., кто они такие!
Бобби протянул ему письмо. Вытащив пенсне, викарий недоверчиво уставился на листок. Потом дважды его прочел.
– Поразительно, – сказал он наконец. – В высшей степени поразительно.
– Ненормальные, – сказал Бобби.
– Да, мой мальчик. Что ни говори, великое дело быть англичанином, – начал свою речь викарий. – Честность – вот что мы символизируем. Благодаря королевскому флоту наша порядочность стала известна всему свету. Слово англичанина! Южноамериканская фирма знает цену молодому человеку, который в любых обстоятельствах останется неподкупен и в чьей верности и преданности работодатели могут быть уверены. Никто и никогда не усомнится в том, что англичанин будет вести только честную игру…
– И бить прямо в цель, – подхватил Бобби. Викарий в сомнении посмотрел на сына. С губ уже готова была сорваться сентенция, отличная сентенция, однако что-то в тоне сына показалось ему неискренним. Но молодой человек был совершенно серьезен.
– И все-таки, папа, почему именно я? – сказал он.
– То есть как почему именно ты?
– В Англии полным-полно англичан, – сказал Бобби. – Жизнерадостных и честных парней.
– Возможно, тебя рекомендовал твой последний командир.
– Да, похоже, – не очень уверенно сказал Бобби. – Но это, в сущности, не важно. Я не могу принять их предложение.
– Не можешь принять их предложение? Дорогой мой, что это значит?
– Ну, видишь ли, я уже связан обязательствами. С Бэджером.
– С Бэджером Бидоном? Глупости, мой мальчик. Речь идет о серьезном деле.
– Признаться, случай нелегкий, – со вздохом сказал Бобби.
– Все твои ребяческие договоренности с молодым Бэджером никак нельзя принимать в расчет.
– А я принимаю.
– Молодой Бидон – личность совершенно безответственная. Насколько мне известно, для своих родителей он уже был источником значительных неприятностей и расходов.
– Ему здорово не везло. Бэджер катастрофически доверчив.
– Не везло.., не везло! Просто сей молодой человек никогда в жизни палец о палец не ударил.
– Глупости, папа. Да он каждый день вставал в пять утра кормить этих мерзких кур. Он ведь не виноват, что они заболели этим рупом или крупом, или как там это еще называется.
– Мне всегда была не по вкусу эта затея с гаражом. Чистое безрассудство. Тебе следует от нее отказаться.
– Не могу, сэр. Я обещал. Я не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.
Они продолжали спорить. Руководствуясь исключительно своим взглядом на Бэджера, викарий не в силах был согласиться, что обещание, данное этому молодому человеку, непременно следует выполнять. Он полагал, что Бобби упрямец, который вознамерился любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не самого неподходящего из всех возможных компаньонов. Бобби же упорно твердил свое: он не может «подвести старину Бэджера».
Кончилось тем, что викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас сел писать фирме «Хенрик и Далло», что не может принять их предложения.
Писал он с тяжелым сердцем, ибо упускал случай, который едва ли еще подвернется. Но иначе он поступить не мог.
Позднее на площадке для гольфа он рассказал о письме Франки. Она слушала его очень внимательно.
– Тебе пришлось бы поехать в Южную Америку?
– Да.
– Ты был бы рад?
– Да, почему бы и не съездить?
Франки вздохнула.
– Как бы там ни было, по-моему, ты поступил правильно, – твердо сказала она.
– Ты это насчет Бэджера?
– Да.
– Не мог же я подвести горемыку, верно?
– Верно, только смотри, чтобы этот, как ты его называешь, «горемыка», не пустил тебя по миру.
– О, постараюсь быть осмотрительным. А вообще, чего мне бояться? У меня же ничего нет.
– В этом есть даже некая прелесть, – сказала Франки.
– И какая же?
– Сама не знаю. Во всяком случае, звучит довольно мило и бесшабашно. Хотя, знаешь, если честно, у меня, пожалуй, тоже мало что есть. То есть отец дает мне деньги на карманные расходы. У меня есть дома, где я могу жить, и наряды, и горничные, и какие-то жуткие семейные драгоценности.., и предостаточный кредит в магазинах, но ведь это все принадлежит моему семейству, а не мне.
– Да, но… – Бобби замолчал.
– Ну, конечно, я не сравниваю.
– Да, у меня ситуация несколько иная, – сказал Бобби.
Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они в молчании дошли до следующей метки.
– А я завтра еду в Лондон, – сказала Франки, когда Бобби установил мяч для первого удара.
– Завтра? Жаль.., а я хотел пригласить тебя на пикник.
– Я бы с удовольствием. Но, увы, не могу. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.
– Тебе надо бы остаться дома и ухаживать за ним, – сказал Бобби.
– Он не любит, чтобы за ним ухаживали. Его это ужасно раздражает. Предпочитает, чтобы с ним оставался лакей. Тот ему сочувствует и безропотно терпит, когда в него кидают чем попало и обзывают болваном.
Бобби зацепил мяч поверху, и тот тихонько скатился в канавку.
– Не повезло! – сказала Франки и тут же послала мяч отличным прямым ударом. – Кстати, – заметила она, – в Лондоне мы могли бы видеться. Ты скоро приедешь?
– В понедельник. Но.., понимаешь.., ни к чему это.
– Что значит ни к чему?
– Ну, видишь ли, большую часть времени я буду работать механиком. Понимаешь…
– Я думаю, это не помешает тебе, как всем прочим моим друзьям, прийти ко мне на коктейль и расслабиться, – сказала Франки.
Бобби только покачал головой.
– Если тебе не нравится коктейль, можем устроить вечеринку с пивом и сосисками, – сказала Франки, желая его ободрить.
– Послушай, Франки, к чему это? Мы люди разного круга. Боюсь, мне будет не совсем комфортно в компании твоих друзей.
– Поверь, у меня бывает очень разношерстная публика.
– Не делай вида, будто не понимаешь, о чем я толкую.
– Ну хочешь, прихвати с собой Бэджера. Раз ты так дорожишь его дружбой.
– У тебя предубежденье против Бэджера.
– Наверно, оттого, что он заика. Когда при мне кто-нибудь заикается, я тоже начинаю заикаться.
– Послушай, Франки, ни к чему это, ты сама знаешь. Когда мы тут, все понятно. Тут особо не развлечешься, и я, вероятно, лучше, чем ничего. Ты всегда была ко мне внимательна, и я страшно тебе благодарен. Но, понимаешь, я отлично знаю, что я – никто.., и понимаешь…
– Когда ты выговоришься относительно своей неполноценности, – холодно произнесла Франки, – будь любезен, выведи мяч из лунки и лучше нибликом, а не короткой клюшкой.
– Неужели я.., о, черт! – Бобби поспешил запихнуть короткую клюшку в мешок и достал ниблик.
Франки не без злорадства наблюдала, как он пять раз подряд ударил по мячу. Вокруг носились клубы песка.
– У тебя очко, – сказал Бобби, подбирая мяч.
– Да уж надо думать, – сказала Франки. – И значит, я выиграла.
– Сыграем еще одну напоследок?
– Пожалуй, нет. У меня куча дел.
– Понял. Иначе и быть не может. Они молча направились к зданию клуба.
– Что ж, до свиданья, Бобби, – сказала Франки, протягивая ему руку. – Было распрекрасно иметь тебя на подхвате и пользоваться твоими услугами, пока я была здесь. Быть может, мы вновь с тобой свидимся, если не подвернется ничего более интересного.
– Послушай, Франки…
– Быть может, ты удостоишь своим присутствием мой прием в саду. Надеюсь, в «Вулвортсе» ты сумеешь по дешевке обзавестись перламутровыми пуговицами.
– Франки…
Слова Бобби потонули в шуме мотора, Франки уже завела свой «бентли». Небрежно махнув ему рукой, она отъехала.
– Черт! – вырвалось у Бобби. Это уж она чересчур. Возможно, он высказался не слишком тактично, но, черт побери, ведь, по существу-то, он прав.
Хотя, возможно, и не следовало так откровенничать. Оставшиеся до отъезда три дня тянулись бесконечно. У викария разболелось горло, и разговаривал он исключительно шепотом и совсем мало. Присутствие своего четвертого сына он переносил с христианским смирением. Только раз или два не удержался – процитировал строфу из Шекспира о том, что «укуса змей страшнее детей неблагодарность…».
В субботу Бобби понял, что накаленную атмосферу родных пенатов ему больше не вынести. Он попросил миссис Робертс, заправлявшую вместе с мужем хозяйством викария, сделать ему несколько сандвичей и, прихватив еще заранее купленную бутылку пива, в одиночестве отправился на пикник.
В последние дни ему отчаянно не хватало Франки. Эти старики просто невыносимы… Знай долдонят одно и то же.
Бобби растянулся на заросшем папоротниками берегу реки, обдумывая важный вопрос: то ли ему сперва закусить, а потом поспать, то ли сперва поспать, а потом закусить.
Вскоре его сморил сон, и все решилось само собой.
Проснулся он уже в половине третьего. При мысли о том, как осудил бы подобное времяпрепровождение отец, Бобби усмехнулся. Прошагать пешком миль двенадцать по свежему воздуху – вот как должно проводить досуг здоровому молодому человеку. И только тогда сей молодой человек с полным правом мог бы произнести сакраментальное: «А теперь, полагаю, я заработал право на обед».
«Чушь какая-то, – подумал Бобби. – Почему право на обед надо зарабатывать, шляясь по округе, когда тебе совсем этого не хочется? И какая в этом заслуга? Если тебе нравится ходить, тогда ты просто потакаешь своим желаниям, а если нет, надо быть полным идиотом, чтобы тащиться в такую даль».
Придя к такому заключению, он принялся за сандвичи, смакуя каждый кусочек. Потом, удовлетворенно вздохнув, откупорил бутылку пива. Пиво оказалось непривычно горькое, но освежало…
Бобби забросил пустую бутылку в заросли вереска и опять откинулся на землю.
Он ощутил себя чуть ли не Господом Богом. Мир лежал у его ног. Слова не новые, но чем они плохи? Все ему подвластно.., все, стоит только захотеть! Великолепнейшие планы, смелые замыслы мелькали в голове. Потом опять стало клонить в сон. Все смешалось. Он уснул… Тяжелым, цепенящим сном…
Глава 7
Спасение
В своем большом зеленом «бентли» Франки подъехала к краю тротуара и остановилась перед большим старомодным особняком, над дверью которого было начертано: «Святая Асафа».
Выскочив из автомобиля, она взяла с сиденья большой букет лилий. Потом позвонила в дверной колокольчик. На пороге появилась женщина в форме медицинской сестры.
– Могу я повидать мистера Джоунза? – спросила Франки.
Сестра с острым интересом окинула взглядом «бентли», лилии и саму Франки.
– Как ему передать, кто его спрашивает?
– Леди Франсез Деруэнт.
Это имя произвело на сестру впечатление – их пациент сразу возвысился в ее глазах.
Она провела Франки наверх, в комнату на втором этаже.
– К вам посетительница, мистер Джоунз. И кто бы вы думали? Это будет вам приятный сюрприз, – заключила она нарочито бодрым тоном, которым обычно разговаривает больничный персонал.
– Господи! – воскликнул изумленный Бобби. – Франки, ты?!
– Привет, Бобби. Я, как и полагается, с цветами. В лилиях есть нечто кладбищенское, но выбирать было не из чего.
– Что вы, леди Франсез, они восхитительны, – сказала сестра. – Пойду поставлю их в вазочку.
Она вышла из комнаты.
Франки села на стул, предназначенный для посетителей.
– Ну, Бобби, – сказала она. – Что все это значит?
– Случай и вправду презабавный, – сказал Бобби. – Я тут у них произвел настоящий фурор. Восемь гран морфия, не меньше. Они хотят написать обо мне в «Лансет» или в «Б. М. Ж.».
– Что это за Б. М. Ж.? – перебила его Франки.
– Британский медицинский журнал.
– Чудненько. Валяй дальше, Бобби, выкладывай, в какие еще журналы они о тебе напишут, смотри какой-нибудь не пропусти.
– А известно ли тебе, моя милая, что полграна – смертельная доза? Я должен был бы быть в шестнадцать раз мертвее мертвого. Правда, был еще один – оклемался после шестнадцати гран, но восемь тоже неплохо, согласна? Я у них герой. Такого случая в их лечебнице еще не было.
– Им крупно повезло.
– А то нет. Теперь есть о чем говорить с остальными пациентами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Бобби протянул ему письмо. Вытащив пенсне, викарий недоверчиво уставился на листок. Потом дважды его прочел.
– Поразительно, – сказал он наконец. – В высшей степени поразительно.
– Ненормальные, – сказал Бобби.
– Да, мой мальчик. Что ни говори, великое дело быть англичанином, – начал свою речь викарий. – Честность – вот что мы символизируем. Благодаря королевскому флоту наша порядочность стала известна всему свету. Слово англичанина! Южноамериканская фирма знает цену молодому человеку, который в любых обстоятельствах останется неподкупен и в чьей верности и преданности работодатели могут быть уверены. Никто и никогда не усомнится в том, что англичанин будет вести только честную игру…
– И бить прямо в цель, – подхватил Бобби. Викарий в сомнении посмотрел на сына. С губ уже готова была сорваться сентенция, отличная сентенция, однако что-то в тоне сына показалось ему неискренним. Но молодой человек был совершенно серьезен.
– И все-таки, папа, почему именно я? – сказал он.
– То есть как почему именно ты?
– В Англии полным-полно англичан, – сказал Бобби. – Жизнерадостных и честных парней.
– Возможно, тебя рекомендовал твой последний командир.
– Да, похоже, – не очень уверенно сказал Бобби. – Но это, в сущности, не важно. Я не могу принять их предложение.
– Не можешь принять их предложение? Дорогой мой, что это значит?
– Ну, видишь ли, я уже связан обязательствами. С Бэджером.
– С Бэджером Бидоном? Глупости, мой мальчик. Речь идет о серьезном деле.
– Признаться, случай нелегкий, – со вздохом сказал Бобби.
– Все твои ребяческие договоренности с молодым Бэджером никак нельзя принимать в расчет.
– А я принимаю.
– Молодой Бидон – личность совершенно безответственная. Насколько мне известно, для своих родителей он уже был источником значительных неприятностей и расходов.
– Ему здорово не везло. Бэджер катастрофически доверчив.
– Не везло.., не везло! Просто сей молодой человек никогда в жизни палец о палец не ударил.
– Глупости, папа. Да он каждый день вставал в пять утра кормить этих мерзких кур. Он ведь не виноват, что они заболели этим рупом или крупом, или как там это еще называется.
– Мне всегда была не по вкусу эта затея с гаражом. Чистое безрассудство. Тебе следует от нее отказаться.
– Не могу, сэр. Я обещал. Я не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.
Они продолжали спорить. Руководствуясь исключительно своим взглядом на Бэджера, викарий не в силах был согласиться, что обещание, данное этому молодому человеку, непременно следует выполнять. Он полагал, что Бобби упрямец, который вознамерился любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не самого неподходящего из всех возможных компаньонов. Бобби же упорно твердил свое: он не может «подвести старину Бэджера».
Кончилось тем, что викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас сел писать фирме «Хенрик и Далло», что не может принять их предложения.
Писал он с тяжелым сердцем, ибо упускал случай, который едва ли еще подвернется. Но иначе он поступить не мог.
Позднее на площадке для гольфа он рассказал о письме Франки. Она слушала его очень внимательно.
– Тебе пришлось бы поехать в Южную Америку?
– Да.
– Ты был бы рад?
– Да, почему бы и не съездить?
Франки вздохнула.
– Как бы там ни было, по-моему, ты поступил правильно, – твердо сказала она.
– Ты это насчет Бэджера?
– Да.
– Не мог же я подвести горемыку, верно?
– Верно, только смотри, чтобы этот, как ты его называешь, «горемыка», не пустил тебя по миру.
– О, постараюсь быть осмотрительным. А вообще, чего мне бояться? У меня же ничего нет.
– В этом есть даже некая прелесть, – сказала Франки.
– И какая же?
– Сама не знаю. Во всяком случае, звучит довольно мило и бесшабашно. Хотя, знаешь, если честно, у меня, пожалуй, тоже мало что есть. То есть отец дает мне деньги на карманные расходы. У меня есть дома, где я могу жить, и наряды, и горничные, и какие-то жуткие семейные драгоценности.., и предостаточный кредит в магазинах, но ведь это все принадлежит моему семейству, а не мне.
– Да, но… – Бобби замолчал.
– Ну, конечно, я не сравниваю.
– Да, у меня ситуация несколько иная, – сказал Бобби.
Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они в молчании дошли до следующей метки.
– А я завтра еду в Лондон, – сказала Франки, когда Бобби установил мяч для первого удара.
– Завтра? Жаль.., а я хотел пригласить тебя на пикник.
– Я бы с удовольствием. Но, увы, не могу. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.
– Тебе надо бы остаться дома и ухаживать за ним, – сказал Бобби.
– Он не любит, чтобы за ним ухаживали. Его это ужасно раздражает. Предпочитает, чтобы с ним оставался лакей. Тот ему сочувствует и безропотно терпит, когда в него кидают чем попало и обзывают болваном.
Бобби зацепил мяч поверху, и тот тихонько скатился в канавку.
– Не повезло! – сказала Франки и тут же послала мяч отличным прямым ударом. – Кстати, – заметила она, – в Лондоне мы могли бы видеться. Ты скоро приедешь?
– В понедельник. Но.., понимаешь.., ни к чему это.
– Что значит ни к чему?
– Ну, видишь ли, большую часть времени я буду работать механиком. Понимаешь…
– Я думаю, это не помешает тебе, как всем прочим моим друзьям, прийти ко мне на коктейль и расслабиться, – сказала Франки.
Бобби только покачал головой.
– Если тебе не нравится коктейль, можем устроить вечеринку с пивом и сосисками, – сказала Франки, желая его ободрить.
– Послушай, Франки, к чему это? Мы люди разного круга. Боюсь, мне будет не совсем комфортно в компании твоих друзей.
– Поверь, у меня бывает очень разношерстная публика.
– Не делай вида, будто не понимаешь, о чем я толкую.
– Ну хочешь, прихвати с собой Бэджера. Раз ты так дорожишь его дружбой.
– У тебя предубежденье против Бэджера.
– Наверно, оттого, что он заика. Когда при мне кто-нибудь заикается, я тоже начинаю заикаться.
– Послушай, Франки, ни к чему это, ты сама знаешь. Когда мы тут, все понятно. Тут особо не развлечешься, и я, вероятно, лучше, чем ничего. Ты всегда была ко мне внимательна, и я страшно тебе благодарен. Но, понимаешь, я отлично знаю, что я – никто.., и понимаешь…
– Когда ты выговоришься относительно своей неполноценности, – холодно произнесла Франки, – будь любезен, выведи мяч из лунки и лучше нибликом, а не короткой клюшкой.
– Неужели я.., о, черт! – Бобби поспешил запихнуть короткую клюшку в мешок и достал ниблик.
Франки не без злорадства наблюдала, как он пять раз подряд ударил по мячу. Вокруг носились клубы песка.
– У тебя очко, – сказал Бобби, подбирая мяч.
– Да уж надо думать, – сказала Франки. – И значит, я выиграла.
– Сыграем еще одну напоследок?
– Пожалуй, нет. У меня куча дел.
– Понял. Иначе и быть не может. Они молча направились к зданию клуба.
– Что ж, до свиданья, Бобби, – сказала Франки, протягивая ему руку. – Было распрекрасно иметь тебя на подхвате и пользоваться твоими услугами, пока я была здесь. Быть может, мы вновь с тобой свидимся, если не подвернется ничего более интересного.
– Послушай, Франки…
– Быть может, ты удостоишь своим присутствием мой прием в саду. Надеюсь, в «Вулвортсе» ты сумеешь по дешевке обзавестись перламутровыми пуговицами.
– Франки…
Слова Бобби потонули в шуме мотора, Франки уже завела свой «бентли». Небрежно махнув ему рукой, она отъехала.
– Черт! – вырвалось у Бобби. Это уж она чересчур. Возможно, он высказался не слишком тактично, но, черт побери, ведь, по существу-то, он прав.
Хотя, возможно, и не следовало так откровенничать. Оставшиеся до отъезда три дня тянулись бесконечно. У викария разболелось горло, и разговаривал он исключительно шепотом и совсем мало. Присутствие своего четвертого сына он переносил с христианским смирением. Только раз или два не удержался – процитировал строфу из Шекспира о том, что «укуса змей страшнее детей неблагодарность…».
В субботу Бобби понял, что накаленную атмосферу родных пенатов ему больше не вынести. Он попросил миссис Робертс, заправлявшую вместе с мужем хозяйством викария, сделать ему несколько сандвичей и, прихватив еще заранее купленную бутылку пива, в одиночестве отправился на пикник.
В последние дни ему отчаянно не хватало Франки. Эти старики просто невыносимы… Знай долдонят одно и то же.
Бобби растянулся на заросшем папоротниками берегу реки, обдумывая важный вопрос: то ли ему сперва закусить, а потом поспать, то ли сперва поспать, а потом закусить.
Вскоре его сморил сон, и все решилось само собой.
Проснулся он уже в половине третьего. При мысли о том, как осудил бы подобное времяпрепровождение отец, Бобби усмехнулся. Прошагать пешком миль двенадцать по свежему воздуху – вот как должно проводить досуг здоровому молодому человеку. И только тогда сей молодой человек с полным правом мог бы произнести сакраментальное: «А теперь, полагаю, я заработал право на обед».
«Чушь какая-то, – подумал Бобби. – Почему право на обед надо зарабатывать, шляясь по округе, когда тебе совсем этого не хочется? И какая в этом заслуга? Если тебе нравится ходить, тогда ты просто потакаешь своим желаниям, а если нет, надо быть полным идиотом, чтобы тащиться в такую даль».
Придя к такому заключению, он принялся за сандвичи, смакуя каждый кусочек. Потом, удовлетворенно вздохнув, откупорил бутылку пива. Пиво оказалось непривычно горькое, но освежало…
Бобби забросил пустую бутылку в заросли вереска и опять откинулся на землю.
Он ощутил себя чуть ли не Господом Богом. Мир лежал у его ног. Слова не новые, но чем они плохи? Все ему подвластно.., все, стоит только захотеть! Великолепнейшие планы, смелые замыслы мелькали в голове. Потом опять стало клонить в сон. Все смешалось. Он уснул… Тяжелым, цепенящим сном…
Глава 7
Спасение
В своем большом зеленом «бентли» Франки подъехала к краю тротуара и остановилась перед большим старомодным особняком, над дверью которого было начертано: «Святая Асафа».
Выскочив из автомобиля, она взяла с сиденья большой букет лилий. Потом позвонила в дверной колокольчик. На пороге появилась женщина в форме медицинской сестры.
– Могу я повидать мистера Джоунза? – спросила Франки.
Сестра с острым интересом окинула взглядом «бентли», лилии и саму Франки.
– Как ему передать, кто его спрашивает?
– Леди Франсез Деруэнт.
Это имя произвело на сестру впечатление – их пациент сразу возвысился в ее глазах.
Она провела Франки наверх, в комнату на втором этаже.
– К вам посетительница, мистер Джоунз. И кто бы вы думали? Это будет вам приятный сюрприз, – заключила она нарочито бодрым тоном, которым обычно разговаривает больничный персонал.
– Господи! – воскликнул изумленный Бобби. – Франки, ты?!
– Привет, Бобби. Я, как и полагается, с цветами. В лилиях есть нечто кладбищенское, но выбирать было не из чего.
– Что вы, леди Франсез, они восхитительны, – сказала сестра. – Пойду поставлю их в вазочку.
Она вышла из комнаты.
Франки села на стул, предназначенный для посетителей.
– Ну, Бобби, – сказала она. – Что все это значит?
– Случай и вправду презабавный, – сказал Бобби. – Я тут у них произвел настоящий фурор. Восемь гран морфия, не меньше. Они хотят написать обо мне в «Лансет» или в «Б. М. Ж.».
– Что это за Б. М. Ж.? – перебила его Франки.
– Британский медицинский журнал.
– Чудненько. Валяй дальше, Бобби, выкладывай, в какие еще журналы они о тебе напишут, смотри какой-нибудь не пропусти.
– А известно ли тебе, моя милая, что полграна – смертельная доза? Я должен был бы быть в шестнадцать раз мертвее мертвого. Правда, был еще один – оклемался после шестнадцати гран, но восемь тоже неплохо, согласна? Я у них герой. Такого случая в их лечебнице еще не было.
– Им крупно повезло.
– А то нет. Теперь есть о чем говорить с остальными пациентами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32