Они жили в центральной части дома, наверху.
— Полезные работники, — заметил по их поводу Брунель. — Мне удалось внушить им отеческое отношение к туземцам и отучить то и дело пускать в ход плетку. Разумеется, нет необходимости особенно церемониться с батраками — это все привозная рабочая сила, но, с другой стороны, я хочу сохранить образ просвещенного хозяина.
Модести успела узнать, что все пятеро разыскивались полицией тех стран, откуда уехали. Камачо и Мескита за изнасилование, Лобб за убийство. Она не знала, что натворили ван Пинаар и Селби, но полагала, что южноафриканец был обычным бандитом, а англичанин психопатом. Сейчас во дворе с винтовкой дежурил Мескита.
Модеста провела по половице черточку, обозначавшую местоположение большой мастерской и гаража за складом горючего в нескольких сотнях ярдов к юго-востоку от дома, затем сердито насупилась. Она поняла, что и генератор находится в том же комплексе, о чем она совершенно забыла. Вообще-то она должна была составить схему основных узлов поместья после первой же экскурсии, но сейчас ее мозги работали непривычно вяло, с натугой.
За домом, на северо-западе, находилась полоса лесистой саванны, сменявшаяся затем сильно пересеченной местностью — небольшие долины, холмы, горы. Именно в этом направлении и очерчивались контуры того, что местные называли Сварливой Девственницей. Модести, правда, не имела возможности изучить эти места, но ей удалось подслушать разговор ван Пинаара и Брунеля. Один из негров-кикуйу, совершая обход поместья, увидел львиные следы, и теперь ван Пинаару не терпелось устроить охоту. Вообще-то на востоке, у болот, водилось немало всякой живности, но, судя по всему, львы редко оказывались на территории усадьбы.
Модести посмотрела на маленький кружочек на «карте». Там находилась клетка с гориллой Озимандиасом. В первый же день Брунель показал Модести эту гигантскую обезьяну. Ярдах в ста от дома начиналась лощинка, поросшая акациями, где и была сооружена большая круглая клетка диаметром в сорок футов. В ней и жил Озимандиас, горная горилла.
Модести вспомнила резкий запах аммиака, угрюмые глаза из-под косматых бровей, мощные ручищи, вцепившиеся в прутья клетки, серебристый мех на спине. Озимандиас зарычал, отвернулся и, упираясь в землю костяшками пальцев рук, двинулся прочь. Но особенно запомнился Модести взгляд Брунеля. В глазах его загорелись странные огоньки.
— Я держу Озимандиаса как напоминание о том, что мозг сильнее мускулов, — задумчиво произнес он, глядя на Модести. — Полюбуйтесь на это чудовище, мисс Блейз. Когда Озимандиас выпрямляется, то его рост — шесть футов, а весит он триста шестьдесят фунтов — вдвое больше обычного мужчины. Обхват груди — шестьдесят два дюйма, плеч — добрых три фута. Но при этом он еще и фантастически силен. Как дюжина взрослых мужчин. Если в клетке окажется самый сильный человек на земле, Озимандиас разорвет его, как картонную куклу.
Брунель перевел взгляд на машину, возле которой застыли ожидании Джако и Адриан Шанс. Джако облокотился о капот. В руке его поблескивал пистолет.
— Джако очень силен, — снова заговорил Брунель, — но нам удалось справиться с ним, мисс Блейз. Но одно дело Джако, и совсем другое Озимандиас. Ни один человек не в состоянии одолеть его голыми руками… Впрочем, может, вам угодно попробовать?
— Нет, — сухо обронила Модести, думая, не стоит ли прямо сейчас прикончить Брунеля, благо возможность казалась благоприятной. Скорее всего, ей затем удастся добежать до деревьев, пока Джако и Шанс будут соображать, что к чему. Но в заложниках оставался Джайлз. Убить Брунеля означало подписать смертный приговор Джайлзу.
— Адриан хочет отправить вас в клетку к Озимандиасу, — как ни в чем не бывало сообщил Брунель. — У него это стало просто наваждением. — Модести промолчала, и Брунель продолжил, выждав паузу: — Возможно, Озимандиас — единственный символ моего тщеславия. Я мал ростом и физически слаб. И вот стоит горилла, воплощение грубой силы, создание, внушающее ужас, способное расправиться даже со львом, если, конечно, достаточно разъярится. — Он поднял ручку, маленькую, как у ребенка, улыбнулся и добавил: — И тем не менее, Озимандиас — узник, живет в клетке, а я свободен. — Он обернулся к машине и снова заговорил, причем ровным, без пафоса тоном. — И те двое тоже принадлежат мне, и другие, такие же, как они, подчиняются мне беспрекословно. Сильные, жестокие, неспособные на сострадание. — Он снова посмотрел на Модести и сказал как бы между прочим: — И вы тоже будете принадлежать мне. Ну что ж, продолжим осмотр?
Тогда слова Брунеля не произвели на Модести особого впечатления. Ей приходилось встречаться со многими врагами, выслушивать их угрозы. Но с каждым днем ей было все труднее и труднее преодолевать нараставшее чувство собственной беспомощности, приводить в порядок механизмы самозащиты. Она прекрасно понимала, что если потеряет свои защитные доспехи, то страх сделает свое черное дело. На протяжении всего своего существования, полного разных опасностей, она побеждала обстоятельства прежде всего потому, что отказывалась допустить даже мысль о возможном поражении. Это было фундаментом, на котором Модести Блейз строила свои действия. Она полагала такой подход чем-то само собой разумеющимся, но сейчас фундамент словно был готов дать трещину, и это само по себе пугало.
Модести смотрела на черточки на полу и пыталась понять, почему и как она стала терять веру в себя. Она провела в Бонаккорде целых пять дней. И пока впустую… Плохо, очень плохо… Она сама не могла взять в толк, почему так скверно выступает. Тщательно проанализировав все детали, она обязана была отыскать какую-то лазейку, придумать план действий, который обещал бы хоть какие-то шансы на успешный исход. Но ее мышление утратило что-то неуловимое, но крайне существенное. Исчезла та самая быстрота реакций, благодаря которой Модести всегда одерживала верх.
Модести отбросила с полдюжины туманных предположений, потому что из них не складывалось стройной картины действий. Но что же ей мешало?.. Да, смерть Вилли. Это был страшный удар, по сравнению с которым все прочее отступало на второй план. Но Модести не могла признать, что это парализовало все ее способности, и прежде всего способность думать, планировать, а когда подворачивался удобный момент, решительно действовать. Так уж она была устроена, так уж она всегда поступала — причем задолго до того, как в ее жизни появился Вилли Гарвин. Да и в последние годы ей порой приходилось действовать самостоятельно — в том числе и для того, чтобы вызволять Вилли из беды. К тому же сейчас хватало мотивов для решительных действий. Даже если забыть о своей шкуре, нужно было подумать о том, как спасти Джайлза Пеннифезера. И одержать верх в этом сражении хотя бы в память о Вилли.
Но ее интеллектуальная мускулатура отказывалась отозваться на импульс. Модести прилагала все усилия, чтобы отыскать выход, но убеждалась, что постоянно ходит по кругу. Она даже на время оставила сознательные попытки отыскать решение, очистила сознание от всего рационального, но внутренний голос безмолвствовал.
Пять дней в плену…
Модести глубоко вздохнула и произнесла с тихой свирепостью, обращаясь к самой себе:
— Не паникуй, идиотка! Начни потихоньку. Шаг за шагом. Прежде всего надо понять, где они держат Джайлза. Но как это узнать? — Полная пустота, чернота, неясность. Тогда она отдала себе команду: — Отправься на его поиски. Ты же можешь разобраться с замком на двери. Вот и давай, иди искать его сегодня же, как стемнеет. Главное, чтобы тебя не сцапали. Но даже если это случится…
Тут на нее нахлынули сомнения. Модести вступила с ними в сражение, надеясь, что ей все же удастся сосредоточиться, обрести ту самую уверенность, которая была ее главным оружием. Она пыталась разозлить себя так, чтобы ленивые мозги все-таки заработали как положено.
— Сделай хоть что-нибудь, глупая корова, — шептала Модести. — Ты тут проторчала уже пять дней и все время придумываешь отговорки, чтобы ничего не предпринимать. Представь себе, что они могут сделать с Джайлзом. Сделай ход. Удачный или нет, но сделай его в ближайшие двадцать четыре часа!
Брунель сидел на веранде и завтракал в обществе Лизы и Адриана Шанса. Джако поехал в Кигали на грузовике-рефрижераторе, чтобы забрать запасы продовольствия, которые они получали раз в месяц. Следы от ремня, который чуть было не сломал ему шею, почти совсем исчезли.
— По-моему, вчерашнее представление удалось на славу, Лиза, — сказал Адриан Шанс.
— Какое представление? — удивилась она.
— Я имею в виду порку, которую мы устроили этой Блейз.
— Да…
— Как прикажешь понимать твое «да»?
— Что-то ты вся красная, — вмешался Брунель. — Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, нет, со мной все в порядке, спасибо.
— И все-таки, наверное, доктору Леборду надо бы посмотреть тебя. Я свяжусь по рации с Кигали…
— Леборд вернется только через месяц, — сказал Шанс и, ухмыльнувшись, добавил: — Может, пригласить доктора Пеннифезера?
— Нет, нет, со мной все в порядке, — заученно повторила Лиза. Она говорила неправду. Боль в боку усилилась.
Брунель пристально посмотрел на нее, потом сказал:
— Надо подумать. Выпей кофе у себя в комнате, Лиза. Мне надо поговорить с Адрианом.
Шанс посмотрел вслед Лизе. Она двигалась как-то скованно, и он, вспомнив их упражнения накануне, улыбнулся и сказал, наливая себе еще кофе:
— Жаль, Блейз не оказала сопротивления, когда ее начали пороть. Я как раз надеялся, что она станет брыкаться. Это было бы занятное зрелище.
— Она надеется, что ей предоставится более благоприятный момент для оказания сопротивления, — заметил Брунель. — Гораздо более разумный подход. Сильно сомневаюсь, что ты проявил бы такое хладнокровие в сходной ситуации.
Улыбка застыла на лице Шанса, утратившем, однако, прежнюю веселость.
— Может быть. Но вы уверены, что не переоцениваете ее способности? — осведомился он чуть упавшим голосом.
— Абсолютно уверен. Перевоспитание мисс Блейз — очень долгий процесс, но пока что ее стойкость просто поразительна. И это хорошо. Когда она будет укрощена, то станет поистине бесценной.
Шанс помешивал ложечкой кофе. Затем вдруг рука его застыла.
— Что значит бесценной? Может, я чего-то не понимаю?
— Я хочу сказать, что она может стать моим оплотом, если тебе понятнее такое клише, друг мой.
— Остается надеяться, — выдавил Адриан, побледнев и с трудом ворочая языком, — что она не заслонит в ваших глазах нас с Джако?
Брунель равнодушно закурил, потом сказал:
— Если все пойдет, как я задумал, то в конечном счете вы оба будете выполнять ее распоряжения. Можешь начать готовить себя к этому. — Он посмотрел на Адриана, надеясь увидеть бусинки пота на его лбу, и с удовлетворением отметил, что не обманулся в ожиданиях.
— Не может быть, — пробормотал Адриан. — Мы ненавидим ее всеми фибрами души…
— Это потому, что она получше вас обоих, — спокойно отозвался Брунель. — Ты ведь и меня ненавидишь всеми фибрами твоей души, Адриан. Признайся хотя бы сам себе. Но согласись, что это в общем-то не имеет никакого значения и не меняет сути дела.
— Но я думал, что эта Блейз…
— Ты думал, что она будет второй Лизой? Игрушкой? Ты ошибся, друг мой. В свое время я тебя предупреждал. Слушай меня внимательно. Ты отличный исполнитель. И не способен на большее. Модести Блейз тоже отличная исполнительница, причем, как мне кажется, она превосходит тебя даже в этом отношении, а ведь, кроме этого, у нее немало других отличных качеств… Мой совет: будь реалистом. Прими это как неизбежность.
Охваченный дикой яростью. Шанс забыл всю осторожность.
— А что если я не смогу?
Брунель равнодушно посмотрел на него и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Полезные работники, — заметил по их поводу Брунель. — Мне удалось внушить им отеческое отношение к туземцам и отучить то и дело пускать в ход плетку. Разумеется, нет необходимости особенно церемониться с батраками — это все привозная рабочая сила, но, с другой стороны, я хочу сохранить образ просвещенного хозяина.
Модести успела узнать, что все пятеро разыскивались полицией тех стран, откуда уехали. Камачо и Мескита за изнасилование, Лобб за убийство. Она не знала, что натворили ван Пинаар и Селби, но полагала, что южноафриканец был обычным бандитом, а англичанин психопатом. Сейчас во дворе с винтовкой дежурил Мескита.
Модеста провела по половице черточку, обозначавшую местоположение большой мастерской и гаража за складом горючего в нескольких сотнях ярдов к юго-востоку от дома, затем сердито насупилась. Она поняла, что и генератор находится в том же комплексе, о чем она совершенно забыла. Вообще-то она должна была составить схему основных узлов поместья после первой же экскурсии, но сейчас ее мозги работали непривычно вяло, с натугой.
За домом, на северо-западе, находилась полоса лесистой саванны, сменявшаяся затем сильно пересеченной местностью — небольшие долины, холмы, горы. Именно в этом направлении и очерчивались контуры того, что местные называли Сварливой Девственницей. Модести, правда, не имела возможности изучить эти места, но ей удалось подслушать разговор ван Пинаара и Брунеля. Один из негров-кикуйу, совершая обход поместья, увидел львиные следы, и теперь ван Пинаару не терпелось устроить охоту. Вообще-то на востоке, у болот, водилось немало всякой живности, но, судя по всему, львы редко оказывались на территории усадьбы.
Модести посмотрела на маленький кружочек на «карте». Там находилась клетка с гориллой Озимандиасом. В первый же день Брунель показал Модести эту гигантскую обезьяну. Ярдах в ста от дома начиналась лощинка, поросшая акациями, где и была сооружена большая круглая клетка диаметром в сорок футов. В ней и жил Озимандиас, горная горилла.
Модести вспомнила резкий запах аммиака, угрюмые глаза из-под косматых бровей, мощные ручищи, вцепившиеся в прутья клетки, серебристый мех на спине. Озимандиас зарычал, отвернулся и, упираясь в землю костяшками пальцев рук, двинулся прочь. Но особенно запомнился Модести взгляд Брунеля. В глазах его загорелись странные огоньки.
— Я держу Озимандиаса как напоминание о том, что мозг сильнее мускулов, — задумчиво произнес он, глядя на Модести. — Полюбуйтесь на это чудовище, мисс Блейз. Когда Озимандиас выпрямляется, то его рост — шесть футов, а весит он триста шестьдесят фунтов — вдвое больше обычного мужчины. Обхват груди — шестьдесят два дюйма, плеч — добрых три фута. Но при этом он еще и фантастически силен. Как дюжина взрослых мужчин. Если в клетке окажется самый сильный человек на земле, Озимандиас разорвет его, как картонную куклу.
Брунель перевел взгляд на машину, возле которой застыли ожидании Джако и Адриан Шанс. Джако облокотился о капот. В руке его поблескивал пистолет.
— Джако очень силен, — снова заговорил Брунель, — но нам удалось справиться с ним, мисс Блейз. Но одно дело Джако, и совсем другое Озимандиас. Ни один человек не в состоянии одолеть его голыми руками… Впрочем, может, вам угодно попробовать?
— Нет, — сухо обронила Модести, думая, не стоит ли прямо сейчас прикончить Брунеля, благо возможность казалась благоприятной. Скорее всего, ей затем удастся добежать до деревьев, пока Джако и Шанс будут соображать, что к чему. Но в заложниках оставался Джайлз. Убить Брунеля означало подписать смертный приговор Джайлзу.
— Адриан хочет отправить вас в клетку к Озимандиасу, — как ни в чем не бывало сообщил Брунель. — У него это стало просто наваждением. — Модести промолчала, и Брунель продолжил, выждав паузу: — Возможно, Озимандиас — единственный символ моего тщеславия. Я мал ростом и физически слаб. И вот стоит горилла, воплощение грубой силы, создание, внушающее ужас, способное расправиться даже со львом, если, конечно, достаточно разъярится. — Он поднял ручку, маленькую, как у ребенка, улыбнулся и добавил: — И тем не менее, Озимандиас — узник, живет в клетке, а я свободен. — Он обернулся к машине и снова заговорил, причем ровным, без пафоса тоном. — И те двое тоже принадлежат мне, и другие, такие же, как они, подчиняются мне беспрекословно. Сильные, жестокие, неспособные на сострадание. — Он снова посмотрел на Модести и сказал как бы между прочим: — И вы тоже будете принадлежать мне. Ну что ж, продолжим осмотр?
Тогда слова Брунеля не произвели на Модести особого впечатления. Ей приходилось встречаться со многими врагами, выслушивать их угрозы. Но с каждым днем ей было все труднее и труднее преодолевать нараставшее чувство собственной беспомощности, приводить в порядок механизмы самозащиты. Она прекрасно понимала, что если потеряет свои защитные доспехи, то страх сделает свое черное дело. На протяжении всего своего существования, полного разных опасностей, она побеждала обстоятельства прежде всего потому, что отказывалась допустить даже мысль о возможном поражении. Это было фундаментом, на котором Модести Блейз строила свои действия. Она полагала такой подход чем-то само собой разумеющимся, но сейчас фундамент словно был готов дать трещину, и это само по себе пугало.
Модести смотрела на черточки на полу и пыталась понять, почему и как она стала терять веру в себя. Она провела в Бонаккорде целых пять дней. И пока впустую… Плохо, очень плохо… Она сама не могла взять в толк, почему так скверно выступает. Тщательно проанализировав все детали, она обязана была отыскать какую-то лазейку, придумать план действий, который обещал бы хоть какие-то шансы на успешный исход. Но ее мышление утратило что-то неуловимое, но крайне существенное. Исчезла та самая быстрота реакций, благодаря которой Модести всегда одерживала верх.
Модести отбросила с полдюжины туманных предположений, потому что из них не складывалось стройной картины действий. Но что же ей мешало?.. Да, смерть Вилли. Это был страшный удар, по сравнению с которым все прочее отступало на второй план. Но Модести не могла признать, что это парализовало все ее способности, и прежде всего способность думать, планировать, а когда подворачивался удобный момент, решительно действовать. Так уж она была устроена, так уж она всегда поступала — причем задолго до того, как в ее жизни появился Вилли Гарвин. Да и в последние годы ей порой приходилось действовать самостоятельно — в том числе и для того, чтобы вызволять Вилли из беды. К тому же сейчас хватало мотивов для решительных действий. Даже если забыть о своей шкуре, нужно было подумать о том, как спасти Джайлза Пеннифезера. И одержать верх в этом сражении хотя бы в память о Вилли.
Но ее интеллектуальная мускулатура отказывалась отозваться на импульс. Модести прилагала все усилия, чтобы отыскать выход, но убеждалась, что постоянно ходит по кругу. Она даже на время оставила сознательные попытки отыскать решение, очистила сознание от всего рационального, но внутренний голос безмолвствовал.
Пять дней в плену…
Модести глубоко вздохнула и произнесла с тихой свирепостью, обращаясь к самой себе:
— Не паникуй, идиотка! Начни потихоньку. Шаг за шагом. Прежде всего надо понять, где они держат Джайлза. Но как это узнать? — Полная пустота, чернота, неясность. Тогда она отдала себе команду: — Отправься на его поиски. Ты же можешь разобраться с замком на двери. Вот и давай, иди искать его сегодня же, как стемнеет. Главное, чтобы тебя не сцапали. Но даже если это случится…
Тут на нее нахлынули сомнения. Модести вступила с ними в сражение, надеясь, что ей все же удастся сосредоточиться, обрести ту самую уверенность, которая была ее главным оружием. Она пыталась разозлить себя так, чтобы ленивые мозги все-таки заработали как положено.
— Сделай хоть что-нибудь, глупая корова, — шептала Модести. — Ты тут проторчала уже пять дней и все время придумываешь отговорки, чтобы ничего не предпринимать. Представь себе, что они могут сделать с Джайлзом. Сделай ход. Удачный или нет, но сделай его в ближайшие двадцать четыре часа!
Брунель сидел на веранде и завтракал в обществе Лизы и Адриана Шанса. Джако поехал в Кигали на грузовике-рефрижераторе, чтобы забрать запасы продовольствия, которые они получали раз в месяц. Следы от ремня, который чуть было не сломал ему шею, почти совсем исчезли.
— По-моему, вчерашнее представление удалось на славу, Лиза, — сказал Адриан Шанс.
— Какое представление? — удивилась она.
— Я имею в виду порку, которую мы устроили этой Блейз.
— Да…
— Как прикажешь понимать твое «да»?
— Что-то ты вся красная, — вмешался Брунель. — Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, нет, со мной все в порядке, спасибо.
— И все-таки, наверное, доктору Леборду надо бы посмотреть тебя. Я свяжусь по рации с Кигали…
— Леборд вернется только через месяц, — сказал Шанс и, ухмыльнувшись, добавил: — Может, пригласить доктора Пеннифезера?
— Нет, нет, со мной все в порядке, — заученно повторила Лиза. Она говорила неправду. Боль в боку усилилась.
Брунель пристально посмотрел на нее, потом сказал:
— Надо подумать. Выпей кофе у себя в комнате, Лиза. Мне надо поговорить с Адрианом.
Шанс посмотрел вслед Лизе. Она двигалась как-то скованно, и он, вспомнив их упражнения накануне, улыбнулся и сказал, наливая себе еще кофе:
— Жаль, Блейз не оказала сопротивления, когда ее начали пороть. Я как раз надеялся, что она станет брыкаться. Это было бы занятное зрелище.
— Она надеется, что ей предоставится более благоприятный момент для оказания сопротивления, — заметил Брунель. — Гораздо более разумный подход. Сильно сомневаюсь, что ты проявил бы такое хладнокровие в сходной ситуации.
Улыбка застыла на лице Шанса, утратившем, однако, прежнюю веселость.
— Может быть. Но вы уверены, что не переоцениваете ее способности? — осведомился он чуть упавшим голосом.
— Абсолютно уверен. Перевоспитание мисс Блейз — очень долгий процесс, но пока что ее стойкость просто поразительна. И это хорошо. Когда она будет укрощена, то станет поистине бесценной.
Шанс помешивал ложечкой кофе. Затем вдруг рука его застыла.
— Что значит бесценной? Может, я чего-то не понимаю?
— Я хочу сказать, что она может стать моим оплотом, если тебе понятнее такое клише, друг мой.
— Остается надеяться, — выдавил Адриан, побледнев и с трудом ворочая языком, — что она не заслонит в ваших глазах нас с Джако?
Брунель равнодушно закурил, потом сказал:
— Если все пойдет, как я задумал, то в конечном счете вы оба будете выполнять ее распоряжения. Можешь начать готовить себя к этому. — Он посмотрел на Адриана, надеясь увидеть бусинки пота на его лбу, и с удовлетворением отметил, что не обманулся в ожиданиях.
— Не может быть, — пробормотал Адриан. — Мы ненавидим ее всеми фибрами души…
— Это потому, что она получше вас обоих, — спокойно отозвался Брунель. — Ты ведь и меня ненавидишь всеми фибрами твоей души, Адриан. Признайся хотя бы сам себе. Но согласись, что это в общем-то не имеет никакого значения и не меняет сути дела.
— Но я думал, что эта Блейз…
— Ты думал, что она будет второй Лизой? Игрушкой? Ты ошибся, друг мой. В свое время я тебя предупреждал. Слушай меня внимательно. Ты отличный исполнитель. И не способен на большее. Модести Блейз тоже отличная исполнительница, причем, как мне кажется, она превосходит тебя даже в этом отношении, а ведь, кроме этого, у нее немало других отличных качеств… Мой совет: будь реалистом. Прими это как неизбежность.
Охваченный дикой яростью. Шанс забыл всю осторожность.
— А что если я не смогу?
Брунель равнодушно посмотрел на него и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46