За день до операции она стояла на лестнице. Пытаясь сделать выбор между жизнью и смертью, разделенными тремя этажами пахнущих потом тел, Вероника слушала какофонию звуков: стук баскетбольных мячей, пронзительные свистки рефери, гул тренажеров. Всю предыдущую неделю ее тошнило по утрам, кружилась голова, так что подниматься на лестницу ей не следовало. Проникшись звуками и запахами, Вероника покачнулась и упала. При этом она не потеряла сознания и до сих помнит, как кувыркалась по цементным ступенькам, даже не пытаясь остановить падение.
Потом прибыла «скорая помощь».
Ее напугала не столько боль, сколько кровь. Пропитанные черно-красной кровью шорты прилипли к бедрам, и Вероника видела свое тело так, как будто смотрела на него со стороны. Потом врачи сообщили, что у нее никогда уже не будет детей.
Джошуа Трахтенберг, Кейт Перкинс, Альберт Константини, Джонатан Лире…
Память о тех, других вечерах жива в ней; они мелькают перед глазами разрозненными сценами, но сегодня она не останавливается на деталях. У всех этих историй один конец. Вероника ждет чуда, которое все изменит. Она складывает Библии в коробку.
Надо позвонить в полицию и рассказать о прошлом вечере, думает Вероника, но тело отказывается двигаться. Она ложится на кровать и смотрит в потолок. Прямо над ней — белые стикерсы звезд, лун и комет, наклеенные, вероятно, много лет назад каким-то мальчишкой. Когда-то они мерцали желтовато-зеленым светом — сейчас просматриваются только их очертания. Тот мальчишка давно уже здесь не живет, и в квартире стоит абсолютная тишина. Вероника лежит на кровати, глядя на выцветшие стикерсы и думая о коробке с Библиями.
— Вот только немного отдохну, — шепчет она.
22
ВОЗВРАТА НЕТ
Пятница
Саманта проспала всю ночь на жестком матрасе и, проснувшись, прежде всего вспоминает доктора Клея. Неужели он действительно вернул ей дар сна? Над головой, будто москиты, пищат лампы дневного света, а круглое желтое пятно на потолке то обретает резкость, то расплывается перед ее еще не приспособившимися к перемене освещения глазами. Внезапно оно становится красным, как отметина, оставленная убийцей на груди Фиби. Нет. Она закрывает и снова открывает глаза. Желтое пятно возвращается. Может быть, такова цена сна? Страшные видения и кошмары, предвещающие ужасные события?
Однажды, после того как Фрэнк переехал к ней, отец сказал:
— Саманта, у всего есть цена. Не принимай и не бери то, платить за что не готова.
— Но это же любовь, — с некоторой обидой ответила она.
— Тем более если это любовь.
Голос отца звучал без всякой печали, но сухо и деловито, как голос библиотекаря.
В то время Саманта не поняла его. Она была влюблена во Фрэнка. Уверена в себе и в нем. И, будучи уверенной, самодовольно полагала, что то, что было у них, невозможно ни украсть, ни потерять. Однако потом многое изменилось. Фрэнк ушел, потому что не мог постоянно отдавать той, которая умела только брать. По крайней мере так это представлялось ей. И в конце концов Саманта поняла, что имел в виду отец. У всего есть цена, и она обнаружила ценник слишком поздно.
Наверное, думает Саманта, настоящие подарки делают только незнакомые, посторонние, чужие. Ты можешь, например, положить мелочь в шляпу нищего на углу. Сам по себе этот жест лишен всякого смысла и скорее объясняется затаенным чувством вины, но тот, кто получил эти деньги, знает, что за ними никто не вернется, никто не потребует их назад. Любовь не должна быть подобна подарку, который можно вернуть после Рождества в надежде обменять его на что-то лучшее или более дешевое.
Не должна.
Клацающий металлический звук отвлекает Саманту от размышлений, и она встает. Шаги по линолеуму все ближе и ближе. Не шаркающие, как у Снейра, а быстрые, летящие.
— Фрэнк?
— Я всегда знал, что рано или поздно ты окажешься за решеткой, — с улыбкой говорит он.
— Это Снейр меня посадил. Ему стало известно, что я не работаю на корпорацию «Паличи».
— Знаю, — кивает Фрэнк.
— Тебе надо съездить в клинику. Арти в опасности. Доктора Клея убили так же, как и других. Я была в его доме…
— Знаю, — повторяет Фрэнк.
Саманта стоит, держась обеими руками за решетку.
— Снейр думает, что это все сделала я, но вчера он лишь задал мне пару вопросов.
В коридоре слышны еще чьи-то шаги.
— Сейчас тебя выпустят, — говорит Фрэнк. — Обвинения сняты.
— Почему?
— Ну, ты же ведь невиновна, разве не так?
— Забавно.
Она выдавливает улыбку.
— Думаю, Снейру просто нужен был повод, чтобы арестовать тебя.
— Скотина! — бормочет она.
— Я бы не стал его винить.
Подошедший полицейский отпирает замок и открывает дверь.
— Тебе не следовало отправляться к доктору Клею одной. Это было опасно. Убийца мог находиться в доме.
— Я же не знала, что его убили.
— Ты допускала такую возможность, Сэм. Надо было подождать.
Саманта не отвечает. Их шаги отдаются громким эхом. Она упрямо смотрит перед собой.
— Кстати, как ты его нашла?
— По телефонному справочнику.
— Его телефона там нет.
Она бросает на него взгляд.
— Забыла сказать — я потеряла туфлю.
Над головой сияющее голубое небо. Ничто не напоминает о вчерашней грозе. Прежде чем сесть в машину, Саманта останавливается и вдыхает прозрачный, чистый воздух.
— Надо съездить в клинику.
— Полиция уже проверила. Арти там нет. Нет и доктора Купер. За клиникой и за их квартирами установлено наблюдение. Если они появятся, мне позвонят.
— Значит, доктора Купер нет?
— Ну, не стоит делать слишком…
— А Мередит? — Вопрос выскакивает изо рта, как будто его вышибли из нее ударом в солнечное сплетение.
— Кто?
— Сестра Богарт. Она работает в клинике.
— Это, должно быть, та самая медсестра, с которой Снейр разговаривал вчера вечером. А что такое? При чем здесь Мередит?
— О ней ведь позаботились? Ее охраняют?
— Сомневаюсь. Снейр занят поисками Арти.
— Если доктор Купер исчезла, то получается, что убийца охотится за всеми, кто так или иначе связан с проектом, а не только за участвующими в нем и доктором Клеем. Ее необходимо найти, Фрэнк!
Он достает сотовый, телефон и набирает номер.
— Детектива Снейра, пожалуйста. Срочно.
Пока Фрэнк ожидает в гостиной, Саманта быстро принимает душ и переодевается. Он не замечает ее, и она, войдя в комнату, некоторое время молча наблюдает за ним. Фрэнк стоит у стола, держа на ладони фарфоровую лягушку Фиби. Высокий, массивный, он слишком велик для гостиной, как неподходящий по размерам шкаф, и она думает о том, не сделали ли его таким неуместным последние шесть месяцев.
— Спасибо, что приехал за мной утром.
Она вытирает волосы белым полотенцем.
Фрэнк резко поворачивается, как будто его застигли врасплох.
— Никаких проблем. — Он осторожно ставит лягушку на стол. — Я навел справки о Максвелле Харрисе, приятеле Кэтрин.
— И что?
— Тело было слишком изуродовано поездом, чтобы можно было делать какие-то выводы, но в управлении полиции Дарема не склонны считать, что Харрис совершил самоубийство.
— Почему? Что изменилось?
— Появились показания свидетеля. Какой-то бездомный, живущий под мостом, видел, как все случилось. Через несколько дней после смерти Харриса полиция задержала его за появление в пьяном виде в общественном месте, и бродяга рассказал о парне, которого столкнули с моста.
— Он его видел? Убийцу?
— Не очень ясно, но… — Фрэнк выдерживает паузу. — Он уверен, что его столкнула она. Женщина.
— Кэтрин? — шепчет Саманта.
— Ну, алиби у нее нет, но, не имея доказательств, полиция бессильна. Тем более что речь идет о дочери одного из самых богатых семейств в Северной Каролине. Даже если бы тот бродяга оказался трезв и сумел опознать ее, в суде такие показания не прошли бы.
В кармане его пиджака звонит сотовый.
— Да. — Фрэнк берет ручку и начинает что-то записывать. — Спасибо. — Он поворачивается к ней. — У меня есть адрес Мередит. Патрульная машина уже едет туда. Ты готова?
— Почти. — Саманта откладывает полотенце и хватает висящую на спинке стула куртку. — Насколько я могу понять, родители Кэтрин поручили тебе найти ее убийцу.
— Да. А корпорация от моего имени обратилась к департаменту полиции Сан-Франциско с просьбой допустить тебя ко всем материалам дела. Если бы не они, ты и сейчас бы сидела в камере, а детектив Снейр не спешил бы тебя выпускать.
— Тебе не в чем оправдываться. Я вовсе ничего такого не имела в виду.
— Имела. — Он смотрит на нее, потом открывает дверь. — Ладно, идем.
23
ТИРЕЗИЙ
Перед квартирой Мередит какой-то человек роется в тележке, наполненной пластиковыми пакетами и алюминиевыми банками. Саманта обращает внимание на длинные, до плеч, черные волосы, сухую морщинистую кожу и потрескавшиеся, с волдырями от долгого пребывания на солнце руки. Когда она выходит из машины, человек улыбается ей и продолжает делать свое дело. Черты лица у него немного странные, будто женские: маленький нос, поджатые губы. Левый глаз словно затянут пленкой и жутковато неподвижен. С шеи свешивается серебряный кулон в виде двух сплетенных змей. От его одежды исходит запах дыма и мочи.
Фрэнк поспешно взбегает по ступенькам.
Саманта идет за ним, но внезапно совсем рядом, у самого ее уха, раздается шепот:
— Ей ничто не грозит.
Она поворачивается, но незнакомец уже толкает тележку в противоположном направлении. Колесики поскрипывают, не желая крутиться.
— Мередит! — кричит Фрэнк, во второй раз нажимая на кнопку звонка.
Не дождавшись ответа, он нетерпеливо стучит в дверь, потом поворачивает ручку. Дверь открывается.
Саманте становится не по себе — она уже знает, что могут означать открытые двери.
Гостиная обставлена довольно скудно: черный кожаный диван, два кресла в тон ему и телевизор. На кофейном столике ваза цвета индиго с букетом подсолнухов, на дальней стене картина в раме, изображающая женщину, одиноко стоящую на фоне театра. Саманта подходит ближе. «Нью-йоркское кино» Эдварда Хоппера. Деревянный пол блестит — его недавно натерли, и в теплом воздухе еще висит химический запах. Вход в кухню преграждает гладильная доска.
Фрэнк снова зовет Мередит, и ему снова никто не отвечает.
Свободного места в гостиной мало, наверное, из-за слишком большого стола и стоящего у стены велотренажера. На столе — «Кроникл», раскрытая на разделе «Кино», и недопитая чашка кофе, аккуратно поставленная точно на середине салфетки. Чашка еще теплая. У противоположной от входа стены — узкая лестница, ведущая на нижний уровень. Не дожидаясь Фрэнка, Саманта начинает спускаться. Внизу темнее, чем наверху. Справа от лестницы — забитый книгами шкаф. В конце холла — две закрытые, расположенные одна против другой двери. Надо выбирать, которую открыть первой, и Саманта чувствует себя участницей какой-то телеигры. Она толкает левую и зовет Мередит странно дрожащим голосом.
В небольшой спальне чувствуется запах цветов и ароматических — ваниль? — свечей. За стеклянной дверью затененная веранда, которой тем не менее удается освежить комнату. На полу, у шкафа, разбросанная одежда. Постель убрана. С фотографий на туалетном столике и прикроватной тумбочке на Саманту смотрит улыбающееся, со шрамом над верхней губой лицо Мередит. Она — на растянувшемся песчаном пляже с друзьями, под Эйфелевой башней, в лондонском «Хард рок кафе». На снимках часто появляется один и тот же мужчина; он же и на отдельной, помещенной в рамку фотографии с надписью «Я тебя люблю. Пит», на которой Мередит целует его в щеку. Оба выглядят счастливыми.
В углу — письменный стол с какими-то бумагами. Саманта подходит к нему. Сверху лежит отдельный листок.
Дорогая!
Мы так давно не вместе, что я уже привык к боли разлуки, хотя от этой боли ком подступает к горлу и немеет тело.
Всю жизнь я думал, что любовь наполнит меня, как вода наполняет стакан, но любовь к тебе оставляла лишь жажду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37