышал, но я остановился, проник телепатическим щупом в мозг каждого из металлистов и брякнул со злорадством:
— Это кто жлоб, я? А пачку «Винстона» кто зажал?
— Чево-о? — удивленно промычал один из троицы, тот, что с наручниками на поясе. — Какую еще пачку? Ты что, спятил, предок?
— Ну я тебе, положим, не предок! А пачку ты у Кинга свистнул, из сумки, десять минут назад, когда вы у «Зарядья» терлись.
— Что он там несет? — спросил у приятеля Кинг.
— А я почем знаю?
Кинг открыл свою утыканную заклепками сумку и нахмурился.
— Сигарет нет. Дэн, твоя работа?
— Да ты чего, Кинг, поверил этому плешивому? Чтоб я…
Но Кинг не слушал его. Он уставился на меня.
— Ладно, с Дэном я разберусь. Если что, он свое получит. А вот ты-то откуда знаешь про сигареты, а?
«Ах ты, сопляк! — возмутился я в душе. — Ты мне еще допрос учинять будешь!..»
— Ну хорошо, пусть плешивый, — усмехнулся я недобро, — зато чужих кассет, Кинг, я не продавал. Сколько Левон тебе за них отсыпал? По двести, если не ошибаюсь?
Кинг грозно двинулся на меня.
— Ну ты, — зашипел он, — заткни пасть, пока я тебе зубы не проредил!
— Это он о чем? — спросил третий, подозрительно косясь на Кинга. — Он что, о моих кассетах? А, Кинг?
— Да целы твои кассеты, целы! Отвяжись!
Кинг подошел ко мне вплотную, ухватился за плащ на груди.
— Откуда ты взялся, плешивый? Тебя что, Слон подослал?
— Убери руки! Слон влип с камешками, и ты знаешь это не хуже меня.
Удар в челюсть отбросил меня на середину мостовой.
— Да это же мент, у него на роже написано!
— Точно, мент! — подхватил Дэн. — Ну тогда другой разговор.
Я, кажется, слегка переиграл. Рассчитывал немного проучить этих лохматых грубиянов, но проучили меня. И весьма прилично. Дэн не стал выяснять отношения с Кингом, а врезал мне ногой поддых. Я ударился затылком о парапет и на миг потерял сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16