Множество стилей смешалось в замке – от неоготического до стиля 30-х годов.
Сторож толкнул неплотно закрытую дверь и объявил:
– Прибыл месье, о котором я говорил вам, монсеньор.
И посторонился, пропуская Эдуара.
Бланвен вошел в маленький скромный кабинет, вдоль стен которого выстроились деревянные картотеки. В центре стоял стол, покрытый зеленым сукном. Сидевший в крутящемся кресле толстый старик что-то подсчитывал на длинных листках глянцевой бумаги, временами окуная древнюю ручку в хрустальную чернильницу. Ему должно было быть около восьмидесяти лет. Лысина у него была совершенно клоунская: остроконечная макушка голая, а длинные и прямые седые волосы падали на плечи. На старике был черный костюм старомодного покроя, целлулоидный воротничок и жемчужно-серый галстук; нелепый белый платочек с кружевами красовался у него на груди.
При письме он пользовался очками, но снял их, увидев посетителя.
Эдуар склонился в поклоне, подозревая, что именно этого требуют правила приличия, принятые в замке.
– Монсеньор…
И застыл в ожидании, что герцог пригласит его подойти поближе. Тот указал Эдуару стул напротив.
– Я ровным счетом ничего не понял из рассказа Вальтера, – еле слышным голосом заявил камергер. – Извольте объясниться.
От волнения Бланвен задыхался, ему было стыдно. «Черт побери, да ведь я сын князя, так твою и разэтак!»
Он уселся и посмотрел на своего собеседника со спокойной уверенностью.
– Прежде всего, монсеньор, я хотел бы сказать вам, что мой шаг, несмотря на всю его необычность, является совершенно бескорыстным.
Эдуар никогда так не изъяснялся и сам удивился своей напыщенности. Где он вычитал подобное? Крепко сжатые руки герцога Гролоффа лежали на листках бумаги, а кончиками пальцев он поигрывал оправой своих очков.
– Да будет ли мне позволено узнать, монсеньор, с какого времени вы проживаете в замке? От вашего ответа многое зависит.
– Я живу в Версуа с тех пор, как сюда переселились княгиня Гертруда и ее покойный сын, – ответил герцог, – то есть с момента окончания последней войны.
Рассказывая сыну об обитателях замка, Розина умолчала о герцоге. Наверное, в ту пору он не произвел на нее никакого впечатления.
– В таком случае вы все быстро поймете, монсеньор. Не припоминаете ли вы молоденькую девушку, выгнанную из дома собственным отцом, которую привезла сюда одна из подруг княгини в конце пятидесятых годов? Ее звали Розина, и она работала в замке горничной.
– Как сейчас вижу ее, – уверенно сказал старик.
– Я ее сын, – бросил Эдуар.
Его собеседник остался невозмутимым.
– Вот как… Ну, и что?
– А то, что одновременно я сын князя Сигизмонда Второго, родившийся от его любви к моей матери.
Герцог грузно поднялся. На его лице не читалось никаких чувств, только глубокая усталость.
– К величайшему моему сожалению, месье, больше я не могу выслушивать вас, – сказал старик. – Великие мира сего – живы они или мертвы – всегда являются объектом клеветы со стороны людей, подобных вам. Вальтер проводит вас.
Эдуар, побледнев, встал, его захлестнуло невыразимое чувство стыда. Взрывной характер толкал его на то, чтобы наорать на старика, но он сдержался – только для того, чтобы испытать свою силу воли.
Бланвен достал из кармана письмо князя к Розине.
– Это послание князя моей матери доказывает, что Сигизмонд Второй – мой отец, монсеньор, это оружие, которое она могла пустить в ход. Князь дал ей его, потому что доверял моей матери, и он оказался прав. Я узнал обо всем только три дня тому назад; я явился сюда, если можно так выразиться, паломником, к этому меня подтолкнула какая-то сила – мне трудно определить ее – может быть, всего лишь любопытство. Я возвращаю это письмо семье князя Черногорского, так как, я сказал об этом в самом начале нашего разговора, мне ничего не нужно. Примите мое глубокое уважение, монсеньор.
Эдуар поклонился еще ниже и вышел из кабинета. На этот раз Вальтер брел за ним, временами испуская стоны, потому что Бланвен шагал слишком быстро.
У ворот Эдуар спросил старика, откуда у того такой неуловимый акцент. Сторож ответил, что он уроженец крайнего севера Италии, где говорят «на австрийском языке».
Садясь за руль своего автомобиля, Бланвен услышал урчание в собственном животе и понял, что умирает от голода. Близился полдень, и он, решив пообедать где-нибудь неподалеку, пустился на поиски ресторана, где подавали бы знаменитое филе окуня, которым так славится швейцарская народная кухня. Искомое он нашел на берегу озера. Хотя погода хмурилась, Эдуар решил пообедать на террасе: он не боялся ни жары, ни холода – перепады температуры, казалось, вовсе не трогали его.
Он заказал себе мясо (мейд ин Аргентина), филе окуня и сыр. Бланвен ничуть не был обескуражен своей неудачей: она вписывалась в заранее намеченную линию поведения. «Никогда не пытайтесь показать мне этого ребенка, вас просто не допустят до меня». Масть была объявлена в свое время. Так и должно было произойти. Князь родил не князя, а автомеханика. Он должен возвращаться к своим переднеприводным автомобилям и навсегда забыть необычное приключение Розины! Сын матери-одиночки! Вот его участь!
Разворачивая крохотную упаковку масла, Эдуар улыбался. Затем положил себе жаркого, посолил его и принялся есть.
Почему он чувствовал облегчение? Ощущение неприятной, но неотвязной обязанности и то, что он выполнил ее?
Официантка принесла тарелку сушеного мяса с гарниром из корнишонов и маленьких луковиц в уксусе. Эдуар принялся есть тонкие ломтики розового мяса, беря их прямо пальцами.
– Князь Эдуар срать хотел на вас всех! – проворчал он.
Опорожнив графинчик белого вина, Бланвен сделал знак официантке принести еще.
– Жажда замучила? – пошутила деревенская девчонка.
– Жажда по белому вину и твоему телу, красавица!
В гневе она унесла свою добродетель на кухню.
Закончив трапезу, Эдуар заказал кофе, прежде чем пуститься в путь. Дуя на чашку, он увидел ехавший на скорости похоронного катафалка старый «роллс-фантом». У достопочтенной тачки (но разве можно назвать «роллс-ройс» таким грубым словом, как тачка?), должно быть, были проблемы со здоровьем, потому что автомобиль перемещался толчками. Проехав несколько метров, он остановился рядом с рестораном. Сквозь затемненные стекла пассажиров не было видно.
С удивлением Эдуар наблюдал, как из машины вышел мастер на все руки Вальтер. Маленький австроитальянец открыл капот благородного средства передвижения, недоверчивым взглядом обозрел мотор и принялся дергать за какие-то детали, чье назначение явно было ему неизвестно.
Эдуар подозвал официантку и протянул ей купюру в пятьсот швейцарских франков, которые он поменял на таможне.
– Приготовьте мне счет, я сейчас вернусь! И он подошел к старому шоферу.
– А я-то думал, что «роллс-ройсы» никогда не ломаются, – сказал Бланвен.
Вальтер обернулся.
– О! Это вы, месье!
Из-за замешательства, вызванного аварией, он не удивился Эдуару, чувствуя себя оскорбленным в лучших чувствах этой неблагодарной машиной.
– Сядьте за руль и нажмите на газ! – приказал ему Эдуар.
– Вы разбираетесь в «роллс-ройсах»?
– Я автомеханик, а все автомобили похожи друг на друга, как и люди.
Вальтер повиновался указаниям своего «спасителя». Очень скоро Бланвен обнаружил причину неполадки – плохой контакт – и починил автомобиль.
– Нужно следить за предохранителями, – сказал Эдуар, – наверное, в Швейцарии столько же агентств «роллс-ройса», сколько и банков!
Вальтер поблагодарил его и уехал. Сквозь затемненные стекла Бланвен успел разглядеть клоунское лицо герцога Гролоффа, рядом с ним сидело бледное существо, похожее на привидение, в одежде чернее ночи.
18
В округе много судачили о таинственном исчезновении шофера такси Эли Мазюро.
Примерно десять дней назад он встал раньше, чем всегда, пока его супруга еще спала, и ушел из дому.
Человеком он был неразговорчивым, ни рыба ни мясо, но все его побаивались – и дома, и в мэрии, где он занимал должность второго заместителя мэра.
Поскольку Эли Мазюро не вернулся домой к полудню, его жена подумала, что он уехал дальше, чем обычно. Такое с ним иногда случалось. Однажды, в прошлом году, ему даже пришлось везти пассажира в Брюссель. В этот раз к ночи он тоже не вернулся, и тут уж мадам Мазюро всполошилась, потому что ее муж захватил с собой только фотоаппарат.
Наутро она сообщила в полицию, что ее муж не вернулся домой. Полиция разослала повсюду приметы Мазюро и номер его такси, а потом все застопорилось. Ведь в мире так много людей, которые исчезают из дома. В один прекрасный день они решают полностью поменять свою жизнь, бросают насиженное место и уходят, чтобы обжить какое-нибудь другое.
И вдруг сегодня как удар грома: одна влюбленная парочка в поисках укромного местечка забрела на заброшенный цементный завод и там обнаружила торчащий из-под кучи цемента, багажник автомобиля. Машину вытащили и быстро определили, кому она принадлежала. И уж тогда за дело взялась уголовная полиция.
Вот такая наэлектризованная обстановка была, когда Эдуар вернулся в свою мастерскую-гараж после трех дней отсутствия (возвращаясь из Швейцарии, он остановился у одного своего армейского дружка, учителя из городка Дубс).
Бланвен обрадовался, увидев, что Банан приступил к работе. Но паренек здорово изменился, его было не узнать, так он похудел. А при виде мертвенно-бледного лица и синяков под глазами просто щемило сердце.
– Тебе следовало побыть в постели подольше, – сказал ему Эдуар, – твоя рожа кого хочешь напугает.
Банан криво улыбнулся.
– У меня спала температура.
– Без вмешательства врача?
– В семействе Лараби лечением занимаются женщины.
– Отправляйся-ка наверх и приготовь мне какао, а я пока переоденусь, а то мне кажется, что на мне военная форма.
Они поднялись по крутой лестнице. На столе Эдуар заметил очки Рашели и записку Розины, в которой она благодарила его за превосходно прошедший обед. Бланвен настоял, чтобы у матери был ключ от его жилья, так что она могла приходить к сыну и в его отсутствие.
Эдуар взял очки и поднес их к своему носу. Они пахли ба. Все имеет запах – и люди, и вещи.
– Скажи-ка на милость, весь городишко будто взорвался после этой истории с такси; хваленая буржуазная безмятежность лопнула как мыльный пузырь.
Банан не ответил.
– Ты слышишь меня, Обманувший Смерть?
– Да, да. Значит, теперь ты интересуешься мотоциклами? – Что ты там плетешь?
– Ты сам сказал мне, что едешь в Швейцарию посмотреть мотоциклы.
– Не пришлось увидеть, – сказал Бланвен.
В замке он напрочь забыл о мотоциклах князя. Банан включил электрическую кофеварку. Эдуар уже успел раздеться до трусов и искал в шкафу синюю хлопчатобумажную рубашку. Подмастерье достал две щербатые чашки, сахарницу и две ложечки, сделанные из такого легкого сплава, что они не тонули.
– А таксист, – продолжал Эдуар, – это не тот хмурый парень в кожаной куртке?
– Думаю, что да.
– Тогда, значит, именно он отвозил Розину в Париж, когда она отправилась за маленькой сучкой?
Банан буквально рухнул на стул.
– Эдуар! – слабо позвал он.
Бланвену почудилось, будто его молодому другу стало дурно.
– Что с тобой, Селим? Не собираешься ли ты хлопнуться в обморок, как слабонервная дамочка?
И он похлопал паренька по щекам.
– Хочешь глоток рома, чтобы прийти в себя?
– Нет-нет, все в порядке. Послушай-ка, великан, я должен тебе кое-что сказать. Нечто ужасное.
Бланвен присел на краешек стола.
– Можно подумать, что ты находишься при смерти, мой бедный зайчик. Ну, говори!
Паренек вздрогнул.
– Этого таксиста убила Мари-Шарлотт!
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Эдуар.
– Она сама сказала.
– Она просто приняла тебя за дурачка и решила произвести на тебя впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56