А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

девушка в джинсах и куртке, севшая у изголовья мужчины с желтушным лицом; девчонка почти не разговаривала, беспрерывно жуя жвачку и поглядывая на часы, чтобы поскорее смотаться.
Эдуара и Барбару никто не интересовал; они продолжали пребывать в состоянии онемения, где не существовало ни времени, ни пространства.
Прозвучал звонок, оповещающий об окончании посещений, и палата сразу опустела. Князь и молодая женщина пребывали по-прежнему в том же самом состоянии. Раздраженная медсестра пришла предупредить Барбару:
– Мадам! Время истекло.
– Нет, – ответил Эдуар, – все только начинается. Они с сожалением разъединили свои руки. Пальцы затекли, онемели, и они дружно посмеялись над этой болью.
Барбара вынула из своей сумочки визитную карточку и положила на ночной столик.
– Я заменила мое смешное имя на Сильвию, – сказала она, – а фамилию я ношу своего отчима: Деманжо. – Она прибавила: – Давайте не будем обмениваться пустыми обещаниями? Если сегодняшняя встреча должна иметь продолжение, свяжитесь со мной.
Бесполезно давать ваши координаты: я из тех женщин, которые ждут.
– А я из тех мужчин, которые молчат, – ответил князь. – Столько людей говорят, чтобы ничего не сказать, что я предпочитаю ничего не говорить, чтобы сказать все.
Сильвия надела непромокаемый плащ безукоризненного покроя и на прощание кивнула. Возможно, в коридоре она чуть-чуть всплакнет.
Эдуар поправил кровать, чтобы можно было вытянуться. Он зарылся головой в подушки, дабы пережить вновь каждый момент их свидания. Но перед ним упорно маячил облик маленькой девочки из тех, далеких времен. Теперь, когда он ее увидел взрослой женщиной, он наконец вспомнил ее детскую мордашку.
40
Он узнал о гибели Мари-Шарлотт только через неделю. Комиссия по дознанию приехала в больницу, чтобы выслушать его показания. Кремона, рассказавший ему о трагических событиях, происшедших в гараже, присутствовал при допросе. Кроме ружья, в этой истории все было ясно. Банан утверждал, что Наджиба вырвала его из рук своего врага, но Фрэнки и Дылда упорно отрицали наличие оружия в банде. Наджиба, глубоко травмированная всем происшедшим, не в состоянии была отвечать на вопросы полицейских; она лишь издавала нечленораздельные звуки, прерываемые рыданиями. Судья потребовал, чтобы ее поместили в реабилитационную клинику. Эдуар также утверждал, что он ничего не знал об обрезе. У Банана хватило ума спилить ствол ружья в другом месте, а не в гараже, поэтому у следователей не было никаких улик, и они ничего не могли доказать.
Жуткая смерть этой порочной девчонки не огорчила князя. Он знал, что преступные наклонности его кузины привели бы ее либо в тюрьму, либо к гибели.
Полицию беспокоила еще одна вещь – первое нападение банды Мари-Шарлотт на гараж.
– По меньшей мере странно, месье Бланвен: эти варвары уничтожили лучшие из ваших машин, издевались над вашим помощником и его сестрой, а вы даже не подали жалобу в суд.
– Я этого не сделал из-за моей матери и матери Мари-Шарлотт. Не забывайте, ведь она была моей кузиной, а мне не хотелось усугублять страдания своей тетки.
Допрос вели в процедурной напротив кабинета, где Эдуар проходил лечение. Князь сидел, а полицейским и Кремона пришлось стоять. Это намного сократило визит следователей. После их ухода Бланвен спросил у адвоката, какому наказанию может подвергнуться Наджиба.
– Учитывая, что ее действия признаны как самооборона, с хорошим адвокатом она отделается пустяком. Это означает, по моему глубокому убеждению, исходя из замечаний инспекторов полиции, самое страшное, что ей грозит, – это психбольница. Ведь у девушки, кажется, и раньше были признаки психической неуравновешенности. Сначала пережить зверское насилие, а потом разнести голову своей мучительнице – это, конечно, не создает предпосылок для обычного лечения.
«Болтун! Милый, неисправимый болтун!» Анри Кремона любил слова, тщательно их подбирал, словно жемчужины для ожерелья, а потом бросал их как бы невзначай, мимоходом.
– Скоро я смогу отсюда выписаться? – спросил князь.
– Естественно скоро, но профессор требует длительного ухода для окончательного выздоровления, и прежде всего – горный воздух!
– Я возвращаюсь в Швейцарию.
– Ну, тогда это пойдет только на пользу. Вы знаете, нам жаль с вами расставаться, мне и моей жене. Вы для нас были не обычным клиентом, а почти что другом. Мне б очень хотелось вас повидать, когда вы снова будете полны жизненных сил. Мы устроим небольшой семейный ужин; моя жена приготовит свинину с картофелем и кислой капустой. Она ведь из Эльзаса.
Эдуар обещал.
* * *
Прошла еще одна неделя, когда Эдуару наконец разрешили покинуть госпиталь. За ним приехал Банан. Трагические события его очень изменили: он потерял то бесценное качество, которое называется беззаботностью. В нем исчезла юношеская жизнерадостность; он сразу как-то повзрослел, остепенился, казалось, находится в напряженном ожидании и страхе.
Эдуару понадобилась вся его настойчивость, чтобы заставить Банана рассказать об убийстве.
Когда Селим вошел в гараж с новым замком, первое, что его поразило, – резкий запах разлитого бензина. А потом он увидел всю мерзость и гнусность происшедшего: свою сестру, прижавшуюся, почти что вдавленную в стену; ее одежду, облитую бензином и прилипшую к телу; нога была похожа на сломанную, повисшую ветку, а сама Наджиба, бормотала что-то нечленораздельное. Она уставилась на какую-то кучу тряпья, валявшуюся на полу. Банан сделал два шага. В этой куче тряпья он узнал тщедушное тельце в спущенных джинсах и трусах; худые бедра, раздвинутые ноги с обнаженным треугольником волос. А дальше начиналась кровь, ею была покрыта майка.
– Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, что было над ней? Ничего! Красная жижа с белыми обломками костей. Лопнувший глаз повис на розовой нити. – Селима начало выворачивать. Но это были лишь спазмы, без рвоты.
Когда он увидел на полу обрез, то все понял. Он подошел к Наджибе, стал с ней разговаривать. Но она его не узнала и стала страшно выть! Селима охватил ужас, он выбежал на дорогу с криками о помощи. Он кричал: «Там! Там!», показывая на гараж, серый, с белыми дорожками и квадратами окон оловянного цвета. Дом убийства.
Приехали жандармы. Затем полицейские в штатском, а потом прокурор. От волнения у Селима появился арабский акцент. Полиция хотела допросить Наджибу, но бедняжка не могла ничего понять, тем более ответить. Только чуть позже, уже в больнице, когда они оказались вдвоем, она в нескольких словах рассказала брату всю правду.
* * *
Они ехали по автостраде, которая проходила через Нантуа.
– Ты не очень устал? – спросил Банан.
– Нет, на этот раз я в норме, – пошутил Эдуар. – Меня очень беспокоит Наджиба. Как ты думаешь, она выдержит этот новый удар судьбы?
Селим вздохнул:
– Это было бы слишком хорошо!
– Вероятно, твои родители меня проклинают?
– Не тебя – гараж. Моя мать утверждает, что там поселились злые духи и если мы там останемся, то произойдут новые беды.
– Мы там не останемся, – пообещал князь. – Пока я болтался между жизнью и смертью, в моей башке созрел план.
– Ты мне о нем расскажешь?
– Пока нет. Я жду, когда это обретет более четкие контуры; возможно, это предрассудки, но я стал суеверен, и это мне помогает жить.
Все было залито призрачным лунным светом. Когда они въехали в туннель, фантасмагория полнолуния на некоторое время прекратилась, но, как только они выехали на трассу, все возобновилось.
Эдуар думал о Барбаре-Сильвии. С момента ее появления в больнице она занимала все его мысли. В течение четырех дней Эдуар боролся с желанием ей позвонить; ему казалось, что этот звонок в какой-то мере мог бы разрушить волшебство их первой встречи. Но затем он все-таки решился, позвонив из больничного таксофона. Секретарша с сильным лионским акцентом сказала ему, что мадам Деманжо на линии. В трубке слышался треск пишущих машинок, звонки, шум разговоров, из чего он сделал вывод, что агентство крупное.
Пока Эдуар представлял, как она справляется с делами, внезапно на том конце провода раздался голос молодой женщины:
– Алло, добрый день. Извините, что я вас заставила ждать. Как вы себя чувствуете?
– Здоровье или сердечные дела?
– Сначала о здоровье.
– Мне гораздо лучше, врач употребляет эпитеты только в превосходной степени, а это хороший признак.
– А сердечные дела?
– Полное единство со всем остальным! Подобно знаменитому черному камню Мекки! Я даже не представлял, что можно жить только воспоминаниями о женщине: разговаривать, есть, даже спать, постоянно думая и видя перед собой черное платье, белый плащ и лицо, к которому шел всю жизнь, спотыкаясь, делая неверные шаги, но все-таки повинуясь воле Провидения.
– Вы хорошо говорите, – сказала она.
– Это входит в обязанность князей. Язык развязывается очень легко, когда хочешь красиво выразить свои мысли.
Больше им не о чем было говорить; правда, молчание в телефонной трубке не было таким выразительным, как молчание с глазу на глаз.
– Вы думаете, что мы снова увидимся? – спросила она, казалось, через целую вечность.
– Я заканчиваю лечение, возвращаюсь в Швейцарию и…
– Вы знаете, что Женева в восьмидесяти минутах полета от Лиона?
– Знаю. Но до нашей встречи я должен разобраться в сложной ситуации моей бабушки, княгини Гертруды.
– Вы считаете, что на это уйдет много времени?
Они ничего не стали обещать друг другу; они даже не условились ни о встрече, ни о следующем телефонном звонке.
– Все нормально? – спросил Банан, который прекрасно вел машину.
– Все нормально. Араб откашлялся.
– Итак, возвращаясь к разговору о Наджибе, ты, должно быть, заметил, что она без ума от тебя?
Эта перспектива не воодушевила Эдуара: она как бы бросала тень на его такую светлую, прекрасную любовь.
– Она еще совсем девочка, – сказал Эдуар.
– Представляешь, я нашел кучу писем, которые она тебе писала украдкой и прятала в твоей комнате. Мари-Шарлотт их обнаружила раньше меня; я только не пойму, почему они привели ее в такую ярость, и она с ними обошлась по-свински. Тем не менее я их собрал, чтобы отдать тебе – ведь они тебе предназначались.
Большим пальцем он указал на заднее сиденье.
– Они в пакете, обернутом газетной бумагой, возьми его!
Князь проследил взглядом за рукой Банана, посмотрел на заднее сиденье и увидел пакет.
– Как только мы приедем, я его возьму, – сказал он. – Мне б не хотелось читать их в машине.
* * *
Почти что в полночь они приехали в Версуа. Городок был объят тишиной и спокойствием, как и воды его озера. Яркий свет полнолуния заливал большую крышу замка, и от нее исходило какое-то странное свечение; в листве парка ухала сова. Эдуару даже казалось, что он узнал крик ночной птицы.
Желтый свет фар высветил покрытые ржавчиной ворота. Банан вышел из машины, чтобы их открыть, но ворота были заперты.
– Если мы позвоним, то они должны будут спуститься в ночных рубашках, – сказал Эдуар.
– Ты знаешь, где они прячут ключи?
– Под одной из черепиц слева от перил.
За несколько секунд Селим перелез через ворота и открыл их.
Фасад замка, полностью погруженный в темноту, удивил князя, так как обычно на крыльце всю ночь горела лампочка. Банан остановил машину у самых ступенек лестницы и начал трезвонить в дверь. Так как никто не отвечал, они стали сигналить. Они уже потеряли надежду, когда вдруг в окне показался слабый лучик света. Дверь открылась, и перед удивленным Эдуаром появилась Розина в тоненькой ночной сорочке. В руках она держала свечу, освещавшую ей дорогу неверным, колеблющимся пламенем.
Мать, увидя своего Дуду, закричала от радости. Взволнованная таким сюрпризом, она уронила свечу, но пламя, к счастью, не погасло.
– Вам отключили электричество? – спросил Эдуар, сжимая в объятиях Розину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56