Время дергалось и вертелось, выбитое из ритма. Во рту был вкус крови. В правом плече пульсировала боль, монтировка из руки выпала. Когда Лаура собралась с силами настолько, что смогла сесть, она была одна в кухне Беделии Морз. Задняя дверь была широко распахнута, ветер задувал в дом опавшие листья. Лаура сплюнула на пол красную ленту, и ее язык нащупал рану с внутренней стороны щеки, где она прокусила ее зубами. «Все нормально, – подумала она. – Все нормально». Но теперь, когда человек с оскалом смерти исчез, ее стало неудержимо трясти и тандемом навалились тошнота и страх. Она еле успела выбраться из кухни, как ее вырвало рядом с одной из абстрактных скульптур. Ее рвало до тех пор, пока ничего не осталось внутри, и тогда она села на землю рядом с собственными извержениями и набрала полные легкие морозного воздуха. Между ее бедрами пульсировала боль. Она почувствовала, как там расходится теплая влага, и поняла со злостью, что этот сукин сын снова порвал ей швы.
Она встала и прошла обратно в кухню. Фонарика не было. Монтировка осталась. Ее неудержимо подмывало заплакать, и она чуть не поддалась этому жестокому другу – плачу. Но она не доверяла себе, что сможет перестать, если начнет, и она стояла, прижав руки к глазам, пока это желание не прошло, Шок отступил на задний план сознания, дожидаясь своей очереди, чтобы навалиться на нее. Сейчас ничего нельзя было сделать, только вернуться к машине и ехать обратно в «Дейз-Инн». Правое плечо превращалось в сплошной черный синяк, спина болела там, где пришелся удар о кухонную полку.
Но она не дала себя убить. Она выстояла против него, кем бы он ни был, и осталась в живых. До всей этой истории она бы сжалась в комок и плакала навзрыд, но теперь все было иначе. Сердце стало жестче, взгляд холоднее. Насилие внезапно и необратимо стало частью ее жизни.
Придется рассказать об этом Марку. Человек с разъемом на горле, расспрашивавший соседа напротив о Диане Дэниеле. Кто он и каково его место в картине?
Лаура налила себе воды из-под крана, сплевывая кровь в раковину. Время уйти из света и снова броситься в темноту. Она подобрала монтировку и подождала, чтобы унялась дрожь. Она не унималась. Лаура отмела в сторону видение притаившегося человека с оскалом, который ждет ее где-то снаружи. «Ну и пусть», – сказала она себе. Потом она выключила свет, закрыла дверь и пошла к своей далекой машине. Никто за ней не шел, хотя она подпрыгивала при каждом звуке – воображаемом или нет, – и пальцы крепко сжимали монтировку.
Лаура залезла в «БМВ», включила зажигание и фары. Тогда она это и увидела. Перевернутые, как в зеркале, буквы, вырезанные стеклорезом на ветровом стекле. Два слова:
ЕЗЖАЙ ДОМОЙ Она замерла, опешив, глядя на эту надпись, которую восприняла как предостережение. Домой. Это где? Здание в Атланте, где рядом живет посторонний по имени Дуг? Место, где живут родители, опять готовые охотно распоряжаться ее жизнью?
Езжай домой.
– Только с моим сыном, – поклялась Лаура, вывела машину на дорогу и поехала по направлению к Энн-Арбор.
Глава 3
Тайна
– Иногда, – сказала Мэри, держа на руках спящего Барабанщика, – я бываю не в себе. Почему – не знаю. Болит голова, не могу ясно думать. Может быть, так со всеми бывает?
– Может быть, – согласилась Диди, но она в это не верила.
– Да, точно! – Мэри улыбнулась сестре по оружию – буря безумия пока что миновала. – Я так рада тебя видеть, Диди, я даже не могу тебе сказать, как я рада. То есть.., ты теперь совсем другая, и вообще, но мне тебя не хватало.
Мне не хватало вас всех. И ты правильно сделала, что не пришла к Плачущей леди. Ведь это могла быть и западня?
– Верно.
Именно поэтому Диди и приехала на остров Свободы в полдень с одолженным у своего соседа Чарльза Брюера биноклем. Она заняла позицию для наблюдения, откуда можно было видеть сходящих с парома пассажиров, и она узнала Мэри, а Эдварда Фордайса не узнала, пока он не подошел к Мэри. Она ехала за ними от острова Свободы, видела, как они входили в дом, и позвонила в квартиру, принадлежащую Эдварду Ламберту. Коричневый «форд» она взяла напрокат, а свою машину – серый полуфургон «хонда» – поставила на автостоянке в аэропорту Детройта.
– Куда ты отсюда? – спросила Диди.
– Не знаю. Наверное, в Канаду. Опять залягу на дно. Только в этот раз со мной будет мой ребенок.
До сих пор разговор не касался трудной темы. Теперь Диди спросила:
– Зачем ты взяла его, Мэри? Почему не приехала сама по себе?
– Потому что, – ответила Мэри, – он – это дар Джека. Диди покачала головой, не понимая.
– Я везла Барабанщика Джеку. Когда я увидела объявление, я думала, что оно от него. Вот почему привезла Барабанщика. Для Джека. Понимаешь?
Диди поняла. Она тихо вздохнула и отвела глаза от Мэри Террор. Сумасшествие Мэри было очевидно, как короста. Да, правда, Мэри оставалась все так же хитра – как зверь, за которым охотятся, – но испытания многих лет, незримая одиночная камера сгрызли ее до самых костей.
– Ты везла ребенка к Джеку, а он не появился. – Теперь проявление ярости Мэри стало более понятным, но его объяснение было само по себе сумасшедшим. – Я тебе сочувствую.
– Не нужен он мне! – огрызнулась Мэри. – И не надо мне сочувствовать! Никак не надо! У меня теперь все хорошо, раз мой ребенок со мной!
Диди кивнула, вспоминая раскаленную горелку. Не окажись ее здесь, от головы младенца остался бы обгорелый череп. Однажды ночью – и может быть, в очень недалеком будущем – Мэри проснется в судорогах безумия, и никого не окажется рядом, чтобы спасти ребенка. Диди знала, что много страшного натворила в своей жизни. По ночам к ней приходили призраки, исходя кровью и стонами. Они заполняли ее сны, они ухмылялись и бормотали, когда она отложила бритву и сунула запястья в горячую воду. Она делала страшные вещи, но никогда не трогала детей.
– Может быть, тебе не стоит везти его с собой, – сказала Диди.
С лицом, будто высеченным из камня, Мэри тяжело смотрела на Диди.
– С ребенком ты не сможешь так быстро ехать, – продолжала Диди. – Он будет тебя задерживать.
Мэри молчала, качая на руках спящего ребенка.
– Ты можешь оставить его в церкви. С запиской, кто он такой. Они вернут его матери.
– Его мать – я, – сказала Мэри. «Опасная территория», – поняла Диди. Она вступила на минное поле.
– Ты же не хочешь, чтобы Барабанщик пострадал? Что ты будешь делать, если тебя обнаружит полиция? Может пострадать Барабанщик. Об этом ты подумала?
– Конечно. Если свиньи меня найдут, я сначала застрелю ребенка, потом прихвачу с собой столько легавых, сколько получится. – Она пожала плечами. – Разумно.
Диди ошеломленно моргнула, и в этот момент ей открылась тьма души Мэри Террор.
– Я не могу дать им взять нас живьем, – сказала Мэри. Улыбка вернулась на ее лицо. – Мы теперь вместе. Мы умрем вместе, если это нам суждено.
Диди поглядела на свои сцепленные на коленях руки. Это были руки от матери-земли. Широкие ладони и крепкие пальцы. Она подумала о входящих в тела пулях из оружия, зажатого в одной из этих рук. Она вспомнила новости по телевизору, как показывали уходящую из больницы в Атланте мать ребенка с истерзанным тревогой лицом и согнутой под неимоверной тяжестью спиной. Она подумала о тайне, о которой подозревала уже пять лет. Жизнь ее была извилистой, предательской дорогой. Она убила своих родителей, доведя мать до алкоголизма, а отца до сердечного приступа, убившего его в семьдесят третьем году. Ферма пропала – ее забрал банк. Мать жила в приюте, бормоча слюнявым ртом и мочась под себя. Для Беделии Морз старая пословица обернулась горькой истиной – нельзя вернуться в родной дом.
Объявление она увидела в январском выпуске «Мамы Джонс». Сперва она никак не собиралась ехать восемнадцатого февраля к статуе Свободы, но мысль об этом продолжала ее грызть. Диди не знала точно, почему она решила ехать. Может быть, из чистого любопытства, или же потому, что Штормовой Фронт и был ее настоящей семьей. Она купила билет туда и обратно в «Америкэн эйрланз» и в четверг вечером вылетела из Детройта.
Обратный самолет в Детройт вылетал в днем в полвторого. Она не собиралась ночевать в мотеле у Мэри, но там было чище, чем в отеле на Пятьдесят пятой западной в Манхеттене, где она остановилась. Теперь она была рада, что осталась с Мэри – из-за ребенка. И куда меньше была рада, что заглянула во внутренний мир Мэри Террор, хотя сообщение в новостях о гибели агента ФБР от настороженного ружья было достаточным предупреждением. Диди вертела в уме свою тайну, как кубик Рубика.
Мэри заметила отсутствующий взгляд Диди.
– О чем ты думаешь?
– О книге Эдварда, – солгала Диди. Под саркастическим нажимом Мэри Эдвард рассказал Диди, о чем он пишет. – Я не уверена, что Джеку бы это понравилось.
– Он велел бы казнить Эдварда, – сказала Мэри. – Предателям нет пощады. Так он всегда говорил.
Диди поглядела на ребенка в руках Мэри. Невинное существо. Ему здесь не место.
– Ты сказала, что.., что хотела привезти Джеку ребенка.
– Я хотела принести ему дар. Он всегда хотел сына. Тот дар, который я носила для него в себе в ту ночь, когда меня ранили.
Это правда или нет? Она не могла припомнить точно.
– Значит, ты опять заляжешь на дно?
Щелк. Щелк. Щелк.
Мысленный кубик Рубика за работой.
– Завтра, когда выясню с Эдвардом. А потом двину в Канаду. С Барабанщиком.
Диди поняла, что она собирается убить Эдварда. И долго ли до нового приступа, когда она изувечит или убьет ребенка? Щелк. Щелк. Новые кусочки поворачиваются, вставая на место. Может быть, Эдвард и заслуживает смерти. Но он был братом по оружию, разве это чего-нибудь не стоит? Ребенок точно не заслуживает уготованной ему участи. Щелк. Щелк. Диди поглядела на свои руки от матери-земли и поняла, что снова людская глина отдана на ее милость.
– Мэри? – тихо позвала она.
– Что?
– Я… – Она осеклась. Тайна так долго была тайной, что не хотела выходить на свет. Но две жизни – Эдварда и младенца – зависели сейчас от этого решения. – Я, кажется, догадываюсь.., где сейчас Джек.
Мэри сидела неподвижно, ее рот приоткрылся.
– Я не уверена. Но мне кажется, что Джек может быть в Калифорнии.
Мэри не реагировала.
– В Северной Калифорнии, – продолжала Диди. – Городок под названием Фристоун. Примерно в пятидесяти милях к северу от Сан-Франциско.
Мэри пошевелилась: трепет возбуждения, словно по ее жилам вновь побежала кровь.
– Я знаю этот дом, – произнесла она сдавленным напряженным голосом. – Дом Грома.
Диди никогда не бывала в Доме Грома, но знала о нем от других членов группы. Дом Грома был расположен над Сан-Франциско, спрятанный в лесах возле бухты Дрейке. Здесь родился Штормовой Фронт, когда первые его члены кровью подписали договор верности Делу. Диди знала, что это охотничий домик, заброшенный уже лет тридцать, и что его название произошло от постоянного грохота волн, разбивающихся об иссеченные скалы бухты Дрейке. Дом Грома был первой штаб-квартирой Штормового Фронта, мозговым центром, откуда организовывались теракты на всем Западном побережье.
– Фристоун, – повторила Мэри. – Фристоун. – Ее глаза вспыхнули, как спиртовые лампы. – Почему ты думаешь, что он там?
– Я – член клуба «Сьерра». Пять лет назад в нашем бюллетене прошло сообщение о группе людей, которые подали в суд на Фристоун за выброс мусора возле птичьего заповедника. Была их фотография на заседании местного совета. По-моему, один из них может оказаться Джеком Гардинером.
– То есть ты не уверена?
– Нет. На фотографии было только его лицо в профиль. Но я ее вырезала и сохранила. – Она наклонилась вперед. – Мэри, я помню лица. Во всяком случае, помнят мои руки. Приезжай в Энн-Арбор, посмотри, что я сделала, и ты мне скажешь, он это или нет.
Мэри снова молчала, и Диди видела, как у нее шарниры в мозгу ворочаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72