А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Эрих не допускал возможности, что в поле, в лесу и по лугу может бегать кто-то другой. Что касалось слухов о Бруно Клое, говорили, что в основном их распространяет сам Эрих. Но Эрих скорее откусил бы себе язык, чем позволил бы обронить о Бруно хоть одно дурное слово. Бруно мог пожелать взять реванш, и скандал был бы грандиозный.
Эрих Йенсен прекрасно знал, что в октябре 69-го года в саду Герты Франкен Хайнц Люкка предотвратил не насилие, а нечто другое. Антония тоже знала, что в то время Мария с ума сходила по Бруно. И с годами в ее чувствах ничего не изменилось. И потому Антония понимала, что у Марии имеются самые убедительные причины внушать дочери, что Дитер Клой – не самая лучшая для нее компания. А кто бы захотел однажды взять на руки внука, из которого, возможно, получился бы второй Бен?
В течение первых лет брака у Марии были те же трудности, что и у Труды. Сразу забеременеть она не смогла, бродила от врача к врачу, терпеливо проходила всевозможные обследования и всегда слышала только одно: что у нее все в порядке. Эрих же отказался проверить, не заключена ли причина в нем.
Мария предположила, что подобное обследование он прошел позже. Тогда она, правда, была беременна уже во второй раз. Но все закончилось сильными судорогами, обильным кровотечением и вынужденной операцией. А прежде чем у Марии начались судороги, она якобы упала. Антония никогда не верила в это падение.
В подозрении или твердой уверенности Эриха крылась причина строгости по отношению к «его» дочери. У Антонии просто в голове не укладывалось, что взрослый мужчина заставлял молодую девушку расплачиваться за любовные интрижки ее матери. И чего Антония вовсе не понимала, так это почему, вместо того чтобы набрасываться на мужчину, наставившего ему рога, да еще к тому же шантажировавшего его этим, когда после падения в шахту речь зашла об отправке Бена в приют, Эрих ругал слабоумного парня.
Именно Эрих посоветовал Паулю предостеречь «его обеих малышек». И не только после исчезновения Марлены, а еще в июне, когда до его ушей дошло, что Бен дотронулся до Аннеты. «Разве я не говорил вам постоянно, что он еще преподнесет всем неприятный сюрприз? Представь только, что рядом с ней не было бы Альберта Крессманна».
– Тогда бы гарантированно ничего и не случилось, – возразила зятю Антония.
– Только ты так думаешь, – не отступал Эрих. – Он чувствует влечение, как любой другой мужчина, ты не можешь ему в этом отказать.
Антония не хотела отказывать Бену ни в чем. Конечно, он чувствовал влечение. Но когда в «мерседесе» Альберта Крессманна он погладил грудь Аннеты, в то время как Альберт был занят немного ниже, для Бена это было скорее связано с инстинктом подражания. Антония была убеждена, что Бен не стал бы трогать постороннюю девушку. Другое дело – Аннета, которую он хорошо знал, и Альберт, от которого слышал тысячу раз: «Давай же, Бен, сделай это».
Пауль не смел размышлять на такую щекотливую тему.
Но все это невозможно было объяснить тринадцатилетней девочке, готовой пойти за брата в огонь и воду. Из немногих слов, которые Антония необдуманно произнесла, а еще больше из ее молчания Таня Шлёссер поняла лишь одно: в деревне ищут дурака, на которого можно что-то свалить.
И как Труда, только, разумеется, значительно громче и для убедительности даже притоптывая ногой, Таня заявила:
– Бен неопасен. Можете запереть меня с ним на ключ на целую неделю. И пусть у него будет хоть три ножа, он ничего мне не сделает. И ни одной другой девушке тоже.
– Я знаю, – успокаивающе повторила Антония.
– Нет! Если бы ты знала, то не сказала бы, что мама должна была его запереть. Ничего хуже ты не могла бы ему сделать, чем запереть его. Вы все такие подлые!
Она бросилась из комнаты. Антония хотела ее удержать. На этот раз вмешался Пауль:
– Оставь ее в покое. Ты знаешь, как она к нему привязана. Ей сейчас нелегко.
Паулю тоже было нелегко. В течение всех этих лет сам он ни разу не видел, чтобы Бен причинил кому-нибудь зло, только слышал, что говорили о нем в деревне. В большинстве случаев, услышав очередную сплетню, он только качал головой и думал, что народу необходим козел отпущения. И не важно, кто выступает в этой роли: Вильгельм Альсен, Бруно Клой или Бен. Главное, чтобы под рукой был кто-то, о ком можно болтать всякие гадости и кого можно бояться.
И все-таки теперь для Пауля наступил момент, когда в одной точке сошлись слишком много «если» и «однако». Тени сгустились. Удрученное горем лицо сестры, озлобленное и за эти две недели на несколько лет состарившееся лицо зятя, опустевшая комната племянницы. И несколько дней тому назад, когда он снова призвал младшую дочь проявлять некоторую осторожность, Бритта ответила ему: «Не волнуйся о нас, папа. Когда мы едем в школу, Бен уже ждет нас. Следит, пока мы не доедем до шоссе. И когда возвращаемся, он снова лежит в кукурузе. Как ты думаешь, если бы там однажды кто-то появился, что бы с ним сделал Бен?»
Пауль сильно сомневался, что Бен сможет ударить мужчину, преследующего девушку. В сторожевые псы он никак не годился. Во всяком случае, он позволил Альберту Крессманну себя обругать и прогнать. Из головы никак не выходило кукурузное поле. Бен, обладающий зоркими глазами и чуткими ушами, отмечавшими все, что происходило на проселочных дорогах, лежал там не только утром и днем, но и ночью. Пауль знал об этом. А куда могла побежать девушка, которую выбросили ночью из машины, если ее дядя и тетя жили поблизости? Марлена пошла бы к ним, в этом Пауль не сомневался. При условии, что оба юноши, которых полиции Лоберга пришлось отпустить, сказали правду.
Пауль больше не знал, что ему думать и во что верить. Если бы Бен был на полметра ниже ростом, весил бы на восемьдесят – девяносто фунтов меньше и вместо проклятых ножей, которые не в силах был выпустить из рук, вместо лопаты и бинокля бродил по округе с пластмассовой лопаткой и ведерком, никто не распространял бы о нем слухов.
Деревня искала не козла отпущения. Она искала одну молодую девушку, собственно говоря – двух, а точнее, трех. Но о Свенье Краль не думал никто, а короткий визит Эдит Штерн почти никто не заметил.
И никому в голову не пришла мысль рассказать полиции о ночных прогулках Бруно Клоя, известных многим, не только Хайнцу Люкке. Никто не сообщил в полицейский участок Лоберга, что Альберт Крессманн был не прочь как-нибудь поиграть в прятки с Марленой Йенсен. Никто не обратил внимание полицейских на то, что в ту памятную ночью у Дитера Клоя были все основания последовать за машиной Клауса и Эдди. Никто не рассказал официальным лицам о Беньямине Шлёссере, который не мог мыслить, как все нормальные люди, любил играть ножами и выкапывал и закапывал глубокие ямы, которые без лупы невозможно было обнаружить.
Пока Пауль размышлял, Таня Шлёссер в комнате, которую она делила с Бриттой Лесслер, вынула из школьной сумки тетради и учебники и без разбора побросала туда что-то из одежды. Спустя несколько минут с сумкой через плечо она появилась в прихожей, преследуемая по пятам Бриттой, настойчиво уговаривающей ее:
– Останься.
Таня, словно рассерженная богиня, остановилась в дверном проеме и с убедительностью пояснила:
– Я иду домой. Сейчас моя семья во мне нуждается.
Прозвучало с некоторым пафосом, что было простительно для ее тринадцати лет.
До этого момента ее семьей были Пауль и Антония, Андреас и Ахим, Аннета и Бритта. Таня никогда не спрашивала себя о том, каково ее отцу, когда он наведывался в гости, чтобы только подержать ее на руках.
По-своему она любила Якоба, который без ворчания доставал кошелек и финансировал дополнительное посещение кино на неделе, добавлял десятку на кафе-мороженое, где Тане еще ни разу не приходилось платить, так как дедушку Бритты она простоты ради звала дедом, и тот такому обращению только радовался. Десятки Якоба Таня откладывала для серьезных покупок, как, например, джинсов, о которых Антония говорила, что цена на них завышена. Отца Таня заверила, что дядя Пауль их оплатил.
Якоб никогда ничего не требовал, оставался воскресным папой, а значит, в нем не было никаких минусов. С любовью к матери дело обстояло не так просто. Со своей стороны, Труда тоже не давала много поводов для проявления любви. Со старшими сестрами Таня вообще не имела никаких отношений. Бен же, напротив…
Сверкая глазами, она добавила:
– И если папа мне позволит, я буду спать в комнате Бена.
– Одна ты не пойдешь, – сказал Пауль. – Если непременно хочешь к родителям, я тебя отвезу.
С презрительной улыбкой она заметила:
– Я в телохранителе не нуждаюсь, Бен – мой брат. Пауль все же встал и последовал за нею. Дал ей уйти вперед на добрых тридцать метров, так как она все время оборачивалась, в ярости сверкая на него глазами. Велосипед она не взяла, потому что он был рождественским подарком Пауля и Антонии. В настоящий момент девочка была так рассержена, что решила провести между семьями разделительную черту.
На всей дороге, кроме нее, никого не было видно. Пауль позволил свободно блуждать взгляду и мыслям. Не только из-за Бена мысли о кукурузном поле не выходили у него из головы. После последних недель страшной жары листья скрутились от сухости. Початки потеряли зерна. Дьявольски неудачный год, говорили Рихард Крессманн, Бруно Клой, Тони фон Бург и все прочие. Во всех отношениях дьявольское лето.
Там, где начиналось кукурузное поле, дорога делала легкий изгиб. Пауль, на некоторое время потеряв Таню из виду, чуть ускорил шаг и подошел к задней стороне земельного участка Люкки. Бунгало заслоняло обзор. Но он слышал ее, разговаривающей с кем-то уже не так раздраженно, как до этого. Беззаботно и весело, в обычной своей манере, она приветствовала Хайнца Люкку. Тот вежливо ответил на приветствие девочки:
– И вам хорошего дня, маленькая барышня. Сегодня гуляете в одиночестве?
Ее ответ прозвучал немного насмешливо:
– Нет, за мной следует дядя Пауль. Он думает, что я нуждаюсь в личном охраннике.
Пауль, продолжая путь, обогнул угол. Они оба услышали шаги, и Пауль встретил внимательные взгляды, направленные на него.
– Да, вот и он, – улыбнувшись, согласился Хайнц Люкка и оперся на рукоятку граблей, которыми работал в палисаднике.
Перебросившись с Хайнцем Люккой несколькими фразами относительно невыносимой жары, Пауль вместе с Таней пошел дальше.
– Успокоилась? – спросил он.
Она смущенно рассмеялась:
– Ничего дурного я не хотела. Я только считаю, что не повредит, если несколько дней я побуду с Беном.
Когда они достигли дома ее родителей, Пауль остановился.
– Теперь иди, – сказал он. – И береги себя.
– Слушаюсь!
Снова с некоторой долей презрения и упрямства. Однако и в этот раз без всякого дурного намерения. Она встала на цыпочки и запечатлела на его щеке поцелуй.
– Пошли, зайдешь к нам. Папа наверняка обрадуется.
– Не сегодня, – сказал Пауль. – В другой раз.
Он глядел ей вслед, как она бежала к двери; внимательно посмотрел на нее, когда она обернулась: красивое лицо, обрамленное темными волосами, загорелые руки и округлые плечи. Школьная сумка висела на плече. Даже представить себе невозможно, что с таким ребенком может что-то случиться. До самой смерти придется мучиться, что не все сделал, чтобы предотвратить несчастье. Нет, настало время, чтобы кто-нибудь поговорил с полицией.
Он не спеша побрел обратно, мимо пролеска и воронки, используя время для размышлений, тщательно взвешивая все «за» и «против» между дружбой, собственным опытом и умозрительными заключениями.
Все в нем противилось предположению, что такой мужчина, как Бруно Клой, рядом с которым на протяжении долгих лет он в поте лица работал, смеялся, пил кофе с молоком или пиво, может нападать на беззащитных девушек, если они попадаются ему на пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57