А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Потом оказалось, группу перехватили, Тереса радовалась, что отказалась от участия в мероприятии, и Тадеуш прислал извинительное письмо, в котором писал, что готов пожертвовать ещё двумя тысячами долларов за чудесное спасение Тересы.
Не помню, когда Тадеуш из Англии переехал в Канаду; там у него уже был дом в Гамильтоне, и Тереса принялась официально оформлять свой отъезд к мужу. Он состоялся в пятьдесят седьмом, а до этого ей пришлось здорово напереживаться, и нам с ней тоже. Тереса все сомневалась, все пребывала в нерешительности, стоит ли ехать, своего мужа она не видела уже семнадцать лет, кто знает, как сложится с ним жизнь, а тут надо расставаться с родиной, с родными, языка она не знает. Я всячески агитировала Тересу за переселение в Канаду.
— Ну и что, если окажется не так, возьмёшь и вернёшься, только-то делов. Зато сколько интересного повидаешь!
— Интересно, на какие шиши я вернусь? — нервничала Тереса. — У меня билет только в одну сторону.
— Пойдёшь в наше посольство и заявишь, что в глубине души считаешь себя коммунисткой, — легкомысленно советовала я, потому что тогда ещё не была знакома с нашими посольствами.
Я лично купила ей на улице Хмельной тёплые рейтузы розового цвета, чтобы этот Тадеуш не слишком воображал. Стоили они у частника целое состояние, четыреста пятьдесят злотых.
Тереса наконец выехала, а я унаследовала её кожаную куртку, которую Тадеуш прислал ей через Красный Крест ещё, кажется, во время войны.
Кстати, о кожаной одёжке. Моя бабушка так зауважала в конце концов моего мужа, что подарила ему бесценную дедушкину кожаную безрукавку. Это было важным доказательством бабушкиных тёплых чувств к Станиславу, ибо безрукавка была на редкость удобной домашней одеждой, и муж её носил не снимая до развода со мной, после чего бестактно возвратил бабушке. Я высказала ему все, что думаю насчёт его свинского поведения: в конце концов, он разводился со мной, а не с бабушкой, зачем же её обижать?
Итак, Тереса уехала. Моему младшему сыну Роберту был годик, старшему — Ежи — семь лет, и он поступил в школу на Гроттгера, в первый класс. Я ходила за ним после уроков, и бедный ребёнок очень страдал из-за этого.
Никогда в жизни не любила я детей, никаких сентиментальных чувств чужие дети никогда у меня не вызывали. Не было у меня ни педагогических, ни воспитательных талантов. Маленькие животные — другое дело. Руки сами тянулись приласкать щенка или котёнка, но не ребёнка. А дети, как назло, всегда тянулись ко мне.
Приходила я, значит, за сыном в школу после уроков и, стиснув зубы, пережидала, пока он переодевался в раздевалке. Одеваться он умел самостоятельно, я с малолетства научила его, нужда заставила. Торопясь по дороге на работу передать ребёнка матери, я в спешке собиралась сама и швыряла в сына по очереди отдельные предметы его гардероба, требуя одеться самостоятельно и побыстрее. Не сразу у него получалось, но с каждым днём все лучше, вскоре даже научился правильно застёгиваться на соответствующие петли. В школьной раздевалке я ждала сына не долее пяти минут, но в раздевалке одновременно одевались два первых класса, и то, что там творилось, явно было не для моих нервов. По дороге домой накопившееся за это время раздражение требовало выхода, и доставалось ни в чем не повинному ребёнку.
Вспоминаю, как однажды мы вместе с Янкой ехали по делам в Жешов, оставив дома мужей и детей. Ехали одни, поезд не был переполнен, в нашем купе, кроме нас, была лишь мама с пятилетним сынишкой. Мы с Янкой даже не разговаривали, отдыхая душевно и физически от своих детей и домашних забот и с интересом наблюдая за чужим ребёнком. Блаженство переполняло нас и наверняка просто-таки излучалось в окружающее пространство. Релакс, полный отдых!
Одно удовольствие было наблюдать за несчастной матерью мальчика — взъерошенной, взопревшей, с безумными глазами пытавшейся призвать к порядку сыночка. Непоседа сыночек ни секунды не сидел спокойно. Он вытер пыль под всеми нижними полками, очистил пальчиками все имеющиеся в купе пепельницы, размазал сопли по себе и по вагонной полке и довольно успешно придавил дверью пальцы. Мы испытывали неземное счастье — ведь это был не наш ребёнок! Наши остались с папочками! Нам можно было сидеть и ничего не делать! Незабываемые мгновения…
После неудачных попыток нанять няню к детям или домработницу я вынуждена была опять обратиться за помощью к матери. Правда, мы попытались и Роберта отдать в детский садик Польского радио, но это тоже окончилось печально. Как и его брат, Роберт чуть ли не на следующий день заразился инфекционной желтухой. Муж был против того, чтобы мальчика воспитывала бабушка, которая, по его словам, окажет на парня дурное влияние, но что было делать? Лучше уж пусть ребёнок будет дурно воспитан, чем совсем его лишиться.
Не выдержала я роли матери, жены и домашней хозяйки и принялась искать работу. Даже чтение детям книжек в известной степени было мне не по силам. Читала я им только три произведения: «Винни-Пуха», «Доктора Дулиттла» и «Золотой ключик, или Приключения Буратино», предпочитая его русскую версию итальянской, с Пиноккио.
В ту пору дошли до меня слухи, что можно приобрести участок для строительства индивидуального жилого дома на улице Рощинского. Для этого требовалось двадцать тысяч злотых в качестве первого взноса. Значительную сумму нам могла одолжить Люцина, остальное мы бы собрали среди родственников. Мне обещали помочь в получении участка знакомые из Урбанистического бюро Варшавы, куда я собиралась поступить на работу. Надо было только похлопотать, обратиться к директору Панчакевичу.
Намереваясь сразу же поговорить с директором о двух своих проблемах, участке и устройстве на работу, я вошла в приёмную и вежливо поинтересовалась у секретарши:
— Проше пани, директор Чакевич может меня принять?
— ПАНчакевич! — поправила меня секретарша.
— Да, да, конечно! — поспешила я исправиться. Похоже, у них здесь царит титуломания. — Пан директор Чакевич может меня принять?
— Директора нет, — сухо ответствовала секретарша, глядя на меня как-то странно. — Он принимает завтра.
Пришла я завтра и опять домогалась свидания с паном директором Чакевичем, склоняя во всех падежах этого «пана», раз им так нравится. Напрасно, его опять не оказалось. Потом я говорила с директором по телефону, упорно называя его паном директором Чакевичем, и только положив трубку, сообразила, что фамилия директора не Чакевич, а Панчакевич. Меня в жар бросило и одновременно стало так смешно, что я долго хохотала, но больше общаться с директором не решилась. Вот таким образом моя семья не обзавелась собственным домиком на улице Гощинского. Ну прямо как в русском анекдоте: «Панкрат? Да какой он пан, просто Крат».
В то время начинали строить Дом крестьянина, и я пошла к ним работать. Меня зачислили в разряд технического персонала, и лучше я сразу честно и недвусмысленно скажу, чем я там занималась, а то на этот счёт ходят всевозможные вздорные слухи, вплоть до того, что я его проектировала и была начальником строительства. Все это глупости, проектировал комплекс Пневский, я у него училась, но никогда не работала, это во-первых. А во-вторых, руководство стройкой и технический персонал — две большие разницы, я относилась к последним. Начала я с роли безеровщицы — инженера, подсчитывающего выполненный различными группами строителей объём работ, по которым им начислялась зарплата. Потом мне поручили эту зарплату выплачивать. На этих двух должностях я вплотную столкнулась с рабочим классом — вот откуда у меня широчайшие познания в этой области, — а также с множеством идиотских постановлений и законов в строительстве, чрезвычайно его затрудняющих, да что там — отравляющих жизнь и строителям, и руководству. Тогда же научилась обходить законы. Общение с землекопами, бетонщиками, каменщиками, плотниками и многими другими тружениками строительных специальностей чрезвычайно расширило мой кругозор и стало хорошей школой жизни, начиная с языковых проблем (множество жаргонных словечек в области строительства было мне тогда неизвестно) и кончая тонкостями в области психологии. Работа на первых двух должностях и затем в секции обмеров, если её подробно описать, даст мне готовый материал не для одного толстого романа. Роман не роман, но кое-чем я сейчас постараюсь поделиться с читателями, тем более что во всех моих произведениях впоследствии я черпала богатейший материал из этого неиссякаемого источника. Тут и характеры людей, и совершенно уникальные прототипы моих будущих героев, и множество невероятных, но как нельзя более правдивых жизненных ситуаций и приключений, и, конечно же, словечки и выражения…
Ну вот хотя бы такой случай. Работала я тогда в секции обмеров. В ней, кроме меня, работали ещё Иреней, великолепный техник и очень красивый парень, вылитый Мефистофель, и инженер-конструктор Кристина. Фамилия у неё была знаменитая, историческая; разумеется, я её помню, но называть не собираюсь, не то вся фамилия обидится, во всяком случае у неё наверняка был в гербе геральдический козёл с задней ногой. Она пыталась воспитывать Иренея, который с большим удовольствием играл роль хулигана, бабника и пьянчуги, желательно опасного для окружающих.
Кристина же научила меня, как следует разговаривать с главком, где сидело самое главное руководство в области измерений и финансов по фамилии Карабин.
— Звонишь, значит, — меланхолически разъясняла мне Кристина, — и говоришь: мне бы хотелось с Карабином. Там так принято говорить. И знаешь, сколько раз я ни звонила, у меня всегда складывалось впечатление, что Карабину со мной не хотелось…
С Иренеем у меня в самом начале нашей совместной работы произошёл конфликт. Работали мы на строительстве этого самого Дома крестьянина в спартанских условиях, жили в бараке без особых удобств, ни поесть, ни попить. У коллег напротив нашей секции была электроплитка, я лично приобрела чайник, чтобы можно было хоть чай вскипятить, сухой бутерброд не лез в горло. И вот этот нахал Иреней без спросу сварил в моем чайнике себе грибной супчик с перловой крупой! В тот день у меня был завал с работой, смертельно голодная я выбрала минутку и помчалась к коллегам напротив, чтобы вскипятить в своём чайнике чай. И увидела страшную картину: мой чайник стоит на плите и в нем весело булькает густая жидкость, в которой время от времени всплывают белые куски грибов. В ярости схватив чайник, я вылила его содержимое в туалет. Вызванный криками свидетелей, примчался Иреней и застал меня за тем, как я вытряхивала из посудины остатки грибочков с крупой. Отреагировал он в весьма изысканной форме.
— Пани соизволила вылить мою собственность в нужник! — орал он, стоя надо мной.
Пришлось подделываться под его стиль.
— А пан был любезен не обратить внимания на то, что это чайник! — разъярённо орала я в ответ. — Чайник, в нем чай кипятят!
Привлечённый нашими криками, вокруг собрался весь персонал ближайших отделов и с интересом ждал дальнейшего развития скандала. Боюсь, мы их здорово разочаровали, я не стала бить Иренея чайником по голове, ограничившись лишь светской руганью. Но на кретина, не знающего, для чего служит чайник, я обиделась и не разговаривала с ним недели две.
Помирил нас пожар. Загорелось на складе под нами, и так случилось, что не было на месте ни нашего заведующего, ни Здислава из технической секции, а дым пробивался уже из щелей пола. Позабыв обиды, я бросилась за помощью к Иренею, ведь пожар на стройке — страшное дело. И тут Иреней проявил себя с самой лучшей стороны, продемонстрировав хладнокровие, смекалку и даже мужество. Выломав двери запертого склада, он загасил уже горящие тряпки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53