А к тебе у меня есть предложение. Завтра с утра пойдёшь туда и напишешь заявление. По собственному. Я тебя на улице подожду. Оттуда поедем в загс. Поженимся.
— А если не напишу?
Эф Эф пожал плечами.
— Ты не понимаешь. Я не просто от них ухожу. Я рву все связи. Так надо. Моя жена там работать не может. И любовница не может. Просто знакомая — тоже. Понимаешь?
Ах, каким тяжёлым это оказалось — сделать верный выбор. Переступить порог квартиры Эф Эфа и не возвращаться больше. Остаться одной, в однокомнатной конуре в Гольяново, где время от времени будут возникать бравые инфокаровские охранники, чтобы побарахтаться в койке с тёлкой-секретаршей, да будут забегать случайные знакомые, морща носы от подъездных запахов… Или согласиться, стать законной женой полковника в отставке… Женой… Женой… Но тогда завтра надо идти в офис с заявлением. Там Мария. Она возьмёт заявление, прочтёт и, скорее всего, ничего не скажет. Просто посмотрит. Глаза в глаза.
Решение определилось, как ни смешно, тем, что эту ночь Ленка провела одна, в своей гольяновской хижине, где не бывала с полгода. За это время на неё протекли соседи сверху, протух и сгнил забытый в мусорном ведре кусок колбасы да рука неизвестного злоумышленника, прорвав наискось дермантин на входной двери, оставила несмываемый трехбуквенный автограф.
Ленка проворочалась до утра, отбиваясь от назойливых подвальных комаров, которые пикировали с потолка с противным победным писком, несколько раз начинала плакать. Когда через пыльные занавески пробились первые лучи серого утра, сделала окончательный выбор.
Она позвонила своей напарнице Людке из автомата на углу:
— Людк, привет. Слушай, кобра пришла?
— Нет ещё. Ты где? Давай быстрее, а то здесь уже сумасшедший дом.
Узнав, что Марии ещё нет, Ленка перевела дух и набрала номер Федора Фёдоровича.
— Слушаю, — сказал он в трубку. — Это ты?
— Я.
— Решила?
— Да.
— И?
— Да.
Федор Фёдорович помолчал.
— Я подъеду через десять минут. Буду стоять у правой подворотни. У тебя паспорт с собой?
Ленкино заявление по собственному было надёжно укрыто в запечатанном конверте, который она оставила на столе у Людки и позорно бежала, опасаясь разреветься на глазах у всех. А потом машина Федора Фёдоровича унесла её к будущему семейному счастью.
Но счастье не складывалось — сперва немного, а потом и совсем. Удлиняющаяся тень покинутой инфокаровской цитадели настигала их, надёжно обнуляя шансы на побег.
Ленка однажды вспомнила приведённого ею в «Инфокар» соседа-таксидермиста, который и пробыл-то в фирме всего-ничего, ушёл, с кем-то поцапавшись, и переключился на производство лисьих шапок. Он несколько раз заваливался к Ленке в гости с бутылкой водки и нехитрой закуской.
Подвыпив, говорил:
— Ты знаешь — я всякого разного в жизни насмотрелся. У меня на этих твоих обиды нету, хер бы с ними, извини за выражение. Только вот что странно: ночью, бывает, слышу ваши телефонные звоночки… Помнишь — «ту-ту-ту…» И так мне сразу делается, — он удивлённо мотал головой и тянулся к бутылке, — я потом куда ни заходил устраиваться, все думал — как услышу вот это вот, так и останусь, да ни разу не пришлось…
Ей тоже снились — инфокаровская телефонная многоголосица, дребезжание старых кондиционеров, которые Муса Тариев так и не успел заменить на японские, едкий сигарный дым, смешивающийся с запахом валокордина, — верный признак начавшегося разбора полётов… Странный и завораживающий спектакль, бесконечно длинная и кровавая трагедия с выстрелами, предательством и безжалостной ломкой судеб, но разыгрываемая в стилистике студенческих капустников.
Воспоминания не хотели уходить — они прочно держали ухватистой когтистой лапой. От этого было тяжело и хотелось плакать.
Но тяжелее всего было смотреть на мужа.
Внешне он оставался все тем же — сдержанным, подтянутым, уверенным в себе, самодостаточным. Не поменялся установленный раз и навсегда распорядок дня — будильник в шесть утра, часовое самоистязание на тренажёре, ледяной душ, непременная прогулка по бульвару перед обедом.
Но инфокаровский вирус, занесённый в организм в революционные девяностые, явно начал разрушительную работу.
Она думала сперва: это естественно, ведь мужчина не может без дела, без работы. Поэтому и участившиеся приступы раздражительности, и неожиданно обнаружившееся занудство в выяснении отношений по самым незначительным поводам, и растущие на глазах порции коньяка — все это не считалось до поры серьёзным поводом для беспокойства.
Детскую игру с ежедневным многочасовым пребыванием за запертой дверью кабинета Ленка раскусила быстро — муж должен постоянно делать вид, будто занимается чем-то важным и секретным, потому что боится, что иначе она перестанет уважать его.
Он знал, что она догадалась, и от этого отношения не улучшались.
В дом стали приходить люди — иногда по два-три человека ежедневно, всё время разные. Они появлялись к обеду, часто засиживались до ужина, в её присутствии аккуратно говорили о несущественных мелочах. Потом переглядывались как по команде. «Ну что ж», — говорил муж, и они уходили в кабинет, куда она потом приносила кофе и чистые пепельницы.
— А это кто? — спросила она однажды.
— Ты что думаешь — я всю жизнь просижу дома? — с обидной резкостью ответил муж. — Мне на пенсию рано.
— Я поэтому и спрашиваю, — сказала Ленка, решив не обращать внимание на тон.
Эф Эф помрачнел.
— Знакомые. Зовут на работу в разные места.
— А ты?
Он не ответил. Подошёл к бару, взял бутылку коньяка, бокал и сел к телевизору, прибавив звук.
Больше она вопросов не задавала.
Насколько сильно проник к нему в кровь медленно действующий яд инфокаровского прошлого, стало понятно чуть позже.
Газеты Федор Фёдорович просматривал за завтраком, если что-то привлекало внимание, ставил на полях карандашную птичку. Потом удалялся на обязательную прогулку, а газеты оставались на журнальном столике. Однажды в его отсутствие Ленка, разобравшись с обедом, залезла с ногами в кресло и зашелестела страницами. Ей тут же бросилось в глаза, что птички оказались рядом с упоминаниями «Инфокара».
Это не было случайностью. В те редкие дни, когда «Инфокар» не подбрасывал новых сюрпризов, газетные поля оставались девственно чистыми.
— А я знаю, почему ты никуда не устроишься, — как-то сказала Ленка за обедом.
Эф Эф заинтересованно посмотрел на неё.
— Почему?
— Ты хочешь найти второй «Инфокар». А второго «Инфокара» нету.
Муж покраснел. Ленка поняла, что попала в точку. И тут же пожалела об этом, потому что он немедленно ушёл в кабинет, оставив на столе нетронутую тарелку с супом.
Однако её неосторожные слова сняли табу с инфокаровской темы. Эф Эф понемногу разговорился.
— Посмотри, — и он перебрасывал ей через стол газету. — Посмотри! Ты понимаешь, что они делают? Они же зарвались! Это уже не бизнес, это аутизм, полная потеря чувства реальности. У них связь с окружающей средой отсутствует начисто. Какая-то патологическая жажда потребления. Внимательно, внимательно посмотри!
С каждым днём непременное обсуждение очередных инфокаровских сюжетов становилось всё более продолжительным и резким. Ленка не на шутку встревожилась.
Неужели вся их будущая жизнь так и пройдёт — в бессмысленной борьбе с пережитым?
Иногда по вечерам Эф Эф выводил Ленку в ресторан. Бывали и в театрах. С театра, собственно, и началась новая жизнь.
В тот вечер в Большом давали «Жизель». В антракте они спустились вниз, к входной двери. То, что Ленка курит, Федор Фёдорович не одобрял. Но и не запрещал.
Человека в коричневом костюме, с сонным помятым лицом Ленка заметила сразу. Он стоял у стенки и безразлично оглядывал разношёрстную толпу. Может, Ленка и не обратила бы внимания, но рука мужа, поддерживавшего её за локоть, когда они спускались по лестнице, неожиданно напряглась. Поэтому она и увидела человека в коричневом костюме, проследив за взглядом Эф Эфа.
Сонный человек делано зевнул и начал лениво пробираться в их сторону. Оказавшись шагах в трёх, достал сигарету, вставил в тёмный мундштук, но закуривать не стал, а как бы застыл, держа мундштук на отлёте и вглядываясь в потолок.
— Федор Фёдорович, вы ли это? — раздалось откуда-то сзади. — Сколько лет, сколько зим!
Рядом с ними оказался моложавый подтянутый мужчина в смокинге, он радушно улыбался. На лице сонного соглядатая выразилась ещё большая скука.
— Приветствую, — сказал муж. — Действительно, давно не виделись. У вас как дела? Все там же?
— А куда ж я денусь? Вам, кстати, большой привет. Не забыли дедушку?
Муж неопределённо мотнул головой.
— Заехали бы как-нибудь, Федор Фёдорович. А то ему скучно. Скучает без свежих лиц.
— Если как-нибудь…
— Вот и отлично. Скажем, завтра. В одиннадцать пятнадцать.
Человек в коричневом неспешно развернулся, сделал шаг в сторону и растворился. Только произошло неясное шевеление воздуха.
Федор Фёдорович посмотрел ему вслед.
— Вы как думаете, Игорь, — обратился Эф Эф к моложавому мужчине, — это он за вами? Или за мной?
— Кто? Ах, этот… Понятия не имею. Им же сейчас делать нечего, вот и занимаются удовлетворением своего и казённого любопытства. Так договорились?
Ленка очень хорошо знала, что есть темы, которые с мужем обсуждать бессмысленно. Но часов в пять она проснулась, мужа рядом не обнаружила, поворочалась немного, потом встала и увидела полоску света под дверью в кабинет. На рабочем столе и на полу валялись скомканные листы бумаги. Федор Фёдорович сидел в кресле и что-то быстро писал. Увидев Ленку, мгновенно перевернул листок и сделал ещё движение, будто пытаясь загородить собой разбросанный бумажный мусор. На лице Эф Эфа изобразилась такая тоска, которую она наблюдала только раз в жизни — в приёмной, перед последней встречей с Ларри.
— Что-то случилось? — тревожно спросила Ленка.
— Выйди, — неожиданно грубо сказал Федор Фёдорович. — Выйди, закрой дверь и ложись.
— Я больше не засну.
— Тогда погладь мне рубашку. В восемь мне надо уходить. Все. Сейчас я очень занят.
С этого утра их жизнь переменилась неузнаваемо. Со свидания с загадочным дедушкой муж пришёл только к вечеру. Таким Ленка его ещё не видела.
— Что? — крикнула она, не на шутку перепугавшись, забыв про обиду, и перегородила Эф Эфу дорогу.
— Я, — замогильным голосом объявил муж, — возвращаюсь на государственную службу.
— Куда?
— На го-су-дарст-вен-ную службу, — Эф Эф поводил пальцем перед её носом и невесело оскалился. — Вот. Дослужился.
— На какую? Снова в органы?
— Иди сюда. Скажу на ухо.
Он прошептал два коротких слова. Ленку качнуло.
— Если тебе ещё хоть кто-то из «Инфокара» позвонит, не вздумай разговаривать. Поняла? Категорически. Ни с одной живой душой. Хотя теперь они до тебя не дозвонятся…
Глава 12
Старик
«Если рука не ранена,
можно нести в руке и яд -
яд не повредит не имеющему ран».
«Дхаммапада»
У него имелись имя, отчество и фамилия. Но так его могли бы называть только те, кто не был знаком лично. Впрочем, непосвящённые никак его не называли, потому что даже не догадывались о существовании этого человека. А те, кто знали, именовали его просто Старик.
Ещё у него была биография, неотчётливые следы которой хранились в пыльных папках. Папки лежали в сейфах, а сейфы — в архивах, доступ же к ним — закрыт. Поэтому место биографии занимали легенды.
О том, например, как, возвращаясь в Москву из далёкой командировки, он звонил по телефону жене, сухо сообщал: «Прибыл», называл свою фамилию и тут же вешал трубку, не дожидаясь ответа. Про его жену никто ничего не знал, но она несомненно существовала, о чём свидетельствовал странный звонок во время одного из совещаний, проводимых Стариком. Тогда, несмотря на строжайший запрет соединять с кем бы то ни было, он вдруг снял трубку, молча послушал, положил трубку на место, продолжил и завершил совещание в обычном ритме, после чего сразу уехал и больше в тот день не возвращался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— А если не напишу?
Эф Эф пожал плечами.
— Ты не понимаешь. Я не просто от них ухожу. Я рву все связи. Так надо. Моя жена там работать не может. И любовница не может. Просто знакомая — тоже. Понимаешь?
Ах, каким тяжёлым это оказалось — сделать верный выбор. Переступить порог квартиры Эф Эфа и не возвращаться больше. Остаться одной, в однокомнатной конуре в Гольяново, где время от времени будут возникать бравые инфокаровские охранники, чтобы побарахтаться в койке с тёлкой-секретаршей, да будут забегать случайные знакомые, морща носы от подъездных запахов… Или согласиться, стать законной женой полковника в отставке… Женой… Женой… Но тогда завтра надо идти в офис с заявлением. Там Мария. Она возьмёт заявление, прочтёт и, скорее всего, ничего не скажет. Просто посмотрит. Глаза в глаза.
Решение определилось, как ни смешно, тем, что эту ночь Ленка провела одна, в своей гольяновской хижине, где не бывала с полгода. За это время на неё протекли соседи сверху, протух и сгнил забытый в мусорном ведре кусок колбасы да рука неизвестного злоумышленника, прорвав наискось дермантин на входной двери, оставила несмываемый трехбуквенный автограф.
Ленка проворочалась до утра, отбиваясь от назойливых подвальных комаров, которые пикировали с потолка с противным победным писком, несколько раз начинала плакать. Когда через пыльные занавески пробились первые лучи серого утра, сделала окончательный выбор.
Она позвонила своей напарнице Людке из автомата на углу:
— Людк, привет. Слушай, кобра пришла?
— Нет ещё. Ты где? Давай быстрее, а то здесь уже сумасшедший дом.
Узнав, что Марии ещё нет, Ленка перевела дух и набрала номер Федора Фёдоровича.
— Слушаю, — сказал он в трубку. — Это ты?
— Я.
— Решила?
— Да.
— И?
— Да.
Федор Фёдорович помолчал.
— Я подъеду через десять минут. Буду стоять у правой подворотни. У тебя паспорт с собой?
Ленкино заявление по собственному было надёжно укрыто в запечатанном конверте, который она оставила на столе у Людки и позорно бежала, опасаясь разреветься на глазах у всех. А потом машина Федора Фёдоровича унесла её к будущему семейному счастью.
Но счастье не складывалось — сперва немного, а потом и совсем. Удлиняющаяся тень покинутой инфокаровской цитадели настигала их, надёжно обнуляя шансы на побег.
Ленка однажды вспомнила приведённого ею в «Инфокар» соседа-таксидермиста, который и пробыл-то в фирме всего-ничего, ушёл, с кем-то поцапавшись, и переключился на производство лисьих шапок. Он несколько раз заваливался к Ленке в гости с бутылкой водки и нехитрой закуской.
Подвыпив, говорил:
— Ты знаешь — я всякого разного в жизни насмотрелся. У меня на этих твоих обиды нету, хер бы с ними, извини за выражение. Только вот что странно: ночью, бывает, слышу ваши телефонные звоночки… Помнишь — «ту-ту-ту…» И так мне сразу делается, — он удивлённо мотал головой и тянулся к бутылке, — я потом куда ни заходил устраиваться, все думал — как услышу вот это вот, так и останусь, да ни разу не пришлось…
Ей тоже снились — инфокаровская телефонная многоголосица, дребезжание старых кондиционеров, которые Муса Тариев так и не успел заменить на японские, едкий сигарный дым, смешивающийся с запахом валокордина, — верный признак начавшегося разбора полётов… Странный и завораживающий спектакль, бесконечно длинная и кровавая трагедия с выстрелами, предательством и безжалостной ломкой судеб, но разыгрываемая в стилистике студенческих капустников.
Воспоминания не хотели уходить — они прочно держали ухватистой когтистой лапой. От этого было тяжело и хотелось плакать.
Но тяжелее всего было смотреть на мужа.
Внешне он оставался все тем же — сдержанным, подтянутым, уверенным в себе, самодостаточным. Не поменялся установленный раз и навсегда распорядок дня — будильник в шесть утра, часовое самоистязание на тренажёре, ледяной душ, непременная прогулка по бульвару перед обедом.
Но инфокаровский вирус, занесённый в организм в революционные девяностые, явно начал разрушительную работу.
Она думала сперва: это естественно, ведь мужчина не может без дела, без работы. Поэтому и участившиеся приступы раздражительности, и неожиданно обнаружившееся занудство в выяснении отношений по самым незначительным поводам, и растущие на глазах порции коньяка — все это не считалось до поры серьёзным поводом для беспокойства.
Детскую игру с ежедневным многочасовым пребыванием за запертой дверью кабинета Ленка раскусила быстро — муж должен постоянно делать вид, будто занимается чем-то важным и секретным, потому что боится, что иначе она перестанет уважать его.
Он знал, что она догадалась, и от этого отношения не улучшались.
В дом стали приходить люди — иногда по два-три человека ежедневно, всё время разные. Они появлялись к обеду, часто засиживались до ужина, в её присутствии аккуратно говорили о несущественных мелочах. Потом переглядывались как по команде. «Ну что ж», — говорил муж, и они уходили в кабинет, куда она потом приносила кофе и чистые пепельницы.
— А это кто? — спросила она однажды.
— Ты что думаешь — я всю жизнь просижу дома? — с обидной резкостью ответил муж. — Мне на пенсию рано.
— Я поэтому и спрашиваю, — сказала Ленка, решив не обращать внимание на тон.
Эф Эф помрачнел.
— Знакомые. Зовут на работу в разные места.
— А ты?
Он не ответил. Подошёл к бару, взял бутылку коньяка, бокал и сел к телевизору, прибавив звук.
Больше она вопросов не задавала.
Насколько сильно проник к нему в кровь медленно действующий яд инфокаровского прошлого, стало понятно чуть позже.
Газеты Федор Фёдорович просматривал за завтраком, если что-то привлекало внимание, ставил на полях карандашную птичку. Потом удалялся на обязательную прогулку, а газеты оставались на журнальном столике. Однажды в его отсутствие Ленка, разобравшись с обедом, залезла с ногами в кресло и зашелестела страницами. Ей тут же бросилось в глаза, что птички оказались рядом с упоминаниями «Инфокара».
Это не было случайностью. В те редкие дни, когда «Инфокар» не подбрасывал новых сюрпризов, газетные поля оставались девственно чистыми.
— А я знаю, почему ты никуда не устроишься, — как-то сказала Ленка за обедом.
Эф Эф заинтересованно посмотрел на неё.
— Почему?
— Ты хочешь найти второй «Инфокар». А второго «Инфокара» нету.
Муж покраснел. Ленка поняла, что попала в точку. И тут же пожалела об этом, потому что он немедленно ушёл в кабинет, оставив на столе нетронутую тарелку с супом.
Однако её неосторожные слова сняли табу с инфокаровской темы. Эф Эф понемногу разговорился.
— Посмотри, — и он перебрасывал ей через стол газету. — Посмотри! Ты понимаешь, что они делают? Они же зарвались! Это уже не бизнес, это аутизм, полная потеря чувства реальности. У них связь с окружающей средой отсутствует начисто. Какая-то патологическая жажда потребления. Внимательно, внимательно посмотри!
С каждым днём непременное обсуждение очередных инфокаровских сюжетов становилось всё более продолжительным и резким. Ленка не на шутку встревожилась.
Неужели вся их будущая жизнь так и пройдёт — в бессмысленной борьбе с пережитым?
Иногда по вечерам Эф Эф выводил Ленку в ресторан. Бывали и в театрах. С театра, собственно, и началась новая жизнь.
В тот вечер в Большом давали «Жизель». В антракте они спустились вниз, к входной двери. То, что Ленка курит, Федор Фёдорович не одобрял. Но и не запрещал.
Человека в коричневом костюме, с сонным помятым лицом Ленка заметила сразу. Он стоял у стенки и безразлично оглядывал разношёрстную толпу. Может, Ленка и не обратила бы внимания, но рука мужа, поддерживавшего её за локоть, когда они спускались по лестнице, неожиданно напряглась. Поэтому она и увидела человека в коричневом костюме, проследив за взглядом Эф Эфа.
Сонный человек делано зевнул и начал лениво пробираться в их сторону. Оказавшись шагах в трёх, достал сигарету, вставил в тёмный мундштук, но закуривать не стал, а как бы застыл, держа мундштук на отлёте и вглядываясь в потолок.
— Федор Фёдорович, вы ли это? — раздалось откуда-то сзади. — Сколько лет, сколько зим!
Рядом с ними оказался моложавый подтянутый мужчина в смокинге, он радушно улыбался. На лице сонного соглядатая выразилась ещё большая скука.
— Приветствую, — сказал муж. — Действительно, давно не виделись. У вас как дела? Все там же?
— А куда ж я денусь? Вам, кстати, большой привет. Не забыли дедушку?
Муж неопределённо мотнул головой.
— Заехали бы как-нибудь, Федор Фёдорович. А то ему скучно. Скучает без свежих лиц.
— Если как-нибудь…
— Вот и отлично. Скажем, завтра. В одиннадцать пятнадцать.
Человек в коричневом неспешно развернулся, сделал шаг в сторону и растворился. Только произошло неясное шевеление воздуха.
Федор Фёдорович посмотрел ему вслед.
— Вы как думаете, Игорь, — обратился Эф Эф к моложавому мужчине, — это он за вами? Или за мной?
— Кто? Ах, этот… Понятия не имею. Им же сейчас делать нечего, вот и занимаются удовлетворением своего и казённого любопытства. Так договорились?
Ленка очень хорошо знала, что есть темы, которые с мужем обсуждать бессмысленно. Но часов в пять она проснулась, мужа рядом не обнаружила, поворочалась немного, потом встала и увидела полоску света под дверью в кабинет. На рабочем столе и на полу валялись скомканные листы бумаги. Федор Фёдорович сидел в кресле и что-то быстро писал. Увидев Ленку, мгновенно перевернул листок и сделал ещё движение, будто пытаясь загородить собой разбросанный бумажный мусор. На лице Эф Эфа изобразилась такая тоска, которую она наблюдала только раз в жизни — в приёмной, перед последней встречей с Ларри.
— Что-то случилось? — тревожно спросила Ленка.
— Выйди, — неожиданно грубо сказал Федор Фёдорович. — Выйди, закрой дверь и ложись.
— Я больше не засну.
— Тогда погладь мне рубашку. В восемь мне надо уходить. Все. Сейчас я очень занят.
С этого утра их жизнь переменилась неузнаваемо. Со свидания с загадочным дедушкой муж пришёл только к вечеру. Таким Ленка его ещё не видела.
— Что? — крикнула она, не на шутку перепугавшись, забыв про обиду, и перегородила Эф Эфу дорогу.
— Я, — замогильным голосом объявил муж, — возвращаюсь на государственную службу.
— Куда?
— На го-су-дарст-вен-ную службу, — Эф Эф поводил пальцем перед её носом и невесело оскалился. — Вот. Дослужился.
— На какую? Снова в органы?
— Иди сюда. Скажу на ухо.
Он прошептал два коротких слова. Ленку качнуло.
— Если тебе ещё хоть кто-то из «Инфокара» позвонит, не вздумай разговаривать. Поняла? Категорически. Ни с одной живой душой. Хотя теперь они до тебя не дозвонятся…
Глава 12
Старик
«Если рука не ранена,
можно нести в руке и яд -
яд не повредит не имеющему ран».
«Дхаммапада»
У него имелись имя, отчество и фамилия. Но так его могли бы называть только те, кто не был знаком лично. Впрочем, непосвящённые никак его не называли, потому что даже не догадывались о существовании этого человека. А те, кто знали, именовали его просто Старик.
Ещё у него была биография, неотчётливые следы которой хранились в пыльных папках. Папки лежали в сейфах, а сейфы — в архивах, доступ же к ним — закрыт. Поэтому место биографии занимали легенды.
О том, например, как, возвращаясь в Москву из далёкой командировки, он звонил по телефону жене, сухо сообщал: «Прибыл», называл свою фамилию и тут же вешал трубку, не дожидаясь ответа. Про его жену никто ничего не знал, но она несомненно существовала, о чём свидетельствовал странный звонок во время одного из совещаний, проводимых Стариком. Тогда, несмотря на строжайший запрет соединять с кем бы то ни было, он вдруг снял трубку, молча послушал, положил трубку на место, продолжил и завершил совещание в обычном ритме, после чего сразу уехал и больше в тот день не возвращался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73