Отчего-то казалось, что если Кирилл задумал покончить собой, то должен был сделать это за каким-нибудь укрытием. Человек всегда прячется, творя греховное дело… Он не предполагал, что застрелиться можно на ходу, на бегу, в момент, когда стало хорошо…
На аэродроме Аристарх Павлович зашел в первый ангар, где оборудование было уже смонтировано и оставалось установить терморегуляторы. Вере нравилось, что так быстро развернулось дело и что ангары уже и не похожи на ангары: от яблочного духа кружилась голова. Аристарх же Павлович ворчал, что это плохо – если пахнет яблоками, значит, они усыхают, теряют качество и вес, и придется устанавливать холодильники и увлажнители воздуха. Переходя в другой ангар, где работали монтажники, Аристарх Павлович заметил на опушке рулежной дорожки две мелькнувшие человеческие фигуры, но не придал значения, на какое-то время отключившись от реальной обстановки. Тем более в ангаре к нему приступили слесари – вечно не хватало мелочи, болтов, гаек, ремней: изношенное оборудование требовало капитального ремонта и усовершенствования. Слесари изобретали, мудрили, конструировали и, как всякие творцы, требовали немедленного воплощения идей.
Неожиданно в ангар влетели три омоновца с короткоствольными автоматами, в полумасках.
– Всем к стене! – гулко разнеслась команда, но никто не пошевелился. На лицах было удивление, словно от сюрприза-маскарада.
– К стене! – рявкнул один и устремился к кучно стоявшим слесарям и Аристарху Павловичу.
Не веря в серьезность всего, слесари как-то неуверенно подошли к контейнерам с картошкой, однако омоновец толкнул стволом автомата Аристарха Павловича:
– К стене!
Первой сориентировалась Вера, крикнула властно:
– Что это значит?! Кто такие?
В ангар заскочили еще четверо, и тогда раздался мегафонный голос:
– Руки на стену! Не двигаться! Стреляем на поражение!
И всех мгновенно расставили вдоль контейнеров, раздвинули ударами ботинок ноги. Только Вера, вдруг побелевшая от гнева, еще оставалась в проходе.
– Прекратить немедленно! – кричала она. – Кто старший?
Омоновец ударил ее в спину своей грудью, закованной в бронежилет.
– К стене!
Вера отлетела к контейнеру и машинально оперлась о него руками. Омоновец профессионально ударил ее по ногам.
– Ноги! Ноги раздвинь, сука!
Вера неожиданно развернулась и с размаху ударила его по щеке.
– Подлец! Скотина!..
В следующее мгновение она уже лежала на бетоне и ствол автомата упирался в спину.
– Вера, не сопротивляйся! – запоздало крикнул Аристарх Павлович. И тут же получил по печени.
– Молчать!
Омоновцы ощупывали одежду слесарей, на пол летели ключи, отвертки, плоскогубцы. Аристарху Павловичу вывернули карманы – вытаскивали бумаги. С Вериного плеча сорвали сумочку.
– Ну, скоты! – кричала она. – Вы ответите! Вы мне за все ответите!..
Из сумочки омоновец вытряхнул пистолет и, как кошка, прыгнул за ним, схватил. Другой мгновенно подлетел к Вере, прыгнул на спину и, завернув руки, потянул из-за бронежилета наручники. Вера сдавленно захрипела:
– Сволочи, мразь…
– Молчи, Вера! – снова крикнул Аристарх Павлович.
Ее схватили, поставили на ноги и почти волоком потащили к выходу. Омоновец рванул Аристарха Павловича за плечо, звякнул наручниками.
– Руки!
– На тебе мои руки, – сказал Аристарх Павлович.
Наручники оказались малы, и кабаньи клыки их не сходились на запястьях. Омоновец завозился с ними, пытаясь защелкнуть. Руки его были в кожаных перчатках с отрезанными пальцами – какие-го механические, неживые руки…
– Сними маску, – спокойно попросил Аристарх Павлович.
– Что? – не понял тот.
– Маску сними. Хочу в лицо тебе посмотреть.
Омоновец сунул наручники в карман бронежилета, вскинул автомат:
– Руки за голову! Вперед!
Аристарх Павлович положил руки на затылок и пошел к выходу. Шел и слушал: за взлетной полосой, возле бункера было тихо. Возможно, офицеры вовремя заметили ОМОН и бесшумно успели уйти. Вентиляционная шахта вряд ли известна милиции, к тому же, судя по действиям ОМОНа, они не знали, где, в каком месте находятся офицеры.
В голове вдруг забилась мысль – как узнали? кто донес? или выследили?
Всех вывели на рулежную дорожку и приказали сесть.
– Бетон холодный! – почему-то весело сказал один из слесарей. – Мы постоим, ничего!
– Сидеть! – толкнули его автоматом в живот.
Веры нигде не было, куда-то увели. Аристарх Павлович сел по-турецки, лицом в сторону бункера. Трое омоновцев остались возле задержанных, остальные разбежались в разные стороны.
– Можете объяснить, в чем дело? – спросил Аристарх Павлович.
– Молчать! – прикрикнул страж.
– Но вы же – люди, мать вашу… – Аристарх Павлович сжал кулаки. – Скажите по-человечески-то!..
– Кино снимают! – засмеялся веселый слесарь. – Скрытой камерой, чтоб как в самом деле. Потом еще денег дадут!
– В зубы тебе дадут, – отозвался другой.
– Не разговаривать! – бросил омоновец и, стянув маску на подбородок, закурил.
Аристарх Павлович, не скрываясь, рассматривал его лицо – простое, открытое, эдакий деревенский парень, румянец на щеках, только глаза слегка туманные, малоподвижные и будто неживые, как и руки в беспалых перчатках.
– На лицо – человек, – сказал Аристарх Павлович. – Откуда же зверство-то в вас?
Тот, что курил, словно и не слышал, лишь взглянул на своего товарища и указал большим пальцем в сторону Аристарха Павловича. Омоновец понял знак, выхватил наручники, скомандовал:
– Руки!
– Да не налезут, – сказал Аристарх Павлович, подставляя руки. – Один уже пробовал. Кандалы-то маловатые сделали, на интеллигентные руки.
– Молчать! – омоновец набросил клешни на запястья и, ловко подставив колено снизу, одновременно ударил по верхним скобам. Они захлопнулись, будто капканы, – всего на один щелчок, боль побежала по сухожилиям, как по проводам.
Но в следующее мгновение он забыл о боли. В стороне от бункера в конце взлетной полосы вдруг раздался зычный собачий лай и следом ударила автоматная очередь. Аристарх Павлович сначала даже не понял, что это выстрелы, – слишком игрушечно они прозвучали, словно палкой по штакетному забору. Однако омоновцы разом встрепенулись, как воронье на кроне дерева, напряглись с пружинной жесткостью, и вяловатые глаза заблистали.
А там, где протрещал автомат, после короткой паузы ударило сразу несколько короткими быстрыми очередями, и пустой осенний лес наполнился дробным эхом. Прикрепленная к плечу рация у курящего омоновца вдруг заговорила отрывисто, с каким-то торопливым испугом:
– Вижу одного, уходит, мешают деревья…
И потом сразу гомон голосов, механических, каркающих, все это сквозь автоматную дробь. К тому же внезапно затрещали автоматы в другой стороне, чуть левее бункера. Омоновцы, будто магнитная стрелка, развернулись на выстрелы, но тут же защелкало где-то на снятой железнодорожной ветке. Рация верещала от голосов, и разобрать что-либо было невозможно. Единственное, что улавливал слух – часто повторяющуюся фразу, что мешают деревья. Похоже, эти короткоствольные автоматы годились лишь для стрельбы в условиях города. Стрельба почти не прекращалась, кувыркаясь над лесом, и только уходила вглубь, делаясь еще более ненастоящей и неопасной. Однако стражники почему-то начинали нервничать. Они лишь переглядывались, и только один раз тот, что курил, сказал со злым отчаянием:
– Н-ну, блин!..
Слесари сидели притихшие, даже веселый, вытянув лицо и приоткрыв рот, крутил головой и время от времени цыкал слюной сквозь зубы. Между тем автоматные очереди делались глуше, реже, но зато длиннее. Они как голоса дерущихся людей сначала были забористыми, цеплялись друг за друга, переругивались злобно и дерзко, но вот какая-то сторона ударилась в бегство, и теперь слышались лишь крики погони. Тех, что сидели на бетоне, и тех, что стояли с автоматами в черепашьих панцирях, сейчас объединяло одно – все слушали голос войны и переживали. Омоновцы, забыв осторожность, стащили маски с лиц, таких же напряженных и вытянутых, курили И вертели головами в касках, напоминающих шлемы космических скафандров. Через четверть часа стрельба почти иссякла. Изредка доносилась длинная, отчаянная очередь, и эхо, повторив ее в противоположной стороне, будто смеялось над этой отчаянностью. Наконец, эта перекличка закончилась и над лесом вновь восстала звонкая осенняя тишина.
Пробив полоску молодого березника, на рулежную дорожку выскочил омоновский «ГАЗ–66» с решетчатой будкой. На большой скорости он подлетел к задержанным, и из кабины вышел щуплый, невысокий мужчина в гражданском пальто. Он был серьезен, однако этому виду не соответствовали губы: он словно когда-то улыбнулся единственный раз, и эта улыбка осталась у него навсегда, как клеймо. Он молча, будто мешки с картошкой, осмотрел задержанных, остановил взгляд на Аристархе Павловиче и негромко скомандовал:
– Наручники снять. В машину.
Омоновцы мгновенно оживились, выполнили приказ и повели к машине. Только тут Аристарх Павлович заметил, что номер машины московский. Вера уже сидела без наручников и без охраны, в пальто, наброшенном на плечи. Ее свинцовое лицо было неподвижным, на ободранных козонках пальцев подсыхала короста. Аристарх Павлович сел с ней рядом, и Вера вдруг прижалась к нему, обхватила руками и замерла. Пока поднимались слесари и гражданский, успела шепнуть:
– Откуда боевики – не знаешь.
Омоновцы тоже было нацелились в будку, но щуплый начальник приказал:
– Проверить бункер.
Захлопнул дверь и сел напротив задержанных. В руках его оказались документы и бумажки Аристарха Павловича. Вера так и сидела прижавшись, дышала в грудь Аристарху Павловичу, как раз в сердце, будто отогревала замерзшую птицу.
– Вы знаете этих людей? – спросил щуплый, двигая одними губами.
– Каких? – вымолвил Аристарх Павлович, не разжимая зубов.
– Этих, – он кивнул на слесарей.
– Знаю. Рабочие из Сантехмонтажа.
– А тех?
– Каких – тех? – тихо взъярился Аристарх Павлович. – Говорите точнее.
– Тех, что скрывались в вашем бункере, на вашей частной земле?
– Кончайте балаган, полковник, – с ненавистью проронила Вера.
– Помолчите, Вера Владимировна, – процедил щуплый.
– Мне мерзко слышать ваш голос! – вдруг заявила она. – Вы можете разговаривать нормально? Без этого стального скрежета? Вы что, железный Феликс? У вас ржавый голос!
– Не мешайте! – отрезал щуплый.
– Если я вам мешаю – могу уйти! – с вызовом сказала она. – Пожалуйста! Я уже устала смотреть на вас. Вы давно в зеркало смотрелись? Почему вы все время улыбаетесь? Вы что – циник?
Аристарх Павлович понял хитрость Веры и всю эту болтовню: она в самом деле мешала щуплому допрашивать, сбивала его с мысли, рассредоточивала внимание. Причем свою задиристость она сводила к личности щуплого и как женщина имела на это право, оставаясь неуязвимой.
– Я прошу вас, Вера Владимировна! – прикрикнул щуплый. – Прошу, помолчите! Я буду вынужден выпроводить вас из машины!
– Ради Бога! – воскликнула Вера. – Я с удовольствием покину вашу костоломню. Но прежде верните мне документы и пистолет.
– До конца операции я не могу сделать этого! – Щуплый выходил из себя.
– В таком случае терпите! – отрезала она. – Я вытерпела обращение ваших мясников. Я, женщина! А вы – полковник! И наверное, считаете себя мужчиной.
– Я извинился перед вами за действия группы захвата! – отпарировал тот. – И вам известно, что они поступали согласно инструкции.
– Мне плевать на ваши извинения и инструкции! – взвинтилась Вера. – Сквозь зубы не извиняются перед оскорбленной женщиной! Вы же офицер! Хоть и служите в жандармском управлении.
И еще одно неожиданное обстоятельство понял для себя Аристарх Павлович: Вера могла говорить ему что угодно, даже оскорблять его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
На аэродроме Аристарх Павлович зашел в первый ангар, где оборудование было уже смонтировано и оставалось установить терморегуляторы. Вере нравилось, что так быстро развернулось дело и что ангары уже и не похожи на ангары: от яблочного духа кружилась голова. Аристарх же Павлович ворчал, что это плохо – если пахнет яблоками, значит, они усыхают, теряют качество и вес, и придется устанавливать холодильники и увлажнители воздуха. Переходя в другой ангар, где работали монтажники, Аристарх Павлович заметил на опушке рулежной дорожки две мелькнувшие человеческие фигуры, но не придал значения, на какое-то время отключившись от реальной обстановки. Тем более в ангаре к нему приступили слесари – вечно не хватало мелочи, болтов, гаек, ремней: изношенное оборудование требовало капитального ремонта и усовершенствования. Слесари изобретали, мудрили, конструировали и, как всякие творцы, требовали немедленного воплощения идей.
Неожиданно в ангар влетели три омоновца с короткоствольными автоматами, в полумасках.
– Всем к стене! – гулко разнеслась команда, но никто не пошевелился. На лицах было удивление, словно от сюрприза-маскарада.
– К стене! – рявкнул один и устремился к кучно стоявшим слесарям и Аристарху Павловичу.
Не веря в серьезность всего, слесари как-то неуверенно подошли к контейнерам с картошкой, однако омоновец толкнул стволом автомата Аристарха Павловича:
– К стене!
Первой сориентировалась Вера, крикнула властно:
– Что это значит?! Кто такие?
В ангар заскочили еще четверо, и тогда раздался мегафонный голос:
– Руки на стену! Не двигаться! Стреляем на поражение!
И всех мгновенно расставили вдоль контейнеров, раздвинули ударами ботинок ноги. Только Вера, вдруг побелевшая от гнева, еще оставалась в проходе.
– Прекратить немедленно! – кричала она. – Кто старший?
Омоновец ударил ее в спину своей грудью, закованной в бронежилет.
– К стене!
Вера отлетела к контейнеру и машинально оперлась о него руками. Омоновец профессионально ударил ее по ногам.
– Ноги! Ноги раздвинь, сука!
Вера неожиданно развернулась и с размаху ударила его по щеке.
– Подлец! Скотина!..
В следующее мгновение она уже лежала на бетоне и ствол автомата упирался в спину.
– Вера, не сопротивляйся! – запоздало крикнул Аристарх Павлович. И тут же получил по печени.
– Молчать!
Омоновцы ощупывали одежду слесарей, на пол летели ключи, отвертки, плоскогубцы. Аристарху Павловичу вывернули карманы – вытаскивали бумаги. С Вериного плеча сорвали сумочку.
– Ну, скоты! – кричала она. – Вы ответите! Вы мне за все ответите!..
Из сумочки омоновец вытряхнул пистолет и, как кошка, прыгнул за ним, схватил. Другой мгновенно подлетел к Вере, прыгнул на спину и, завернув руки, потянул из-за бронежилета наручники. Вера сдавленно захрипела:
– Сволочи, мразь…
– Молчи, Вера! – снова крикнул Аристарх Павлович.
Ее схватили, поставили на ноги и почти волоком потащили к выходу. Омоновец рванул Аристарха Павловича за плечо, звякнул наручниками.
– Руки!
– На тебе мои руки, – сказал Аристарх Павлович.
Наручники оказались малы, и кабаньи клыки их не сходились на запястьях. Омоновец завозился с ними, пытаясь защелкнуть. Руки его были в кожаных перчатках с отрезанными пальцами – какие-го механические, неживые руки…
– Сними маску, – спокойно попросил Аристарх Павлович.
– Что? – не понял тот.
– Маску сними. Хочу в лицо тебе посмотреть.
Омоновец сунул наручники в карман бронежилета, вскинул автомат:
– Руки за голову! Вперед!
Аристарх Павлович положил руки на затылок и пошел к выходу. Шел и слушал: за взлетной полосой, возле бункера было тихо. Возможно, офицеры вовремя заметили ОМОН и бесшумно успели уйти. Вентиляционная шахта вряд ли известна милиции, к тому же, судя по действиям ОМОНа, они не знали, где, в каком месте находятся офицеры.
В голове вдруг забилась мысль – как узнали? кто донес? или выследили?
Всех вывели на рулежную дорожку и приказали сесть.
– Бетон холодный! – почему-то весело сказал один из слесарей. – Мы постоим, ничего!
– Сидеть! – толкнули его автоматом в живот.
Веры нигде не было, куда-то увели. Аристарх Павлович сел по-турецки, лицом в сторону бункера. Трое омоновцев остались возле задержанных, остальные разбежались в разные стороны.
– Можете объяснить, в чем дело? – спросил Аристарх Павлович.
– Молчать! – прикрикнул страж.
– Но вы же – люди, мать вашу… – Аристарх Павлович сжал кулаки. – Скажите по-человечески-то!..
– Кино снимают! – засмеялся веселый слесарь. – Скрытой камерой, чтоб как в самом деле. Потом еще денег дадут!
– В зубы тебе дадут, – отозвался другой.
– Не разговаривать! – бросил омоновец и, стянув маску на подбородок, закурил.
Аристарх Павлович, не скрываясь, рассматривал его лицо – простое, открытое, эдакий деревенский парень, румянец на щеках, только глаза слегка туманные, малоподвижные и будто неживые, как и руки в беспалых перчатках.
– На лицо – человек, – сказал Аристарх Павлович. – Откуда же зверство-то в вас?
Тот, что курил, словно и не слышал, лишь взглянул на своего товарища и указал большим пальцем в сторону Аристарха Павловича. Омоновец понял знак, выхватил наручники, скомандовал:
– Руки!
– Да не налезут, – сказал Аристарх Павлович, подставляя руки. – Один уже пробовал. Кандалы-то маловатые сделали, на интеллигентные руки.
– Молчать! – омоновец набросил клешни на запястья и, ловко подставив колено снизу, одновременно ударил по верхним скобам. Они захлопнулись, будто капканы, – всего на один щелчок, боль побежала по сухожилиям, как по проводам.
Но в следующее мгновение он забыл о боли. В стороне от бункера в конце взлетной полосы вдруг раздался зычный собачий лай и следом ударила автоматная очередь. Аристарх Павлович сначала даже не понял, что это выстрелы, – слишком игрушечно они прозвучали, словно палкой по штакетному забору. Однако омоновцы разом встрепенулись, как воронье на кроне дерева, напряглись с пружинной жесткостью, и вяловатые глаза заблистали.
А там, где протрещал автомат, после короткой паузы ударило сразу несколько короткими быстрыми очередями, и пустой осенний лес наполнился дробным эхом. Прикрепленная к плечу рация у курящего омоновца вдруг заговорила отрывисто, с каким-то торопливым испугом:
– Вижу одного, уходит, мешают деревья…
И потом сразу гомон голосов, механических, каркающих, все это сквозь автоматную дробь. К тому же внезапно затрещали автоматы в другой стороне, чуть левее бункера. Омоновцы, будто магнитная стрелка, развернулись на выстрелы, но тут же защелкало где-то на снятой железнодорожной ветке. Рация верещала от голосов, и разобрать что-либо было невозможно. Единственное, что улавливал слух – часто повторяющуюся фразу, что мешают деревья. Похоже, эти короткоствольные автоматы годились лишь для стрельбы в условиях города. Стрельба почти не прекращалась, кувыркаясь над лесом, и только уходила вглубь, делаясь еще более ненастоящей и неопасной. Однако стражники почему-то начинали нервничать. Они лишь переглядывались, и только один раз тот, что курил, сказал со злым отчаянием:
– Н-ну, блин!..
Слесари сидели притихшие, даже веселый, вытянув лицо и приоткрыв рот, крутил головой и время от времени цыкал слюной сквозь зубы. Между тем автоматные очереди делались глуше, реже, но зато длиннее. Они как голоса дерущихся людей сначала были забористыми, цеплялись друг за друга, переругивались злобно и дерзко, но вот какая-то сторона ударилась в бегство, и теперь слышались лишь крики погони. Тех, что сидели на бетоне, и тех, что стояли с автоматами в черепашьих панцирях, сейчас объединяло одно – все слушали голос войны и переживали. Омоновцы, забыв осторожность, стащили маски с лиц, таких же напряженных и вытянутых, курили И вертели головами в касках, напоминающих шлемы космических скафандров. Через четверть часа стрельба почти иссякла. Изредка доносилась длинная, отчаянная очередь, и эхо, повторив ее в противоположной стороне, будто смеялось над этой отчаянностью. Наконец, эта перекличка закончилась и над лесом вновь восстала звонкая осенняя тишина.
Пробив полоску молодого березника, на рулежную дорожку выскочил омоновский «ГАЗ–66» с решетчатой будкой. На большой скорости он подлетел к задержанным, и из кабины вышел щуплый, невысокий мужчина в гражданском пальто. Он был серьезен, однако этому виду не соответствовали губы: он словно когда-то улыбнулся единственный раз, и эта улыбка осталась у него навсегда, как клеймо. Он молча, будто мешки с картошкой, осмотрел задержанных, остановил взгляд на Аристархе Павловиче и негромко скомандовал:
– Наручники снять. В машину.
Омоновцы мгновенно оживились, выполнили приказ и повели к машине. Только тут Аристарх Павлович заметил, что номер машины московский. Вера уже сидела без наручников и без охраны, в пальто, наброшенном на плечи. Ее свинцовое лицо было неподвижным, на ободранных козонках пальцев подсыхала короста. Аристарх Павлович сел с ней рядом, и Вера вдруг прижалась к нему, обхватила руками и замерла. Пока поднимались слесари и гражданский, успела шепнуть:
– Откуда боевики – не знаешь.
Омоновцы тоже было нацелились в будку, но щуплый начальник приказал:
– Проверить бункер.
Захлопнул дверь и сел напротив задержанных. В руках его оказались документы и бумажки Аристарха Павловича. Вера так и сидела прижавшись, дышала в грудь Аристарху Павловичу, как раз в сердце, будто отогревала замерзшую птицу.
– Вы знаете этих людей? – спросил щуплый, двигая одними губами.
– Каких? – вымолвил Аристарх Павлович, не разжимая зубов.
– Этих, – он кивнул на слесарей.
– Знаю. Рабочие из Сантехмонтажа.
– А тех?
– Каких – тех? – тихо взъярился Аристарх Павлович. – Говорите точнее.
– Тех, что скрывались в вашем бункере, на вашей частной земле?
– Кончайте балаган, полковник, – с ненавистью проронила Вера.
– Помолчите, Вера Владимировна, – процедил щуплый.
– Мне мерзко слышать ваш голос! – вдруг заявила она. – Вы можете разговаривать нормально? Без этого стального скрежета? Вы что, железный Феликс? У вас ржавый голос!
– Не мешайте! – отрезал щуплый.
– Если я вам мешаю – могу уйти! – с вызовом сказала она. – Пожалуйста! Я уже устала смотреть на вас. Вы давно в зеркало смотрелись? Почему вы все время улыбаетесь? Вы что – циник?
Аристарх Павлович понял хитрость Веры и всю эту болтовню: она в самом деле мешала щуплому допрашивать, сбивала его с мысли, рассредоточивала внимание. Причем свою задиристость она сводила к личности щуплого и как женщина имела на это право, оставаясь неуязвимой.
– Я прошу вас, Вера Владимировна! – прикрикнул щуплый. – Прошу, помолчите! Я буду вынужден выпроводить вас из машины!
– Ради Бога! – воскликнула Вера. – Я с удовольствием покину вашу костоломню. Но прежде верните мне документы и пистолет.
– До конца операции я не могу сделать этого! – Щуплый выходил из себя.
– В таком случае терпите! – отрезала она. – Я вытерпела обращение ваших мясников. Я, женщина! А вы – полковник! И наверное, считаете себя мужчиной.
– Я извинился перед вами за действия группы захвата! – отпарировал тот. – И вам известно, что они поступали согласно инструкции.
– Мне плевать на ваши извинения и инструкции! – взвинтилась Вера. – Сквозь зубы не извиняются перед оскорбленной женщиной! Вы же офицер! Хоть и служите в жандармском управлении.
И еще одно неожиданное обстоятельство понял для себя Аристарх Павлович: Вера могла говорить ему что угодно, даже оскорблять его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69