Инвалид Фридман прошел, прихрамывая, мимо фургона с надписью «Аварийная», прошел по пустой детской площадке и через пять минут вышел на угол проспекта Науки. Мимо него, пульсируя мигалкой, проехал милицейский автомобиль. Свернул, скрипя тормозами, туда, откуда пришел Семен Ефимович. С другой стороны неслась серая «волга» с маячком на крыше. Фридман снял берет и обтер мокрое лицо. Бросил берет под ноги. Пенсионер с ротвейлером на поводке посмотрел на Семена удивленно. Ротвейлер зарычал.
В ларьке на углу инвалид купил бутылку водки. Половину выпил тут же, на троллейбусной остановке. Легче не стало. Семен сидел на скамейке под залитым дождем прозрачным козырьком. Безучастный, опустошенный. По Карпинского с сиреной, с мигалками, проехала Скорая.
«УБОГИЙ, — услышал он голос сквозь грохот вагонных колес. — Ты себе на Московском вокзале найдешь дырку».
Да, кивнул он. Убогий. Я найду дырку на Московском вокзале. Спасибо… Большое спасибо.
Спустя час он входил в свою квартиру в обществе молоденькой, но потрепанной героином девицы. С собой Семен нес несколько бутылок водки, шампанского, скотч и универсальную, со сменными полотнами, ножовку.
* * *
Все адресаты, которым написал письма Птица, получили их в разное время. На Литейном, 4 письмо получили уже в понедельник, двадцать седьмого. Оно было изучено, проверено всеми возможными средствами, но ничего нового дать не могло. Сотрудники следственной службы получили подтверждение своей версии: Воробьев — прямой участник преступления. Вину его можно считать доказанной. Смягчающие обстоятельства? Теперь, в связи с его смертью, они практического значения не имеют. Если бы Птица оказался на скамье подсудимых, у адвоката был бы простор… В нынешних обстоятельствах разговоры о степени вины могут носить абстрактный характер. И с юридической, и с этической точки зрения. А перед следствием стояли конкретные вопросы. Ответов на них предсмертное письмо Воробьева не давало.
Мишка Гурецкий вытащил конверт из почтового ящика на следующий день, во вторник, когда вернулся с очередного допроса в ФСБ. Настроение у Сохатого было, мягко говоря, ниже среднего. Из вопросов следователя он уяснил, что все это время ходил под наружкой. Вполне вероятно, что прослушивались его телефоны. Следак попался матерый, он так задавал вопросы, что Сохатый сделал вывод — слежка была. Возможно, и прослушивание. Почти наверняка было. Да, сделали меня эфэсбэшники, как пацана. Крыть тут нечем. Мысль о том, что он проспал наружку, сильно давило на психику. Зачем этот майор Рощин приоткрыл карты? А вот за тем и приоткрыл. Чтобы ты занервничал, задергался, напорол косяков… Чтобы осознал свое положение соучастника. Или, по крайней мере, укрывателя. Херово дело-то, а, Сохатый. Ладно, не ссать! Дальше Сибири не отправят, а там я уже бывал… но как они меня водили? Как же я так лоханулся?
Гурецкому доводилось и организовывать слежку, и уходить от нее. Он считал, что знает про наружное наблюдение немало. Не все, но немало. После недолгого размышления Мишка сделал правильный вывод и поехал на службу. Появляться там не хотелось, он взял несколько отгулов. Шеф подписал, конечно, но вид у него при этом был… Ребята из технического отдела детально обследовали «москвич» и однозначно сказали: чисто! (По другому и быть не могло, маячок из бампера извлекли еще в понедельник утром. Дальнейшее наблюдение за Гурецким было признано бесперспективным.)
— Чисто, Михаил, — сказал спец по электронике. — На хрена тебе маячок внедрять, если ты и так за километр виден?
— Это почему? — удивился Мишка.
— Вот если бы ты, Саныч, на «мерсюке» ездил — тогда да. А «москвичей» в Питере осталось штук десять… ты как на ладони.
И спец весело заржал. Сохатый тоже посмеялся, но ему было не до смеха. Он поехал домой, прикидывая, какую информацию о нем, о Солодове, о человеке, к которому он обращался за серпастым-молотастым, успели собрать в ФСБ, размышлял о последствиях.
Мысли лезли в голову нехорошие. Нет, не зря этот Рощин ему подставился. Не зря. Сделали, как пацана. А потом упакуют в аккуратную бандерольку, напишут «Кантовать» и отправят в Сибирь. В «столыпинском» вагоне. Херово дело-то, а, Сохатый?… так, Бориса я проинструктировал. В случае чего знает, что отвечать. Но все это туфта. Борис мужик умный, а все равно расколют. Он же в эти игры никогда не играл… Херово, Сохатый? Херово…
А дома Мишку ждал еще один сюрприз. Из почтового ящика он вытащил конверт без обратногo адреса. Отправленный на почтовом отделении N 256 двадцать третьего октября. Он сразу понял от кого. Гурецкий прочитал письмо, и мысли его приняли совершенно неожиданный оборот. Он перечитал короткий текст второй раз, запомнил его наизусть, а затем сжег письмо и конверт в раковине.
Наталья получит письмо от Птицы только в конце ноября, когда выпишется из психиатрической лечебницы Скворцова-Степанова. После этого она снова попадет в больницу почти на два месяца. А письмо подошьют в историю болезни.
* * *
Штирлиц-Шалимов проводил обычный доклад о текущих делах. Он доложил про успешную разработку одного из редакторов на питерском телевидении. Сорокалетний мужик был голубым, и к нему удалось подвести симпатичного шестнадцатилетнего подростка. Здесь намечалась хорошая перспектива. Коротков одобрил: редактор не был влиятельным человеком, но тем не менее мог пригодиться. ТВ оно и в Африке ТВ. Вложишь рубль, вернешь бакс.
А вот второй вопрос… второй вопрос был о Дуче. По сути — о ста пятидесяти тысячах баксов. Штирлиц готовился к докладу. Прикидывал, как доложить, чтобы тема прозвучала предельно нейтрально. Пока репетировал сам с собой, все вроде бы получилось. Сейчас, глядя на Короткова, понял: все его аргументы неубедительны. Дуче исчез. Вместе с ним исчезли деньги. И этим все сказано.
— Это хорошо, хорошо, — сказал Сергей Палыч. — Ты этого гомика дожми. А что по моему другу Сене? Срок, если я не ошибаюсь, истек вчера. Так?
— Точно, — кивнул головой Штирлиц… — С Семеном вышла…
Шалимов замолчал. Он был решительный человек, закалку прошел на самом острие ментовской работы. Еще не так давно сам себя пытался убедить, что все это ерунда и сто пятьдесят тонн зелени для Короткова не сумма…
— Ну, так что вышло? Ощенился он? Принял мусульманство? А? Что?
— Он скрылся. Оперативные меры результата пока не дали.
— О, брось, Игорь. Оперативные меры… мы не в ментуре. Где сто пятьдесят тысяч долларов? Деньги, они либо есть, либо их нет. Вот и вся наука!
Шалимов щелкнул зажигалкой, прикуривая, оттягивая время, пытаясь найти какой-то вариант ответа… не находил.
— Я уже докладывал, Сергей Палыч. Дуче явно проворачивал какую-то свою комбинацию. Возможно, теракт… Мы провели огромный объем работы, потеряли человека. А после взрыва Семеном заинтересовалась ФСБ. Проводить какую-либо деятельность рядом с комитетскими стало невозможно, я…
— Игорь! — перебил шеф. Доброжелательности в его голосе не осталось и следа. — Помнишь наш разговор неделю назад?
— Да, конечно, Сергей Палыч, помню.
— Я у тебя спросил: не будет кидка? Что ты мне ответил? — взгляд Короткова стал жестким, колючим. По своим каналам в ГУВД он сумел кое-что выяснить. Немного, совсем немного. Но даже по тем намекам, что прозвучали, он понял: угроза взрывов отпала. Группа террористов разгромлена. Милицейский полковник, сливший информацию, выиграл в тот вечер у Короткова почти штуку баксов в преферанс. Встречались они за карточным столом в «Золотом миллиарде» частенько… Полковник всегда выигрывал.
— Предусмотреть все на свете невозможно, — спокойно ответил Штирлиц.
— А от тебя не требуется все на свете. Мы говорим о конкретном человеке, о конкретных деньгах… Что будем делать, Игорь?
После преферанса с ментовским колоколом Коротков понял: придется вернуться к варианту «Старуха». Сейчас он обрабатывал исполнителя главной роли, Игоря Шалимова. Жалко, конечно, Игорька… а других вариантов нет. Коротков, честно говоря, сильно рассчитывал на Москву, но скоро понял: все придется делать самому. Московские болтуны привыкли загребать жар чужими руками. Они молчаливо одобрили идею Сергея Павловича, но предпочли остаться в стороне… Пожалуй, именно Штирлиц-Шалимов идеально подходит на роль исполнителя операции «Старуха». Он имеет оперативный опыт, молод, умен, регулярно посещает тир. Хотя и жалко — придется подбирать нового менеджера по работе с персоналом.
— Что будем делать, Игорь?
Шалимов молчал. Он понимал, что слово «будем» следует читать как «будешь». Все его оправдания относительно очень сложных условий, в которых проходила работа по Фридману, в расчет не принимались. Деньги, они либо есть, либо их нет. Вот и вся наука! Снизу, из зала, доносился, приглушенный дверью кабинета, голос Шуфутинского. Коротков отрезал кончик сигары. Янтарно светилось пиво в высоком бокале, хрипел Шуфутинский.
— Не знаю, — сказал Шалимов. — Получить деньги с Дуче нереально. Он либо сбежал, либо убит… не знаю.
Коротков щелкнул золотым «Ронсоном». Такое он позволял себе в очень узком кругу. На широкой публике пользовался одноразовыми пластмассовыми «Крикетами». Демократ. Гаванская сигара и «Крикет». Простота в общении. Крепкое рукопожатие, открытая улыбка… Вы курите сигары? Это не я спрашиваю, это ваши избиратели… Да, одну в день я себе позволяю. Не хочу быть ханжой, и врать, что курю «Беломор» и езжу на «запорожце»… Ароматный дым плыл по кабинету, Ронсон отбрасывал тусклые блики.
— …не знаю.
— Ладно, Игорь, попробую тебе помочь… Ты на канале Грибоедова был?
* * *
Птицу убили в подвале. В грязном вонючем подвале. Он мог погибнуть сотню раз. Разведчик — это судьба. Это не профессия. Ты можешь снять форму и спрятать в шкаф те железки, которыми тебя наградили, заняться чем-то другим. Ремонтировать машины, или охранять богатенького дядю, или шить портки… не важно. В какой-нибудь день, вечер, ночь, твоя судьба напомнит о себе. Телефонным звонком, стуком в дверь или визгом тормозов на ночной улице. И ты снова пойдешь туда, где ты нужен. Твоя война не кончится никогда… Вернее, до тех пор, пока пуля, нож, мина не поставят последнюю точку.
Пернатый мог погибнуть сотни раз. В болотах и джунглях страны Пень Пнем. Во время двухнедельного рейда по Малах-Гош. В полузатопленных галереях подземной базы «Лотос-Х». На палубе захваченной террористами LadyN. При обороне дворца желтолицего премьер-министра и при штурме этого же дворца… Но судьба привела его в этот подвал панельной пятиэтажки на Гражданке. Если бы на его месте был я… э, нет! Все дороги ведут в Ад, но каждый идет своим путем. Погибнуть можно только на своем месте, никто его не займет.
Так… хромой мужичок. Рост? Соответствует… Гурецкий напрягся, приготовился выйти из машины. Мужик остановился, прикуривая, и Сохатый понял: не то. Дуче, несомненно, принял меры по изменению внешности. Но — не он. Точно. Мишка выпасал Фридмана второй вечер. Отлично понимал: шансы невелики. Прапор назвал Пернатому два адреса, куда они с Дуче заезжали. Даже не адреса, ориентиры. Дуче оставлял его в машине, сам уходил. Один раз на Лиговке, у дома номер… Другой раз на набережной Обводного. Вчера Сохатый проверил оба адреса. Выходило так, что и в том, и в другом случае Фридман нырял в проходные дворы. Отсутствовал десять-двадцать минут. За десять минут даже инвалид пройдет пешком метров шестьсот, за двадцать — больше километра. Значит радиус поиска около полукилометра. Да-а… при плотной застройке центра это десятки домов, сотни квартир. При этом нет никакой уверенности, что Дуче решил оборудовать здесь лежку. Может — да, может — нет. Возможно, его вообще нет в городе. Возможно, ФСБ выйдет на него раньше…
Гурецкий вылез из машины, пошел по улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61