Я поставил себя на место человека, которому нужно надежно укрыть нечто ценное в земле. Выяснилось, что таких мест не так уж и много. Точнее, три. Я взял лопату и начал копать.
— Вы работали в одиночку?
— Разумеется. Колхозом такое дело не делают. Вечером я приехал сюда и начал копать. Господин Салехард заявлял, что клад Косинской находится на глубине восьми метров. До этой глубины я не дошел. Но на семи метрах лопата уперлась в дерево…
— В дерево?!
— Да, в дерево… в крышку сундука.
Я повел головой и показал на нечто, покрытое грязным куском брезента. Камера последовала за моим взглядом… Я сдернул брезент. Под ним стоял довольно старинного вида сундук. Его одолжила нам Светкина подруга Василиса. Видела бы она, как телевизионщики мазали сундук грязью!… В общем, сундучок выглядел как надо — будто только что из земли. Йо-хохо и бочонок рому.
— Что, — спросила, «волнуясь», Траханная-Труханная, — в нем?
— Откуда же я знаю? До вашего приезда не открывал.
— Откроем?
Я почесал бороду:
— Хорошо бы, конечно, дождаться приезда властей. А то ведь затаскают потом.
— Под мою, — сказала Машка. — Под нашу ответственность, Андрей. Ведь все фиксирует камера.
Я некоторое время «колебался», потом махнул рукой:
— Была не была. Больше расстрела не дадут.
Мы «вскрыли» сундук. А внутри…
О, что было внутри! Всем Агентством собирали «сокровища». Внутри были «золотые червонцы» в «старинной» шкатулке.
Был «старинный» в «серебре» «Смит-Вессон». «Перламутровую» рукоятку украшали «рубины». Было «бриллиантовое» колье и «жемчуг» россыпью… В общем — клад.
Дураку понятно — клад!
Умному, может, и непонятно. Но не для умных же, в конце-то концов, существует ТВ.
На этом мое участие в «шоу» закончилось, а само «шоу» еще нет. Потому что на экране появился «ювелир». А как без ювелира? Общественность должна быть уверена, что ей не втюхают стекляшки вместо брюликов… Без ювелира никак!
И на экране появился «ювелир». А настоящий ювелир должен быть — что?… Правильно, евреем. Если ювелир или — Боже упаси! — зубной техник не еврей, то это уже, таки я вам говорю, не ювелир и не зубной техник… Это прямо… это прямо Иванов какой-то!
Наш «ювелир» как раз носил фамилию Иванов. Но внешность имел такую, что паспортистка, заглянув в паспорт при всеобщем обмене и увидевши там запись «русский», усмехнулась и понимающе подняла бровь. К ювелирному искусству Сергей Ильич тоже никакого отношения не имел — всю жизнь отработал инженеромтехнологом в оборонке. Потом архитекторы перестройки решили, что специалисты высочайшей квалификации должны делать кастрюли и раскладушки. Иванов с завода уволился и стал торговать на рынке поношенными шмотками.
Маша Затраханная называла Сергея Ильича Шмулем Ароновичем и совала ему в нос микрофон и «бриллианты». Иванов надувал щеки, держал в правом глазу специальную лупу и бормотал:
— Тэк-с, тэк-с… Полтора карата… тэк-с, тэк-с… два карата. А это? О-о-о!
О— о-о!
— Что? — тоненько запищала Трахнутая. — Что, Шмуль Аронович?
— Не может быть!
— Что? — в отчаянии кричала Машка.
Иванов закатил глаза и трагическим голосом заявил:
— Восемнадцать карат, или я не Шмуль Аронович Глузман!
— Ах! — воскликнула Машка так, как будто достигла оргазма.
…Вот так мы пошутили. Восемнадцать, блин, карат… И ни на полкарата меньше!

***
Первый звонок раздался, когда мы со Светланой только-только откупорили бутылку шампанского — надо же отметить наш успех. На Каннский фестиваль его, конечно, не представишь — там в жюри одни жлобы, вон, даже Сокурова забодали… Но все-таки мы сработали не худо.
Бандерас рядом со мной отдыхает, а уж про блестящую работу Иванова в роли Глузмана я ва-а-ще молчу — гигант! Гигант! Юрский!… Смоктуновский! Э-э, да что там — сам Мамонт Дальский!
Мы выпили шампанского. Телефон надрывался, и я снял трубку: алло!…
А звонила, оказывается, коллега — журналистка из одного весьма уважаемого издания. Толковая, между прочим, тетка.
Имеет два высших образования, знает шесть языков.
— Андрюхин, — сказала толковая, — я тебя поздравляю.
— Спасибо, — ответил я. — А с чем?
— С кладом. Разумеется, с кладом.
Андрюхин, дай эксклюзивчик.
Я опешил. Я спросил: ты, родная, что — серьезно? А она сказала: какие шутки? А я сказал: ты сама-то сюжет видела?
А она сказала: а как же? А я сказал… Ничего я не сказал. Я тихонько закрыл рот и положил трубку.
Потом телефоны звонили, не переставая.
Потом Светка сказала:
— Класс, Обнорский. Вам с Машкой Затраханной надо в Голливуде сниматься.
— Фамилия у Марии — Труханная, — возразил я.
— Пусть будет Затраханная, — заявила Светка… — Нормальный псевдонимчик между нами, девочками, говоря. Или, наверное, я лучше себе этот псевдоним возьму. Можно я, Шеф, буду так подписывать свои заметки?
— Перейдешь работать в какую-нибудь «клубничку» — ради Бога! А в «Явке с повинной» — извини, вульгарничать не позволю. Никаких Затраханных на страницах моей газеты не будет. Только Невъебенные… Понятно?
Нам было весело. Мы совершенно не предполагали, что нас ждет впереди.
Сначала на меня обрушился град звонков. Коллеги-журналисты интересовались кладом Косинской. Сперва я шутил. Потом стало не до шуток. Я хоть и понимал, что ТВ изобрели не для шибко умных, но ведь и не для идиотов… Я опечалился.
Я стал объяснять, что это шутка. Шутка это такая, понимаете? Прикол… Это, — говорили мне, — клад-то Косинской — шутка? Хе-хе, шутка! Андрюха, ты не темни, шепни на ушко: в какую сумму, хотя бы приблизительно, оценивают клад?
Тогда я задавал встречные вопросы: скажи мне, друг мой, может ли один человек за одну ночь выкопать яму глубиной СЕМЬ метров?… Большинство моих коллег после этого вопроса врубались и начинали хохотать, приговаривая: а я-то, дурень, попался на крюк!
Но некоторые не врубались. Тогда я задавал другой вопрос: а как ты, коллега, представляешь себе раскопки на территории государственного музея, охраняемого этим же самым государством? Ты что — охренел? Ты поле-то видишь?
Так вот мы пошутили… Негодяи — однозначно!

***
Через сутки все-таки народ успокоился, звонки прекратились. Светке я сказал:
— Чтоб больше идей твоих стопудовых, Аристарховна, я не слышал. Придумала ахинею какую-то…
— Но ты же сам, Андрей, одобрил.
— Я одобрил? — возмутился я. — Я эту ахинею одобрил?… Да, я одобрил. Вот и лишу тебя премии к чертовой матери!
— За что? — удивилась Светлана.
— За… за… в общем, иди работай. Я придумаю за что. Ну это ж надо такую ахинею придумать! ВАЗМУТИТЕЛЬНО!

***
А на другой день ко мне явился адвокат господина Салехарда. Вернее, сразу два.
Они пришли без предварительной договоренности, и я мог бы их не принимать. Но рассудил, что два серьезных человека без дела не придут, и скомандовал Оксане: запускай обоих, будем потрошить.
Оба адвоката оказались чем-то похожи.
Вообще я заметил, что все адвокаты немножко похожи. На лицах у них написано что-то такое… особенное. Они несут некую печать знания, которое не доступно простым смертным. Адвокаты значительны, как жрецы тайной секты или шаманы племени мамба… Рядом с ними, правоведами, ты ошущаешь себя ущербной, убогой, косноязычной полукриминальной особью. По крайней мере, им так хочется.
Впрочем, может быть, я не прав. Вот, например, Аня Лукошкина…
Вошли два правоведа. У одного был костюм в полоску, а галстук однотонный, у второго, наоборот, — лысина. Одного звали Филиппом Филипповичем, другого, наоборот, — Сергеем Станиславовичем. Но — близнецы.
Я предложил присаживаться, спросил насчет кофе-чаю и поинтересовался: что же их, правоведов-то, сюда принесло… то есть привело?
— Мы, — сказал Филипп Филиппович, — представляем интересы нашего клиента — Михаила Георгиевича Салехарда… А чай мы пить не будем.
— Да, — сказал Сергей Станиславович. — Не будем… дайте кофею.
Я понял, что это серьезно. Правоведы ловкие попались. Таким палец в рот не ложи. Э-э, нет, не ложи — ловкачи-правоведы. Я понял, что нужно спасаться.
— Конечно, — сказал я. — Сейчас я прикажу секретарше приготовить кофе.
Адвокаты заявили, что их клиент — депутат Государственной Думы, а моя безответственная телевизионная выходка подрывает и дискредитирует его имидж и т. д. и т. п. Они говорили довольно долго.
Я слушал, кивал головой и думал, что братаны подобную речугу формулируют короче: за базар, типа, отвечать надо!

***
На следующий день, около восьми вечера, Оксана уже ушла, и когда зазвонил телефон, я сам снял трубку.
— М-мне н-настоятельно н-нужно пе-переговорить с г-г-господином Обнорским, — сказал мужской голос.
— По какому вопросу? — спросил я.
— П-по очень в-в-важному.
Вот так — по очень «в-в-важному»…
И я верю. Я верю, что для того, кто звонит, вопрос очень важен. Но вот важен ли он для остальных, в том числе для Агентства «Золотая пуля» и для меня — Обнорского А. В.?
— Вы по какому вопросу? — повторил я.
— П-послушайте. Д-днем меня т-трижды фут-футболила с-с-секретарша. А д-дело в-важнейшее. Н-на нем вы сможете з-з-зработать и этические, и ф-ф-финансовые дивиденды.
Про «этические» дивиденды я ничего не понял, но ф-ф-финансовые меня заинтересовали. У нас аккурат сложился очередной кризис, денег не было даже на зарплату, и где их взять, никто не знал.
Днем мы провели совещание, обсуждали ситуацию больше часа, но ни к чему не пришли… Короче, именно упоминание про финансы решило исход дела.
Я сдался.
— Я, — сказал я, — Обнорский. Слушаю вас.
— Я м-могу предложить в-вам совершенный эксклюзив.
— Простите, как вас зовут?
— Олег.
— Очень приятно. А меня Андрей.
— Я з-знаю.
— Так в чем суть дела?
— У-у м-меня есть дневники Т-троцкого… Б-бронштейна.
— Поздравляю. А при чем тут я?
— Н-но ведь вы занимаетесь р-розыском к-культурных и-и-и-исторических ц-ц…
Вот оно в чем дело! Опять рикошет от «клада Косинской». Это определенно уже начинает надоедать.
— К Салехарду, — сказал я. — С розыском ценностей — к Салехарду.
— С-салехард конъюнктурщик, — резко ответил Олег, и я с ним мысленно согласился. — А у-в-вас ре-ре-путация…
— Хорошо. Хорошо, Олег. Объясните толком, что вы предлагаете.
— Я м-могу продать вам д-дневник и. п-письма Л-л-льва Т-троцкого. П-подлинники. А вы я-я-якобы провели расрасследование и их на-нашли. Это же ф-фурор. С-сенсация. И — д-деньги.
— А почему вы сами не хотите это сделать?
Олег некоторое время молчал, потом сказал:
— Н-не могу. Есть н-нюансы.
— Бывает, — согласился я. — А сколько вы хотите за ваши письма и дневники?
— В-вы покупаете? — обрадовано спросил он.
— Помилуйте! Кота в мешке?
— Я п-предоставлю образец. П-покупаете?
— Возможно. Так сколько вы хотите?
— Сущий п-пустяк. Тысяч десять, например.
— Рублей?
— Шу-шу-шутите? На С-сотби цена н-на такие р-раритеты…
— Почему бы вам, Олег, — перебил я, — не предложить ваши раритеты на Сотб?
— Это н-невозможно. У м-меня ос-ссобые об-об-обстоятельства.
— Кхе. Откуда у вас подлинники Троцкого? Если мне не изменяет память, Лев Давидович еще в тридцать девятом году продал свой архив Гарвардскому университету.
— У-у меня есть п-подлинники. Х-хотите убедиться?
Я сел на подоконник, закурил. За окном был конец мая, но листва на деревьях уже набрала полную силу, заматерела полетнему…
— Х-хотите у-убедиться?
— Да, хочу. Приносите ваши бумаги.
— Н-нет, невозможно.
— Ну, Олег, так дела не делают. Я вам уже объяснил: за кота в мешке я не заплачу ни копейки.
— Образец т-текста я оставил в ячейке к-камеры х-хранения М-московского вокзала. Записывайте к-код…

***
Через сорок минут я был на Московском вокзале. Вокзалы в России — это особая тема. О них можно писать исследования. Я не имею в виду исторический, инженерный или архитектурный аспект… тут я пас. Я имею в виду аспект криминальный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33