.. Вот и все движение "вперед"... ногами...
ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ
Еду к Кукушке. Беда в доме престарелых, обвинили моего зэка в воровстве. Конечно, человек он порченый, но я все ж не верю в это... Надо разобраться.
Ага, вот то самое место, где выпустил я тогда ворона на волю... Тезка взглянул на меня недоверчиво, почти как человек... И не принял из моих рук колбасу...
Эх, Кукушка, Кукушка, неужто опять ко мне вернешься, старый дурак...
На пороге чистого и ухоженного здания стояла сама директриса Раиса Георгиевна, дородная, сытая и самоуверенная, с брезгливым прищуром глаз. Большое количество золота на пухлых пальчиках, шее и в ушах говорило о полном отсутствии вкуса и меры в ее характере, наметанным глазом я определил: небось, сама ворует у бедолаг.
Из-за ее широченной спины выглядывал худосочный лейтенант-участковый.
- Здрасьт-те-здрасьте, - недружелюбно бросила хранительница дома престарелых. - Не признается ваш фрукт... хорошо хоть приехали. Вот, - кивнула она на лейтенантика, - арестовывать его собрался... А ваш плачет.
- Ваш, ваш, - мягко поправил ее Медведев.
- К великому сожалению, да.... - развела руками Раиса Георгиевна. Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит...
- Давайте по порядку, - я мягко улыбнулся, призывая ее к спокойствию, кого и как обокрали?
Пока шли к кабинету директора, участковый вкратце поведал: разнорабочий дома престарелых Михаил Кукушка подозревается в краже у кастелянши Евдокии Семеновны маленького замшевого кошелька с деньгами.
- Живет одна... сыновей вырастила... уехали. И зарабатывает-то у нас копейки... Как могу, помогаю ей продуктами... У нас и живет. И у нее украсть?! Подонок! - заклеймила несокрушимая директриса.
ВОЛЯ. КУКУШКА
Нам привезли свежую рыбу. Я в разделочной помогал Дуське, уносил тазы с кишками на помойку. Быстро мы с ней справились с рыбой, у нее работа горит в руках... она пашет как молодая, Дуся-то... Я тут чего-то рядом с ней забегался послед-нее время. Хочется ей помочь, почему - не знаю, но страсть как хочется. И люблю смотреть, как она ловко работает, и думаю: "Не видел досель такой работящей женщины... Как много интересного упустил в этой тюряге в своей гадкой жизни..."
ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ
- Работать он любит, - говорит директриса. - Но вот шашни заводить здесь я не позволю! У нас не публичный дом, а дом престарелых.
- Какие шашни?
- А такие... Он стал ухлестывать за нашей Евдокией. Потому на кухне и трется. Вот кошелек там и спер, а в нем вся ее пенсия... семьдесят четыре рубля.
- Как-то не принято у дамы сердца воровать... Он...
- Уверена! - рубит директриса. - У нас до него за пятнадцать лет ни одной кражи не было. А я вас предупреждала, товарищ майор, - с радостным подозрением щурится на меня и словно рентгеном просвечивает, - а вы поручились за него... Вот теперь и расхлебывайте. Пользуясь ее беспечностью, он наверняка подобрал ключи от склада и продал половину имущества... Будем делать проверку! торжественно заключила она.
Вот куда она гнет... списать на старика все растраты - наконец понял я.
Привели Кукушку. Плачет беззвучно, обижен как малое дитя. Мямлит едва слышно:
- На кой черт мне эти деньги! У меня своих четыре сотни...
А тут влетает та самая Дуся. Оглядела нас и негодующе затараторила с порога:
- Не воровал он деньги, не воровал! Пропали... и все! Хватит! И заявление на него я писать не стану! - Она твердо взглянула на директрису. - Успокойся, Миша... - Она ласково погладила старика по сивой голове.
У директрисы рот от удивления открылся. Дуся закрыла собой от участкового Кукушку и торжественно продолжила:
- Он смелый и сильный, в молодости с волками дрался, сам рассказывал... Он же мне то шоколадку несет, то пряников. Как тут воровать?
- Значит, так, - пользуюсь паузой, - все само собой уладится. Вряд ли он украл кошелек. Подождем. А тюрьмой его не испугаешь, - это я говорю директрисе, ловя ее ускользающий взгляд, - тюрьма для него дом родной. Подумайте хорошенько...
- И чего я за него буду думать?! - взвилась директриса. - Избавьте нас от него... Ворюга в коллективе.
- Не надо так... обвинять опрометчиво, - строго оборвал я ее, еле сдерживаясь, поймал ее взгляд и ляпнул: - От тюрьмы да от сумы...
Ее как током прошило... поняла мой намек, и заимел я с этой минуты лютого врага. Такое бабы не прощают...
ВОЛЯ. КУКУШКА
Вот молодец майор! А я уж в истерике хотел вину на себя брать. Только бы отвязались. Майор уехал, а директриса как-то странно затихла, только фыркает от злости... Участковый исчез. Слава богу... Буду жить.
НЕБО. ВОРОН
А кража случилась вот как... Видимо, злополучный кошелек выпал из кармана Дуси в лохань с рыбными очистками, а не заметила этого суетливая старушка. Тамошний мой тезка, кот Василий, выудил из рыбьих кишок пахнущий ими тяжелый предмет и уволок во двор, где и бросил несъедобную штуку.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И все же директриса рискнула списать на Кукушку много разных полезных вещей, которые давно были у нее дома: тюль, гардины, ковры, пылесос, пара цветных телевизоров и так далее и тому подобное. Она уже подготовила заявление, но все испортила опять шебутная старуха... Она ворвалась в следственный изолятор со своим кошельком, где уже две недели томился Кукушка, и всех достала, показывая следы кошачьих зубов на замше как неопровержимые доказательства невиновности ее Миши... Но машина-то уже закрутилась. Как прокурору докладывать? Невинного человека засадили...
Пришлось опять вмешаться Медведеву, и он сумел отстоять потерявшего веру в справедливость старика. Дело прикрыли. Кукушку отпустили... Директриса была сама не рада, когда проницательный майор напрямую с усмешкой заявил, что просит включить его в комиссию по инвентаризации имущества...
Кукушка вернулся в дом престарелых, и работавшая на кухне Дуся увидела то, что повергло ее в слезы умиления: на пороге стоял свежевыбритый, подтянутый кавалер с седой копной волос... он держал в руках букет полевых цветов...
Свадьбу старики наметили на конец октября и заранее пригласили почетным гостем Медведева...
Так нашел свое остатнее счастье человек, потерявший в Зоне сорок лет своей жизни. И старик доказал, что никогда не кончается надежда на счастье, какие бы преграды ни ставила на пути к нему судьба.
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Здравствуй, дорогая Надежда!
Заранее извини, что так обращаюсь к тебе. Но это именно то чувство, которое я испытываю, и лучше писать правду, а не скрывать. В моей жизни произошли большие перемены, я стал бригадиром, а значит, активистом. Во многом это благодаря тебе. Во мне проснулась вера в жизнь и надежда, что я еще кому-то нужен и не до конца потерянный человек. Пусть недолго я бригадирствовал и ушел с этой должности сам, по собственному желанию, не хотел унижаться и участвовать в сдаче товарищей. Оказывается, на этой должности для всех хорошим не будешь, надо лебезить и подлаживаться, а я этого не умею. Теперь просто работаю, устаю меньше, как ни странно, чем при бригадирстве, там была большая нерво-трепка, наши ведь гаврики еще те.
При мне человека из моей бригады убило, все из-за халатности. Но ничего сейчас меня не пугает, искупаю вину, а значит, приближаю время, когда мы сможем с тобой встретиться на воле. Ну а пока есть возможность увидеться, хоть через стекло, - но все же. Подумай и напиши, можешь ли ты приехать. А если да, то когда сможешь, в каком месяце.
Часто думаю о тебе, о Федорке, как он там? Слушается ли тебя? Он пишет, чтобы я написал ему какую-нибудь историю. А я рассказывать истории не мастер, даже не знаю, что придумать.
Жду вас обоих с нетерпением.
Обнимаю, ваш Иван.
Сентябрь 1983 года.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Робко переступили Надежда с сыном порог одноэтажного здания и очутились в небольшом полутемном коридорчике. Здесь стоял тяжкий казенный дух гуталина, горелой бумаги, хлорки и еще чего-то неприятно-чужеродного для пришедших из свободного мира. То был запах неволи, но только зэк безошибочно его определял. Постояли в нерешительности. Впереди была плотно закрытая дверь да слева стеклянная перегородка, за которой недвижно сидел подтянутый солдат. Феденька прижался к матери, а она растерянно заозиралась, не зная - чего же ждать сейчас? Или идти, или звать?
Солдат медленно повернул к ним лицо, спросил сонно:
- На свиданку?
- А... - кивнула Надежда.
- Минутку. - Он встал, прошелся, прикурил от плитки, взял неспешно телефонную трубку.
Казалось, прошла целая вечность.
Солдат что-то нудно говорил, поглядывая на Надежду. Положил трубку и снова замер.
Стояли в растерянности.
Через две минуты заскрежетал автоматический упор и открылась дверь. Показался молодой, но какой-то уже траченный и равнодушный прапорщик. Он поманил их пальцем, а когда быстро подошли к нему, пропустил, закрыл за ними дверь и повел в следующий коридор - шире, но еще темнее.
Там молча у стен, как статуи, стояли люди. На нее посмотрели и отвернулись. Здесь никто не разговаривал. Но среди таких же подавленных, как она, людей Надежда почувствовала себя менее стыдливо, перестали гореть щеки. Огляделась. Люди как люди. Только грустные...
Стоявшая рядом молодая девушка, осмотрев сочувственно Федю, тихо спросила:
- К отцу?
- У... - неуверенно кивнул сын.
Скоро очередь двинулась к окошку. Надежда достала паспорт, подала прапорщику и назвала фамилию осужденного - Воронцов Иван Максимович. И снова повторила ее про себя.
И она ей понравилась на слух, и это чуть успокоило. Прапорщик же как-то неестественно вытянул шею, изображая крайнее изумление, и, оглядев прижавшегося к матери Федю, спросил озадаченно:
- Вы откуда знаете его?
Снова лицо женщины заполыхало румянцем, она на сей раз растерялась окончательно, будто язык проглотила. Молчит, и все тут, голову опустила.
Сидевший напротив лейтенант, увидя ее растерянность, сказал прапорщику мягко, но властно:
- Отложи карточку Воронцова.
Тот пожал плечами, выудил из картотеки совершенно чистую воронцовскую карточку. Ни единого свидания не числилось в ней, ни единой передачи или посылки.
И прапорщик, впервые за двадцать шесть лет существования этой карточки, обновил ее - записал сегодняшнее число и машинально спросил Надежду:
- Краткосрочное? - и сам тут же удивился своему вопросу и записал уверенно: "Краткосрочное".
Позвонили майору Медведеву о приехавшей к Воронцову женщине, и он уже спешил по коридору.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Признал я ее сразу.
Смотрю, увидела, что к ней иду, губы чуть дрогнули в улыбке, догадалась это и есть тот самый майор, что дописал страничку к письму Воронцова, рассказав о нем. Таким образом познакомились заочно, а по приезде, на котором мягко я настаивал, обещал с ней встретиться.
- Здравствуйте, Надежда, - пожал я ее протянутую руку. - А этот герой Федор?
Федя засмущался, насупил брови, протянул ручонку.
- Разве так герои здороваются? - говорю.
И тогда Федя хлопнул своей ладошкой о мою. И все трое мы засмеялись, будто отпустило, стало легче. Поговорили о том о сем, как доехали, как погода. Давайте, говорю, Федю отведу к нашим офицерам, они его займут.
Отвел. Остались мы одни.
- Он очень изменился, - говорю и вижу - приятно ей это слышать. - Со старым вроде покончил. Тут случай был несчаст-ный, чуть не сорвался, но винить его нельзя. Мы благодарны вам, Надежда. Вера у него в жизнь благодаря вам появилась...
А сам ее оглядываю и отмечаю, что не так уж она и красива, как на журнальной обложке. Проста, естественна и душевна, это видно. Вот повезло-то черту лысому...
Говорю главное:
- Я вам писал, что у него шрам на лице. - Кивает - да. - Бывает так, продолжаю, - что в письмах одно, а в жизни - все несколько иначе. Облик человека предстает несколько иным... Первое впечатление может быть обманчивым... не пугайтесь, он добрый и крепкий мужик внутри.
- Да что вы меня разубеждаете... - мило и просто отвечает она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84