..
И это придало неведомые силы... Снизу гонит теплый воздух из основного котла... И вылез Поморник из высоченной трубы прямо к Небу. Жадно хватает ртом холодный ветер, приходя в себя. Руки и ноги противно дрожат. Лукич грудью лег на верхний край трубы. Далеко внизу распахнулась в огнях промзона. Маленькими тараканами бегают солдатики, отчетливо слышны их голоса. У Поморника от слабости и высоты закружилась голова, и он поднял глаза вверх. Над ним близко горят звезды. Он перекрестился дрожащей рукой, силясь разглядеть в мириадах вечных светил Престол Творца... и хриплым, плачным голосом воззвал:
- Гос-споди-и! Помилуй мя... тяжек грех мой отступничества... Сыми меня отсель, все осознал я, все! Заступница, Богородица, помилуй мя... заступись за душу мою заблудшую...
Мерцают в мокрых глазах лучистые звезды, слезы текут по щекам... И вся пропасть его грехов открылась старику: целительство, пьянки, блуд, деньги, измывательства над женой, и еще много чего вспомнилось... И Поморник испугался... Сейчас упасть с трубы и погибнуть он не мог без покаяния, не отмолив все грехи. Надо было спасать душу... И как же надо молиться, чтобы Господь простил ему?! И отмаливать надо тут, на Земле... живым. Этот испуг влил в него такие силы, что Лукич шустро вылез из тепла трубы и стал спускаться по наружной железной лестнице. Морозный ветер жжет тело, коченеют руки и ноги, но он упорно хватается за жизнь скрюченными пальцами, спускаясь все ближе к родимой земле...
ЗОНА. ЛЕБЕДУШКИН
Все. Теперь уже никуда нет возврата - ни вперед, ни назад, никуда, везде пути я себе отрезал... Как вот только умереть, чтобы не здесь. А, вот...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И выскочил Володька, полураздетый, на улицу, и полез на кран, рядом стоящий, и быстро долез до стрелы, и ступил на нее. И пошел.
Знал он, что конец стрелы над запреткой висит, вот и дойдет он, а там до свободы совсем немного. А там он подпрыгнет и полетит, полетит. И приземлится уже на воле. Долетит. Вот Филин же долетел, а я что, рыжий? Долечу.
Ветер шумел, внизу летали огни, летел снег.
Запел Володька, не от страха, а от свободы. Все, ничего было не страшно, настрашился...
Назад вернуться он уже не сможет, и он это знал и был рад этому. Никуда не надо уже спускаться, не идти в барак, потом в изолятор не идти, потом... Никакого - потом. Все.
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ. ЛЕБЕДУШКИН
И так мне свободно стало и хорошо, и шел я куда не знаю. Только знал, что возвращаться уже не надо... И тут будто ударило что-то в грудь, аж пошатнулся. И в руках что-то черное... Васька! Да это же Васька живой, сидит на руках и ножкой своей железной постукивает мне в грудь, будто говорит - ты куда, стой, брат...
Как пелена с глаз спала. Огляделся - стою на стреле, вот-вот упаду, холодно, голый по пояс, Васька на руках. Куда это я шел, Боже?
ВОЛЯ. ШАКАЛОВ
Очнулся я, на вахте лежу. Как пьяный.
- Шо? - спрашиваю.
Все понимаю вскоре: эта сука Лебедушкин опоил меня вместо чая отравой, снадобьем каким-то. Еще щерился, урод, - пей, мол, дядя, чаек наш, с анашой. А я, дурак, не поверил ему... Вот сука-то какая... Все улыбался мне.
Встал я, побежал в кочегарку - убью, думаю!
Туда заскочил - никого. Кричу - выходи, курвы! Тут я чую - блин, газ же идет, кто-то вентиль открыл... Вот это да. Закрутил я вентиль. А если б закурил кто там, долбан бросил? Вот это да...
Тут дверь наружная скрипнула за моей спиной, оборачиваюсь... О, мамка ридна! Заходит... черт! С испугу мне и хвост, и рога померещились... Я с места запрыгнул на котел, мечусь, не знаю, куда дальше деваться... Сразу вспомнил бабушкину молитву, что меня в детстве учила... крещусь. Заорал... А бис топает ко мни все ближе... бельмами страшными лупает... И вдруг балакаит мэни, як москаль:
- Гражданин прапорщик... спасите, замерзаю...
Я еще пуще заорал... трубу в руки схватил. А потом пригляделся, а это поп вись в саже, голый... по крестику на груди угадал... А он пал и лежит... Я его скорей в баню, кожа уж похрустывает... теплой водой отливать, реанимировать.
- Дэ ховався?! - ору.
- На Небе...
Дурдом...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Тихонько спустился Лебедушкин, взглянул осторожно в раздевалку бани. Шакалов сидит верхом на совершенно голом и черном от сажи Поморнике, делает ему искусственное дыхание. Старик хрипло поет псалмы.
Володька закрыл быстро дверь, постоял, прислушиваясь. Он испугался. Всплыло все, что сейчас случилось: побег, поп, котел, стрела...
Вошел тихо и, когда Шакалов обернулся к нему, сделал виноватое лицо:
- Добрый вечер!
Шакалов зарычал...
ВОЛЯ. ШАКАЛОВ
Тут и Лебедушкин этот заявился, тоже глаза дикие, испугался, зараза. Я его схватил, кто, говорю, Зону взорвать хотел?! Лепечет что-то, обхезался от вида моего грозного... В общем, разобрались до ночи во всей этой катавасии.
А случилось вот что: Аркашка Филин, не смотри, что зад у него, как у того борова, решил полетать... орел нашелся! Ну, там его ребята-то тепленького враз взяли.
А вот дальше ничего не понятно... Дид почему-то в трубе оказався, Лебедушкин на стрелу крана башенного попал, потом газ открыл кто-то диду, он чуть не вмер... Загадки.
Из этого вывод один командование сделало: не перекрой я вовремя задвижку, взлетела бы котельная на воздух. Ну, поощрили, конечно, часы, сказали, к празднику будут, а пока благодарность с занесением в личное дело и ходатайство о повышении очередного воинского звания. А то я уж столько лет прапором хожу, мне пора и старшим прапорщиком стать, и по выслуге, и вообще... пашу как лошадь.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
История, конечно, запутанная, что там случилось в ту ночь? Ясно одно Филин уходил неудачно, что-то не рассчитал, непонятно. Услышали солдатики треск веток, мороз ведь, звук несется за километр, тень его засекли летящую... Далеко не смылся Филин, где-то метров восемьсот от запретки по воле и пробежал Аркаша...
Зона же на следующий, последний рабочий день сама не своя стала - вся ходуном заходила. Не из-за Филина, нет, просто накопилось все - смерти безвинные, побеги... Какой-то поток злости заходил-забродил по баракам, будоража людей.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Я чувствовал по настроению, по глазам зэков - будто волчье бешенство привили за прошедшую ночь сотням людей. Засверкали глаза, желваки по скулам заходили, необязательность в выполнении приказов появилась... Не уходил дотемна.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Старый служака Медведев точно почувствовал изменение общего настроя Зоны.
Если горную лавину не предвидеть заранее, если не определить точно, по какому склону и куда хлынет стремительный снежный поток, сметет он все на своем пути. Если возможности нет направить эту стихийную разрушительную силу в определенное русло, она может натворить много бед... Но как понять, откуда прорвет Зону на этот раз?
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Обычно приказ о рабочем воскресном дне подготавливался заранее, за несколько суток зэков оповещали об этом. Ну и тут одно к одному: Львова вызвали в Москву, обязанности начальника колонии временно исполнял заместитель по производству Баранов. У него была хреновая черта - заботился всегда только о плане, а люди побоку. Какой там режим содержания - пусть пашут как бобики...
Баранов издал приказ о работе в выходной только вечером. По его мнению, горел план. Это значит, назавтра надо выгнать Зону на внеурочную работу. И вот уже в выходной, после завтрака, объявили о приказе по селектору.
К этому времени многие зэки отправились уже в баню - побриться да постираться, кто завалился книжонки почитать, кто - за письма, в общем, обстановка в Зоне была нерабочая. Попивали чифирь, слушая колонийское радио, и вдруг на тебе - передает оно: важное сообщение - на работу. Многие в тот момент под балдежом уже были, на работу не выходить, под оком прапорщиков не светиться, отчего бы не покурить да не почифирить...
Тут же на вахту стали приходить завхозы из отрядов, докладывая осужденные отказываются выходить на работу. Баранов же не хотел признавать свою ошибку и своим баритоном объявил по селектору всеобщее построение.
Собрались офицеры на разводной площадке, а она - пуста. Кроме них, не подошел никто из отрядов. Из осужденных. Приехали...
Бунт.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Волков принес перехваченную записку в ПКТ Воронцову. Бросил ее передо мной и уселся задом на край стола. Я поморщился:
- Что тебе - стула нет?
- Простите... - ухмыльнулся капитан, - а ваш праведник, судя по тексту, пахан Зоны?
- Ну и что? Авторитет. - Я развернул скомканную бумажку и включил настольную лампу.
Кваз!
Завтра сходняк. Как ты скажешь, так и сварганим. Пульни депешу. Зона в кипише. Надо давить режим беспредельников ментов и сучий парламент, мы правы. Завтра всей зоной не выйдем на пахоту. Пока сдерживаю, не даю бить сук. Но кое-кого из козлов надо проучить.
Хмурый.
- Что скажешь? - не выдержал капитан.
- Ты же оперативник, думай.
- А что тут думать... Нужен ответ Квазимоды.
- Ну, вот и иди к нему, попроси, - улыбнулся я.
- Он меня пошлет, - мрачно вздохнул Волков, - нужно идти тебе, Василий Иванович. Дело серьезное... он в твоем отряде, вы в приятельских отношениях...
- Только не груби, капитан... это ты в приятельских отношениях с некоторыми осужденными... продолжать?
- Не надо, - зло скривился Волков. - Дело очень серьезное, вам решать...
- А чего решать? Все уже решено... - Я достал из кармана клочок свернутой бумаги и бросил перед капитаном на стол.
Хмурый!
Дуру не гоните! Головой паплатишься если не погасишь бунт. За твою дурь мне расплачиваться и другим. На сходняке утихомирь кодлу до мово выхода с кичи. Вы што думаете танковый полк зря при городе хавалку жрет? Кроме нас тут воевать ему не с кем. Думать нада! Башкой ответишь!
Кваз.
Уделал я оперативничка, он аж посерел от злости. Он сейчас понимает, что никакими угрозами, пытками и обещаниями подобное письмо ему не вырвать у Квазимоды. И особенно обидно, что пришел ко мне с козырем, а он оказался битым...
Я попросил:
- Передайте ответ Хмурому по цепочке, из которой изъяли его письмо. Все должно быть чисто. Понимаете?
- Не учи ученого... - хлопнул дверью и вышел. Но письмо к Хмурому попало только через сутки...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Давно уже у нас не было, чтобы одновременно такое большое количество преступников стало неуправляемым.
- Сколько вышло на работу? - Баранов спрашивает у нарядчика.
- Дежурные по котельной - восемь человек. Из цеховиков - никто.
- Чем объясняют невыход? - зло уже спрашивает майор у топчущихся здесь трех завхозов. Вырисовывается общая картина: работать в выходные не хотим; дайте отдохнуть, не ровен час несчастный случай какой, а они стали частыми на вашем долбаном производстве; не хочется погибать, надоело.
Пошли офицеры по баракам, а там уже кричат:
- Кто морячка убил - ответит? Почему правды не знаем?!
- Филин уходить не хотел, опер его заставил, а сам сдал! А теперь ему новый срок лепят!
- За Леху Лунева кто будет отвечать?!
- Хватит, завтра придавит на стройке!
Офицеры тоже в крик:
- Нырков, строй свою бригаду!
- Сорокин, в строй давай!
- Удодин, гони своих!
Им отвечают:
- Да плевать мы хотели на вас, пиночеты! Порядок наведите, люди дубарят ни за что!
- Список отказников на вахту! - кричат офицеры. - А кто пойдет - идите, не ждите новых приглашений.
Тут заулюлюкали зэки:
- Кто пойдет, прибьем, паскуды! Петухами закукарекаете!
И на плацу стали собираться со всех отрядов самые дерзкие.
- Разойдись! - орали прапорщики, но куда уж там...
Люди не знали, что они хотят, знали - чего не хотят.
Тут уже прапоров матом стали посылать, полетели в них камешки, палки. Поехала буза...
Когда Медведев прибежал в Зону, перепуганный нарядчик сообщил о том, что в промзоне начались драки.
Посоветовал бежать в прессовый цех.
Ворота в промзону еще не успели закрыть, и подгоняемые офицерами активисты заспешили туда на помощь контролерам.
В цехе, куда влетел Медведев с тремя офицерами, привычно лязгали пуансоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
И это придало неведомые силы... Снизу гонит теплый воздух из основного котла... И вылез Поморник из высоченной трубы прямо к Небу. Жадно хватает ртом холодный ветер, приходя в себя. Руки и ноги противно дрожат. Лукич грудью лег на верхний край трубы. Далеко внизу распахнулась в огнях промзона. Маленькими тараканами бегают солдатики, отчетливо слышны их голоса. У Поморника от слабости и высоты закружилась голова, и он поднял глаза вверх. Над ним близко горят звезды. Он перекрестился дрожащей рукой, силясь разглядеть в мириадах вечных светил Престол Творца... и хриплым, плачным голосом воззвал:
- Гос-споди-и! Помилуй мя... тяжек грех мой отступничества... Сыми меня отсель, все осознал я, все! Заступница, Богородица, помилуй мя... заступись за душу мою заблудшую...
Мерцают в мокрых глазах лучистые звезды, слезы текут по щекам... И вся пропасть его грехов открылась старику: целительство, пьянки, блуд, деньги, измывательства над женой, и еще много чего вспомнилось... И Поморник испугался... Сейчас упасть с трубы и погибнуть он не мог без покаяния, не отмолив все грехи. Надо было спасать душу... И как же надо молиться, чтобы Господь простил ему?! И отмаливать надо тут, на Земле... живым. Этот испуг влил в него такие силы, что Лукич шустро вылез из тепла трубы и стал спускаться по наружной железной лестнице. Морозный ветер жжет тело, коченеют руки и ноги, но он упорно хватается за жизнь скрюченными пальцами, спускаясь все ближе к родимой земле...
ЗОНА. ЛЕБЕДУШКИН
Все. Теперь уже никуда нет возврата - ни вперед, ни назад, никуда, везде пути я себе отрезал... Как вот только умереть, чтобы не здесь. А, вот...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И выскочил Володька, полураздетый, на улицу, и полез на кран, рядом стоящий, и быстро долез до стрелы, и ступил на нее. И пошел.
Знал он, что конец стрелы над запреткой висит, вот и дойдет он, а там до свободы совсем немного. А там он подпрыгнет и полетит, полетит. И приземлится уже на воле. Долетит. Вот Филин же долетел, а я что, рыжий? Долечу.
Ветер шумел, внизу летали огни, летел снег.
Запел Володька, не от страха, а от свободы. Все, ничего было не страшно, настрашился...
Назад вернуться он уже не сможет, и он это знал и был рад этому. Никуда не надо уже спускаться, не идти в барак, потом в изолятор не идти, потом... Никакого - потом. Все.
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ. ЛЕБЕДУШКИН
И так мне свободно стало и хорошо, и шел я куда не знаю. Только знал, что возвращаться уже не надо... И тут будто ударило что-то в грудь, аж пошатнулся. И в руках что-то черное... Васька! Да это же Васька живой, сидит на руках и ножкой своей железной постукивает мне в грудь, будто говорит - ты куда, стой, брат...
Как пелена с глаз спала. Огляделся - стою на стреле, вот-вот упаду, холодно, голый по пояс, Васька на руках. Куда это я шел, Боже?
ВОЛЯ. ШАКАЛОВ
Очнулся я, на вахте лежу. Как пьяный.
- Шо? - спрашиваю.
Все понимаю вскоре: эта сука Лебедушкин опоил меня вместо чая отравой, снадобьем каким-то. Еще щерился, урод, - пей, мол, дядя, чаек наш, с анашой. А я, дурак, не поверил ему... Вот сука-то какая... Все улыбался мне.
Встал я, побежал в кочегарку - убью, думаю!
Туда заскочил - никого. Кричу - выходи, курвы! Тут я чую - блин, газ же идет, кто-то вентиль открыл... Вот это да. Закрутил я вентиль. А если б закурил кто там, долбан бросил? Вот это да...
Тут дверь наружная скрипнула за моей спиной, оборачиваюсь... О, мамка ридна! Заходит... черт! С испугу мне и хвост, и рога померещились... Я с места запрыгнул на котел, мечусь, не знаю, куда дальше деваться... Сразу вспомнил бабушкину молитву, что меня в детстве учила... крещусь. Заорал... А бис топает ко мни все ближе... бельмами страшными лупает... И вдруг балакаит мэни, як москаль:
- Гражданин прапорщик... спасите, замерзаю...
Я еще пуще заорал... трубу в руки схватил. А потом пригляделся, а это поп вись в саже, голый... по крестику на груди угадал... А он пал и лежит... Я его скорей в баню, кожа уж похрустывает... теплой водой отливать, реанимировать.
- Дэ ховався?! - ору.
- На Небе...
Дурдом...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Тихонько спустился Лебедушкин, взглянул осторожно в раздевалку бани. Шакалов сидит верхом на совершенно голом и черном от сажи Поморнике, делает ему искусственное дыхание. Старик хрипло поет псалмы.
Володька закрыл быстро дверь, постоял, прислушиваясь. Он испугался. Всплыло все, что сейчас случилось: побег, поп, котел, стрела...
Вошел тихо и, когда Шакалов обернулся к нему, сделал виноватое лицо:
- Добрый вечер!
Шакалов зарычал...
ВОЛЯ. ШАКАЛОВ
Тут и Лебедушкин этот заявился, тоже глаза дикие, испугался, зараза. Я его схватил, кто, говорю, Зону взорвать хотел?! Лепечет что-то, обхезался от вида моего грозного... В общем, разобрались до ночи во всей этой катавасии.
А случилось вот что: Аркашка Филин, не смотри, что зад у него, как у того борова, решил полетать... орел нашелся! Ну, там его ребята-то тепленького враз взяли.
А вот дальше ничего не понятно... Дид почему-то в трубе оказався, Лебедушкин на стрелу крана башенного попал, потом газ открыл кто-то диду, он чуть не вмер... Загадки.
Из этого вывод один командование сделало: не перекрой я вовремя задвижку, взлетела бы котельная на воздух. Ну, поощрили, конечно, часы, сказали, к празднику будут, а пока благодарность с занесением в личное дело и ходатайство о повышении очередного воинского звания. А то я уж столько лет прапором хожу, мне пора и старшим прапорщиком стать, и по выслуге, и вообще... пашу как лошадь.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
История, конечно, запутанная, что там случилось в ту ночь? Ясно одно Филин уходил неудачно, что-то не рассчитал, непонятно. Услышали солдатики треск веток, мороз ведь, звук несется за километр, тень его засекли летящую... Далеко не смылся Филин, где-то метров восемьсот от запретки по воле и пробежал Аркаша...
Зона же на следующий, последний рабочий день сама не своя стала - вся ходуном заходила. Не из-за Филина, нет, просто накопилось все - смерти безвинные, побеги... Какой-то поток злости заходил-забродил по баракам, будоража людей.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Я чувствовал по настроению, по глазам зэков - будто волчье бешенство привили за прошедшую ночь сотням людей. Засверкали глаза, желваки по скулам заходили, необязательность в выполнении приказов появилась... Не уходил дотемна.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Старый служака Медведев точно почувствовал изменение общего настроя Зоны.
Если горную лавину не предвидеть заранее, если не определить точно, по какому склону и куда хлынет стремительный снежный поток, сметет он все на своем пути. Если возможности нет направить эту стихийную разрушительную силу в определенное русло, она может натворить много бед... Но как понять, откуда прорвет Зону на этот раз?
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Обычно приказ о рабочем воскресном дне подготавливался заранее, за несколько суток зэков оповещали об этом. Ну и тут одно к одному: Львова вызвали в Москву, обязанности начальника колонии временно исполнял заместитель по производству Баранов. У него была хреновая черта - заботился всегда только о плане, а люди побоку. Какой там режим содержания - пусть пашут как бобики...
Баранов издал приказ о работе в выходной только вечером. По его мнению, горел план. Это значит, назавтра надо выгнать Зону на внеурочную работу. И вот уже в выходной, после завтрака, объявили о приказе по селектору.
К этому времени многие зэки отправились уже в баню - побриться да постираться, кто завалился книжонки почитать, кто - за письма, в общем, обстановка в Зоне была нерабочая. Попивали чифирь, слушая колонийское радио, и вдруг на тебе - передает оно: важное сообщение - на работу. Многие в тот момент под балдежом уже были, на работу не выходить, под оком прапорщиков не светиться, отчего бы не покурить да не почифирить...
Тут же на вахту стали приходить завхозы из отрядов, докладывая осужденные отказываются выходить на работу. Баранов же не хотел признавать свою ошибку и своим баритоном объявил по селектору всеобщее построение.
Собрались офицеры на разводной площадке, а она - пуста. Кроме них, не подошел никто из отрядов. Из осужденных. Приехали...
Бунт.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Волков принес перехваченную записку в ПКТ Воронцову. Бросил ее передо мной и уселся задом на край стола. Я поморщился:
- Что тебе - стула нет?
- Простите... - ухмыльнулся капитан, - а ваш праведник, судя по тексту, пахан Зоны?
- Ну и что? Авторитет. - Я развернул скомканную бумажку и включил настольную лампу.
Кваз!
Завтра сходняк. Как ты скажешь, так и сварганим. Пульни депешу. Зона в кипише. Надо давить режим беспредельников ментов и сучий парламент, мы правы. Завтра всей зоной не выйдем на пахоту. Пока сдерживаю, не даю бить сук. Но кое-кого из козлов надо проучить.
Хмурый.
- Что скажешь? - не выдержал капитан.
- Ты же оперативник, думай.
- А что тут думать... Нужен ответ Квазимоды.
- Ну, вот и иди к нему, попроси, - улыбнулся я.
- Он меня пошлет, - мрачно вздохнул Волков, - нужно идти тебе, Василий Иванович. Дело серьезное... он в твоем отряде, вы в приятельских отношениях...
- Только не груби, капитан... это ты в приятельских отношениях с некоторыми осужденными... продолжать?
- Не надо, - зло скривился Волков. - Дело очень серьезное, вам решать...
- А чего решать? Все уже решено... - Я достал из кармана клочок свернутой бумаги и бросил перед капитаном на стол.
Хмурый!
Дуру не гоните! Головой паплатишься если не погасишь бунт. За твою дурь мне расплачиваться и другим. На сходняке утихомирь кодлу до мово выхода с кичи. Вы што думаете танковый полк зря при городе хавалку жрет? Кроме нас тут воевать ему не с кем. Думать нада! Башкой ответишь!
Кваз.
Уделал я оперативничка, он аж посерел от злости. Он сейчас понимает, что никакими угрозами, пытками и обещаниями подобное письмо ему не вырвать у Квазимоды. И особенно обидно, что пришел ко мне с козырем, а он оказался битым...
Я попросил:
- Передайте ответ Хмурому по цепочке, из которой изъяли его письмо. Все должно быть чисто. Понимаете?
- Не учи ученого... - хлопнул дверью и вышел. Но письмо к Хмурому попало только через сутки...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Давно уже у нас не было, чтобы одновременно такое большое количество преступников стало неуправляемым.
- Сколько вышло на работу? - Баранов спрашивает у нарядчика.
- Дежурные по котельной - восемь человек. Из цеховиков - никто.
- Чем объясняют невыход? - зло уже спрашивает майор у топчущихся здесь трех завхозов. Вырисовывается общая картина: работать в выходные не хотим; дайте отдохнуть, не ровен час несчастный случай какой, а они стали частыми на вашем долбаном производстве; не хочется погибать, надоело.
Пошли офицеры по баракам, а там уже кричат:
- Кто морячка убил - ответит? Почему правды не знаем?!
- Филин уходить не хотел, опер его заставил, а сам сдал! А теперь ему новый срок лепят!
- За Леху Лунева кто будет отвечать?!
- Хватит, завтра придавит на стройке!
Офицеры тоже в крик:
- Нырков, строй свою бригаду!
- Сорокин, в строй давай!
- Удодин, гони своих!
Им отвечают:
- Да плевать мы хотели на вас, пиночеты! Порядок наведите, люди дубарят ни за что!
- Список отказников на вахту! - кричат офицеры. - А кто пойдет - идите, не ждите новых приглашений.
Тут заулюлюкали зэки:
- Кто пойдет, прибьем, паскуды! Петухами закукарекаете!
И на плацу стали собираться со всех отрядов самые дерзкие.
- Разойдись! - орали прапорщики, но куда уж там...
Люди не знали, что они хотят, знали - чего не хотят.
Тут уже прапоров матом стали посылать, полетели в них камешки, палки. Поехала буза...
Когда Медведев прибежал в Зону, перепуганный нарядчик сообщил о том, что в промзоне начались драки.
Посоветовал бежать в прессовый цех.
Ворота в промзону еще не успели закрыть, и подгоняемые офицерами активисты заспешили туда на помощь контролерам.
В цехе, куда влетел Медведев с тремя офицерами, привычно лязгали пуансоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84