К разговору я отлично подготовилась.
— Я передумала. — Сообщив это, я уселась за столик. — Оказывается, ты устроился в жизни великолепно и в моих услугах не нуждаешься. Я не требовала вернуть деньги за «шкоду», горбунка тоже купила на собственные деньги, к тому же заплатила половину пошлины. Ты пользовался машиной более двух лет. Теперь буду пользоваться я. Перерегистрируешь и доставишь машину завтра.
— Нет, — ответил Войтек.
Мегера во мне взвилась и с триумфом брызнула ядом.
— А у меня тут бумажка, — холодно и безжалостно сообщила я, предусмотрительно откопав документ в своих залежах. — В ней чёрным по белому написано, ты взял у меня взаймы тридцать тысяч злотых и не только не вернул мне, но и не декларировал займа в финансовом отделе. Я с удовольствием положу эту бумажку на стол судье.
Войтек побледнел.
— Это шантаж! — возмутился он.
— Шантаж, — охотно согласилась я. — Единственный способ справиться с тобой.
Выторговал вернуть машину в понедельник, через три дня, собрался отвезти вещи к семейству в Лодзь. Я уступила. В понедельник не объявился, я опять позвонила в прокуратуру, подъехала к суду, вышел, отдал одни ключи и регистрационное свидетельство.
— Вторые ключи, — потребовала я холодно.
— Вторые отдам после.
— Очень хорошо. Сейчас же еду на шестой этаж к твоему шефу и спрошу у него, кто из нас прав…
В том-то все и дело, что Войтек прокурор. Существовало правило: в случае займа с тридцати тысяч начинается приобретение имущественных прав и с заимствованной суммы следовало платить налог. Обычный человек мог и не знать, не доглядел, и все тут, в случае чего заплатил бы налог со штрафом и процентами, больше ничего не грозило. Иное дело прокурор. С грохотом вылетел бы со службы, а прокурору, выброшенному с работы, лёгкая жизнь в будущем уже не грозила — вынужден был бы отказаться от профессии. Войтеков шеф имел лёгкий бзик на пункте законности, и моя жалоба вызвала бы ужасные последствия. К тому же у Войтека и раньше случались мелкие неприятности: продавая «шкоду», он конфликтовал с покупателем — упрямым мельником, и сейчас одна пушинка могла бы переломить хребет верблюду. Глубоко убеждённая, что поступаю по-свински, я тем не менее использовала все, и Войтек сдался.
Уехала я от прокуратуры, и меня начала донимать мысль о финансовом отделе. Вспомнила ту странную сцену, когда ко мне придирались насчёт горбунка. Почему ко мне и откуда вообще я, когда официально машину привёз Войтек? Что за бардак там у них?..
Меня одолели подозрения, решила выяснить дело, а при подходящем случае устроить скандал и разрядить обуревавшую меня ярость. К тому же узнаю, как перерегистрировать машину.
В финансовом отделе легко выяснилось, что таможенный контроль вовсе не на его, а на моё имя. Меня это потрясло. В таможенное управление я отправилась уже заряженная прямо-таки нуклеарной силой: со свечой — как раз отключили электричество — и в послерабочее время в архиве нашли мои документы, получила копии. С разгону и в состоянии все возрастающей ярости поехала в транспортный отдел, где случайно не было клиентов и чиновница скучала одна. Я выложила все бумаги.
— Вот купчая на машину из Гамбурга на моё имя, — начала я вежливо и холодно. — Вот таможенная декларация на моё имя. Здесь справка из финансового отдела. Хочу знать, на каком основании вы оформили регистрационное свидетельство на имя пана прокурора? Вам предъявили другую купчую или дарственную?
Баба взглянула и позеленела. Регистрационное свидетельство Войтека исчезло вдруг со стола, я полагаю, баба его просто разжевала и проглотила. Прощения у меня просила дрожащим голосом и умоляла не идти с этим делом дальше — какое там дальше, не хочу дальше, хочу только машину!..
Руки у неё дрожали, когда выписывала новое свидетельство, я даже растерялась, потому как была настроена отвоёвывать свои права. Ничего не понимала, и вдруг прозрение: Войтек козырнул доверенностью, которую я дала ему ещё в Копенгагене на провоз в Польшу и пользование машиной, убедил бабу, так, мол, проще, меня нет, он ездит, ну и лучше писать на него. По-видимому, она сомневалась и боялась мошенничества, да ведь уговаривал-то её прокурор! Использовал служебное положение!
Облегчение я испытала райское. До сих пор грызла себя — обижаю человека, отказываюсь от обещания, отбираю у него машину шантажом, выступаю этаким моральным подонком и полной свиньёй и вообще преувеличиваю со своими безответственными претензиями! И вдруг выяснилось — вполне нормально и законно получаю своё имущество, защищаясь лишь от грубого обмана, и в кои-то веки поступаю разумно.
На следующий день позвонил Войтек и потребовал свой зонт. Оставил по ошибке. Я взаимно потребовала вернуть полотенце, то самое, бежевое, купленное для Ежи в Копенгагене, которое забрал, верно, тоже по ошибке. Договорились встретиться во вторник после полудня на Польной.
У меня как раз была Янка, и мы поехали вместе. Войтек подошёл к машине, отдал полотенце, взял зонтик.
— Официально заявляю — не дам согласия на перерегистрацию машины на тебя.
— Поцелуй меня знаешь куда… — вежливо ответила я и уехала.
Янка сидела рядом, окаменев. Всю эту регистрационную историю я успела ей рассказать.
— Знаешь, — с ужасом сказала она, помолчав минуту-другую. — Только теперь впервые поняла, какой он бессовестный!
Я пожала плечами — что тут скажешь. Очаровательный прохвост. Не уверена только, сам одурел или меня считал безграничной идиоткой. Или в голову не пришло, что жульничество все равно когда-нибудь вскроется?..
Легко угадать, откуда взялся конец в книге "Что сказал покойник". Войтек со мной не здоровается, а все остальное о «Покойнике» — в следующем томе…
Фотографии
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Я передумала. — Сообщив это, я уселась за столик. — Оказывается, ты устроился в жизни великолепно и в моих услугах не нуждаешься. Я не требовала вернуть деньги за «шкоду», горбунка тоже купила на собственные деньги, к тому же заплатила половину пошлины. Ты пользовался машиной более двух лет. Теперь буду пользоваться я. Перерегистрируешь и доставишь машину завтра.
— Нет, — ответил Войтек.
Мегера во мне взвилась и с триумфом брызнула ядом.
— А у меня тут бумажка, — холодно и безжалостно сообщила я, предусмотрительно откопав документ в своих залежах. — В ней чёрным по белому написано, ты взял у меня взаймы тридцать тысяч злотых и не только не вернул мне, но и не декларировал займа в финансовом отделе. Я с удовольствием положу эту бумажку на стол судье.
Войтек побледнел.
— Это шантаж! — возмутился он.
— Шантаж, — охотно согласилась я. — Единственный способ справиться с тобой.
Выторговал вернуть машину в понедельник, через три дня, собрался отвезти вещи к семейству в Лодзь. Я уступила. В понедельник не объявился, я опять позвонила в прокуратуру, подъехала к суду, вышел, отдал одни ключи и регистрационное свидетельство.
— Вторые ключи, — потребовала я холодно.
— Вторые отдам после.
— Очень хорошо. Сейчас же еду на шестой этаж к твоему шефу и спрошу у него, кто из нас прав…
В том-то все и дело, что Войтек прокурор. Существовало правило: в случае займа с тридцати тысяч начинается приобретение имущественных прав и с заимствованной суммы следовало платить налог. Обычный человек мог и не знать, не доглядел, и все тут, в случае чего заплатил бы налог со штрафом и процентами, больше ничего не грозило. Иное дело прокурор. С грохотом вылетел бы со службы, а прокурору, выброшенному с работы, лёгкая жизнь в будущем уже не грозила — вынужден был бы отказаться от профессии. Войтеков шеф имел лёгкий бзик на пункте законности, и моя жалоба вызвала бы ужасные последствия. К тому же у Войтека и раньше случались мелкие неприятности: продавая «шкоду», он конфликтовал с покупателем — упрямым мельником, и сейчас одна пушинка могла бы переломить хребет верблюду. Глубоко убеждённая, что поступаю по-свински, я тем не менее использовала все, и Войтек сдался.
Уехала я от прокуратуры, и меня начала донимать мысль о финансовом отделе. Вспомнила ту странную сцену, когда ко мне придирались насчёт горбунка. Почему ко мне и откуда вообще я, когда официально машину привёз Войтек? Что за бардак там у них?..
Меня одолели подозрения, решила выяснить дело, а при подходящем случае устроить скандал и разрядить обуревавшую меня ярость. К тому же узнаю, как перерегистрировать машину.
В финансовом отделе легко выяснилось, что таможенный контроль вовсе не на его, а на моё имя. Меня это потрясло. В таможенное управление я отправилась уже заряженная прямо-таки нуклеарной силой: со свечой — как раз отключили электричество — и в послерабочее время в архиве нашли мои документы, получила копии. С разгону и в состоянии все возрастающей ярости поехала в транспортный отдел, где случайно не было клиентов и чиновница скучала одна. Я выложила все бумаги.
— Вот купчая на машину из Гамбурга на моё имя, — начала я вежливо и холодно. — Вот таможенная декларация на моё имя. Здесь справка из финансового отдела. Хочу знать, на каком основании вы оформили регистрационное свидетельство на имя пана прокурора? Вам предъявили другую купчую или дарственную?
Баба взглянула и позеленела. Регистрационное свидетельство Войтека исчезло вдруг со стола, я полагаю, баба его просто разжевала и проглотила. Прощения у меня просила дрожащим голосом и умоляла не идти с этим делом дальше — какое там дальше, не хочу дальше, хочу только машину!..
Руки у неё дрожали, когда выписывала новое свидетельство, я даже растерялась, потому как была настроена отвоёвывать свои права. Ничего не понимала, и вдруг прозрение: Войтек козырнул доверенностью, которую я дала ему ещё в Копенгагене на провоз в Польшу и пользование машиной, убедил бабу, так, мол, проще, меня нет, он ездит, ну и лучше писать на него. По-видимому, она сомневалась и боялась мошенничества, да ведь уговаривал-то её прокурор! Использовал служебное положение!
Облегчение я испытала райское. До сих пор грызла себя — обижаю человека, отказываюсь от обещания, отбираю у него машину шантажом, выступаю этаким моральным подонком и полной свиньёй и вообще преувеличиваю со своими безответственными претензиями! И вдруг выяснилось — вполне нормально и законно получаю своё имущество, защищаясь лишь от грубого обмана, и в кои-то веки поступаю разумно.
На следующий день позвонил Войтек и потребовал свой зонт. Оставил по ошибке. Я взаимно потребовала вернуть полотенце, то самое, бежевое, купленное для Ежи в Копенгагене, которое забрал, верно, тоже по ошибке. Договорились встретиться во вторник после полудня на Польной.
У меня как раз была Янка, и мы поехали вместе. Войтек подошёл к машине, отдал полотенце, взял зонтик.
— Официально заявляю — не дам согласия на перерегистрацию машины на тебя.
— Поцелуй меня знаешь куда… — вежливо ответила я и уехала.
Янка сидела рядом, окаменев. Всю эту регистрационную историю я успела ей рассказать.
— Знаешь, — с ужасом сказала она, помолчав минуту-другую. — Только теперь впервые поняла, какой он бессовестный!
Я пожала плечами — что тут скажешь. Очаровательный прохвост. Не уверена только, сам одурел или меня считал безграничной идиоткой. Или в голову не пришло, что жульничество все равно когда-нибудь вскроется?..
Легко угадать, откуда взялся конец в книге "Что сказал покойник". Войтек со мной не здоровается, а все остальное о «Покойнике» — в следующем томе…
Фотографии
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53