А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Свой протест она выразит много месяцев спустя, когда Бен возникнет перед нею на дороге.
Август 1995 года, последний день
Для меня и моего коллеги Дирка Шумана дело закончилось, едва успев начаться. Как я уже упоминала, это случилось в понедельник, через семнадцать дней после исчезновения Марлены Йенсен. После отложенного в качестве невыясненного случая с Урсулой Мон, происшедшего в сентябре 1987 года, я успела немного изучить историю деревни. Тогда же я натолкнулась на старый случай с исчезновением Алтеи Белаши. Я ознакомилась с показаниями Марии Йенсен, Хайнца Люкки и Бруно Клоя.
Вот как звучали показания Бруно, данные им пятнадцать лет тому назад: «Да, верно, на рыночной площади я беседовал с артисткой. У меня была назначена встреча в Лоберге, она спрашивала, не могу ли я захватить ее с собой, потому что ей нужно добраться до вокзала, где у нее был сдан на хранение чемодан. Для меня круг был небольшим. Но затем она решила сначала еще сходить на общинный луг. Я ждал ее на шоссе примерно десять минут. Затем ожидание показалось мне слишком долгим, и я уехал, так как не хотел слишком опаздывать к назначенной встрече».
Ничего другого в отношении Бруно Клоя мы не смогли доказать. Его «назначенная встреча» подтвердила, что он у нее был. А труп так никогда и не был найден.
После нападения на Урсулу Мон я неоднократно допрашивала Бруно, для меня он был подозреваемым номер один. Возможность того, что колотые и резаные раны мог нанести девушке Бен, я не стала бы рассматривать даже после того, как узнала о его существовании. Судебный медик, осмотревший раны девушки, предположил у преступника наличие определенных анатомических познаний. Некоторые из колотых ран оказались довольно глубоки, но ни одна не угрожала жизни.
«Человек, нанесший такие раны, хотел услышать, как она кричит», – объяснил судебный медик.
Подобное относительно Бена можно было исключить. Едва ли он владел анатомическими познаниями, а громкие крики его обычно только пугали. Зато Бруно Клой знал местность как свои пять пальцев. Он знал, как пройти мимо двора Лесслеров и остаться незамеченным. И даже если бы его заметили, тот факт, что неподалеку находится его поле, объяснял бы каждое появление Бруно там на машине.
Я проверила его «мерседес», на котором позднее ездил Якоб, на наличие следов, но безрезультатно. Я даже провела очную ставку Бруно Клоя с Урсулой Мон, после того как девушка излечилась от ран. Она никак не отреагировала на Бруно и не смогла дать нам никакой дополнительной информации.
Но вероятно, если бы мы тогда поговорили с Беном, он помог бы нам. Его бурная реакция на такси, на котором Труда в феврале 88-го года уехала в больницу, позволяет сделать вывод, что он по меньшей мере видел, на какой марке Урсулу Мон подвезли к воронке. В 1987 году в деревне имелось несколько машин марки «мерседес». Тони фон Бург водил «мерседес» цвета бордо, Эрих Йенсен – темно-синий. На дворе Крессманнов имелось два автомобиля такой марки, один из них бежевого цвета. У Хайнца Люкки и Бруно Клоя машины были белого цвета.
Маленькая головоломка с мордочкой кошки была бы для нас, вероятно, еще более содержательной деталью, чем марка машина. Если Бен нашел пластиковую коробочку в воронке, как он догадался, что серебряные шарики нужно закатить в лунки, чтобы появились кошачьи глаза? Конечно, нечестно по отношению к нему полностью исключить, что он не мог сам об этом догадаться. Но более разумным кажется предположение, что некто, очень близко знакомый с Беном, отвлек его занимательной игрушкой. Если бы нам предоставили возможность опросить его, вероятно, мы так же смогли бы понять его, как его понимала младшая сестра. Но, как я уже упомянула, тогда я даже не знала о его существовании. Точно так же, как не знала о слухах, ходивших о Бруно и молодой артистке.
Несмотря на это, когда в понедельник меня поставили в известность об исчезновении тринадцатилетней девочки, я сразу подумала о Бруно. Мимоходом мне рассказали, что также недосчитались семнадцатилетней кузины пропавшей девочки, заметив, что в том случае исчезновение, возможно, связано с проблемами в семье, и так далее и тому подобное. Никто не хотел нести ответственность за недосмотр, никто не рассказал о Свенье Краль. В защиту полицейских Лоберга должна заметить, что они ничего не знали об Эдит Штерн.
Как и восемь лет тому назад, я отправилась на расследование вместе с Дирком Шуманом. Бруно Клой уже ожидал нас. Он выглядел смущенным и отказался отвечать на вопрос, где и с кем провел воскресный вечер. Мы конфисковали его автомобиль и увезли его в Лоберг. На тот момент нам с Дирком Шуманом в деревне особенно нечего было делать. Поиски Бритты Лесслер были еще в полном разгаре. Во второй половине дня в понедельник три сотни полицейских и многочисленные добровольцы прочесывали окрестности.
Мы надеялись, что Бруно добровольно скажет нам, где находится девочка. Но услышали от него только: «Ради бога, опять все сначала. Почему вы считаете, что я мог напасть на ребенка? Просто сумасшествие какое-то».
Первый допрос в понедельник растянулся до позднего вечера. Второй мы начали во вторник утром. Ночь, проведенная в камере, сделала Бруно Клоя несколько более общительным.
– Я действительно не имею никакого представления, где может находиться малышка Лесслер, – начал он. – И она не единственная пропавшая девушка. Послушайте, что говорят в деревне. Вот, например, вечером в пятницу в трактире Рупольда внезапно появилась молодая американка. Она собиралась отправиться к Люкке, и ни один человек не знает, куда она делась. Альберт Крессманн повсюду рассказывает об этом. Почему бы вам не поговорить с Люккой? Если речь идет о том, что кто-то питает особую ненависть к семье Лесслер, он должен первый ухватить себя за нос.
Как за такое короткое время до его ушей дошло то, что Хайнц Люкка сказал Антонии, я не узнала. Но это меня и не интересовало. Для нас Хайнц Люкка не был предметом обсуждения. Во-первых, именно адвокат подключил полицию, во-вторых, в воскресенье вечером он находился на заседании городского совета.
– Я не утверждаю, что это был он, – сказал Бруно. – Я только говорю, что неудачу у Марии потерпел Люкка, не я. Поэтому вам необходимо серьезно поговорить с Эрихом Йенсеном о его дочери. И лучше всего сразу же спросить его о том, как на самом деле умерла Герта Франкен.
Однако прежде, чем я успела подумать, что это может означать и кто такая Герта Франкен, Бруно провел руками по лицу и сказал:
– Если бы Мария раньше соизволила хотя бы намекнуть, я лично надавал бы сыну по рукам. Но только два дня тому назад она призналась, что у меня есть дочь, а могло бы быть две. Выкидыш, вторым ребенком тоже была девочка. И когда-нибудь я сверну Эриху за это шею, можете мне поверить.
Чуть позже Бруно признался, что пятнадцать лет назад немного солгал. Алтея Белаши не собиралась ехать с ним на вокзал, и он тоже не планировал ехать в Лоберг. На рыночной площади он начал беседовать с молодой артисткой, чтобы никому не бросилось в глаза, что он ждет условный знак от Марии Йенсен. В то время они всегда так поступали: он неторопливо прогуливался по рыночной площади, а она из окна подавала ему знак, может выйти из дома или нет. В тот вечер он понял ее знак таким образом, что у нее есть для него время. Он поехал вперед к воронке и подвез Алтею Белаши к общинному лугу. Но очевидно, Мария неправильно расценила беседу на рыночной площади. Она не появилась в обычном месте их встреч и своими показаниями загнала его в ловушку. Для вынужденного вранья он выбрал вокзал и дал официантке ресторанчика пятьсот марок за алиби, избавившего его от испытаний, которые он проходит теперь.
– Мария всегда была немного капризной. Для свадьбы с ней я был недостаточно хорош, ей был нужен мужчина с прекрасными манерами. Но время от времени она нуждается в менее прекрасном, и тут я в самый раз, – объяснил почти смирившийся с судьбой Бруно и добавил: – Эрих все время занят политикой. А если я разок посмотрю налево или направо, такое начинает твориться! Она уже недовольна, что я сплю с женой.
– Так в воскресенье вечером вы были с госпожой Йенсен? – спросила я.
Бруно задумчиво покачал головой и объяснил:
– Мария будет клясться, что сидела дома и проливала море слез. А где она на самом деле плакала – не касается никого.
Он устало ухмыльнулся:
– А теперь я хочу адвоката. Боюсь, что без алиби мне потребуется адвокат. Кого-нибудь, только не Люкку, тот с удовольствием позволит меня здесь промариновать. А я хочу еще сегодня попасть домой.
Показания Бруно были записаны приблизительно в тот момент, когда Бен положил голову Бритты на кухонный стол Труды. В то время как Труда втыкала в землю привядшие головки салата, Бен бежал следом за младшей сестрой вдоль проселочной дороги. Охваченная ужасом, давясь от подступающей тошноты, Таня больше не плакала и не кричала, только бормотала обрывки слов, которые никто не смог бы понять. Широко распахнутые глаза, едва ли она видела перед собой что-нибудь, кроме головы Бритты, подруги, почти сестры, тринадцать лет лежавшей на соседней кровати, делившейся с ней всеми тайнами.
Дважды Бен брал ее за руку, дважды она отталкивала его в сторону и шипела:
– Уходи! Ты виноват. Ты должен был остаться с нею!
Затем громко всхлипнула и ускорила темп. Теперь он держался на несколько метров позади. Когда она достигла кукурузного поля и побежала дальше, к бунгало Люкки, он замедлил шаг.
Хайнц Люкка садовыми ножницами подстригал кусты роз в палисаднике. Он увидел проходившую Таню и вплотную за ней следовавшего Бена. Увидев панику на лице девочки, он вышел из палисадника, встал на дороге и перехватил ее.
– Ну, ну, – успокаивающе сказал он. – Уж не убегаешь ли ты от брата?
Последовали обрывки слов, запутанные и бессмысленные, но каждый разобрал бы по меньшей мере одно предложение:
– Он принес маме голову Бритты.
Хайнц Люкка, объятый ужасом, на несколько секунд прикрыл глаза, затем взял себя в руки и задумчиво сказал:
– И теперь ты идешь к дяде Паулю, чтобы все ему рассказать. Однако это не совсем правильно. Лучше предоставь это дело полиции.
Разговаривая с девочкой, он медленно подвел ее через палисадник к входной двери.
В то время, когда Хайнц Люкка закрыл дверь бунгало, Якоб завел старый «мерседес» в сарай. Он сделал большой круг на обратном пути и убедился, что дорога свободна от посторонних глаз. Теперь он собирался сделать то, о чем его просила Антония, – заставить Бена положить велосипед туда, откуда он его забрал.
Якоб поднялся по лестнице. Дверь была открытой, комната Бена пустой. Еще входя в дом, он заметил, что в кухне Труды нет. Якоб предположил, что она его опередила. Однако, когда он снова спустился, она уже стояла у кухонного стола и с такой силой мокрой тряпкой драила его поверхность, что волосы упали ей на лоб.
Что-то внутри Якоба перелилось через край. Он не знал что, ярость или отчаяние. Ее занятию он не уделил никакого внимания. Спросил о велосипеде и, услышав, что тот стоит в сарае, начал орать. Почему ей пришло в голову выпустить Бена? Что еще должно произойти, прежде чем она образумится и хоть раз поразмыслит надо всем, как взрослый человек?
Труда оторвалась на короткий момент от мытья стола, отвела левой рукой волосы со лба и мягко объяснила:
– Он тоже человек. Ни одно животное не станет приносить матери домой чертополохи, только чтобы доставить ей радость. Ты не имел права бить его только за то, что он нашел велосипед.
– А нож? – шумел Якоб. – Его он тоже нашел?
Ни слова в ответ. Заметив, что Труда окончательно выбилась из сил, он глубоко вздохнул:
– Давно он уже отсутствует?
– Нет, – только и сказала она и снова стала драить поверхность стола.
Якоб поднял глаза к потолку, стараясь не терять остатки самообладания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57