— Сэйдж, вы можете сказать, почему Кэтрин отправилась в Сан-Франциско?
— Нет, мэм, я не знаю.
Слово «мэм» вызывает у Саманты гримасу, напоминая о том, что Сэйдж намного моложе.
Голос у девушки на удивление глубокий и звучный. Восхитительные светлые волосы и сверкающие ровные белые зубы выглядели бы куда уместнее на обложке какого-нибудь журнала, а не в кабинете преподавателя.
— Как я уже говорила полиции, у нее нет там никаких знакомых. И в Калифорнии она никогда не бывала.
— Вы давно ее знаете?
— С детства. Мы росли в одном квартале в Роли. Она была мне как старшая сестра.
— Кэтрин старше?
— Да. На три года.
— Вы не заметили в ней каких-то перемен в последние месяцы?
— Нет, мэм.
— Пригодиться может любая деталь, Сэйдж.
Девушка пожимает плечами и опускает голову. Чем она расстроена? Смертью подруги? Или, может быть, боится чего-то? Жаль, что нельзя оказаться рядом с ней, почувствовать ее настроение.
— Как складывались ее отношения с родителями?
— Хорошо.
— Сэйдж, Кэтрин была счастлива?
Впервые за время разговора девушка колеблется.
— Счастлива?
— Да, была ли она счастлива?
— Ну, в общем-то… да.
— Ты понимаешь, — вмешивается Дон, — что Кэтрин в опасности?
— Она моя лучшая подруга…
— И ты хочешь, чтобы мы поверили, будто вы ни о чем таком не говорили? Что ты не заметила никаких перемен в поведении лучшей подруги перед тем, как она исчезла?
— Да. То есть нет. Я…
Дон подается вперед:
— Она может погибнуть, Сэйдж. Может быть, она уже умерла. Но кому какое дело? Она же просто твоя лучшая подруга. Так ведь намного легче, да? Ни во что не вмешиваться, ничего не замечать…
— Это неправда!
— Тогда что правда? Что случилось с Кэтрин перед тем, как она уехала?
Девушка снова опускает голову. Саманта видит, как напряжено ее тело.
— Так в чем же проявляется твоя дружба? В том, что ты лжешь нам?
— Я никогда не лгу!
— Умолчание — худшая форма лжи. Если ты читала то, что я рекомендовал, то должна знать это. — Дон поворачивается к монитору. — Вот так, мисс Ранвали. Я полагал, что мы сумеем вам помочь. Жаль, потратили ваше время впустую.
Он наклоняется, чтобы выключить экран.
— Она влюбилась! — выпаливает Сэйдж.
Дон подается назад. Некоторое время все молчат, и Саманта протягивает руку, касаясь лица девушки на мониторе.
— Кэтрин не хотела, чтобы об этом кто-то знал, — едва слышно бормочет Сэйдж.
— Где он? Нам необходимо найти его, Сэйдж, — мягко, почти с отцовской заботой говорит Дон.
— Он умер. — Она начинает плакать, боль и стыд того, что она считает предательством, сотрясают ее тело. — Прости, Кэт. Мне так жаль…
Любовь пришла к Максвеллу Харрису одиннадцать месяцев назад возле окошка «Уэндис» и обрушилась на него так внезапно, что выбила из рук картонный стакан с кока-колой, пакет с жареной картошкой и двойной чизбургер. Пакет шлепнулся на землю, а кола пролилась на белую, с длинным рукавом рубашку. Она подбежала к окошку и принялась извиняться.
— Извините. Просто поскользнулась и…
В глазах у нее заблестели слезы, но не слезы раскаяния или огорчения, а слезы веселья. И чем сильнее она старалась удержаться от смеха, тем хуже это у нее получалось.
— Не вижу ничего смешного, — запротестовал он. То был первый рабочий день Макса в департаменте полиции Дарема. Взяли его для руководства сбором средств в благотворительный фонд, и, конечно, ему хотелось произвести впечатление. Разумеется, рассчитывать на многое в перепачканных кетчупом брюках и залитой колой рубашке не приходилось, но ее смех оказался таким заразительным, что долго сердиться он не мог. И сам невольно улыбнулся.
— Вот. — Она выхватила карточку заказа у ошеломленной такой дерзостью девушки. — Можете взять все, что хотите, кроме картошки… — Ее оборвал сигнал клаксона. — Ничего страшного не случилось, ущерба не видно, но на всякий случай вот вам мой номер, если захотите связаться. Меня зовут Кэтрин Вебер.
Он взглянул на карточку, потом посмотрел на нее.
— Так вы работаете в департаменте полиции Дарема?
— Да.
— Я тоже.
— Они так любили рассказывать мне эту историю, — объяснила Сэйдж, добавив, что, кроме нее, об этом никто не знал.
Роман держался в тайне от коллег по работе по политическим причинам. Что же касается родителей, то Кэтрин понимала, что и они вряд ли поймут увлечение единственной дочери чернокожим мужчиной. Вот почему влюбленные решили не привлекать к себе внимания. Кэтрин часто сравнивала их любовь с танцем: пара движется по площадке слаженно и уверенно, подхваченная ритмом, и каждый знает, что так будет до тех пор, пока они поддерживают друг друга.
Несколько месяцев все так и было. А потом Макс начал меняться. Уходить в себя, жаловаться на мигрень, на бессонницу. Она чувствовала себя одинокой, даже когда они бывали вместе. Делала все, что могла, чтобы исправить ситуацию: оставалась с ним, даже пренебрегая работой. Любовь умирала у нее на глазах.
Три месяца назад Макс покончил с собой, спрыгнув с моста на рельсы перед идущим поездом. Кэтрин была с ним в ту ночь, но никогда не рассказывала о случившемся. После его смерти ее как будто выжали. Никто, кроме Сэйдж, не знал об их романе. Никто не понимал ее боли, ее потребности оплакать любовь. Они долго держали свои отношения в тайне, и после смерти Макса Кэтрин порой казалось, что, может быть, ничего и не было. У нее не осталось ничего. Только воспоминания, которыми она делилась с Сэйдж.
Кэтрин отошла от друзей. Выбилась из ритма. Исчезала и появлялась, не говоря, где была. Худела, много курила, не появлялась на работе, ссылаясь на плохое самочувствие. Однажды поздно ночью Сэйдж проснулась от шума в кухне. Кэтрин мыла посуду.
— Кэт, сейчас четыре часа утра. Что происходит?
— Разве ты не видишь? Я мою посуду. Не кухня, а свинарник.
— Но сейчас четыре часа.
— Ты уже сказала, и я прекрасно тебя слышала.
Она яростно терла кастрюлю и даже не взглянула на подругу.
— С тобой все в порядке?
Кэтрин ответила не сразу:
— Мне это передалось.
— Что?
— Я заболеваю, как Макс.
Она не поднимала головы.
— О чем ты говоришь?
— Сама не знаю.
— Кэт, расскажи, в чем дело.
— Рассказывать особенно не о чем. Я просто устала. — Кэтрин отвела взгляд от кастрюли. — Все будет хорошо, как только мне удастся немного поспать.
Сэйдж подошла к ней и положила руку на плечо.
— Мне очень жаль, что Макс…
Они обнялись и долго стояли молча и неподвижно, потом Кэтрин отстранилась и пожелала подруге спокойной ночи.
Вот так Кэтрин и жила после смерти Макса: держалась в стороне ото всех, мыла посуду и слушала классическую музыку. Макс часто возил ее на концерты в Роли. В последний раз они слушали Стравинского. На следующий день Кэтрин купила компакт-диск и слушала его неделю за неделей: горестный и одинокий плач поочередно вступающих духовых, молящих о помощи, ждущих голосов ободрения и поддержки.
Я ждал терпеливо Господа,
и Он склонился надо мной
и плач услышал мой.
Из страшной бездны поднял Он меня.
Кэтрин слушала и тоже ждала.
Прежде чем уйти из офиса, Саманта еще раз пытается дозвониться до доктора Клея, чтобы извиниться, но в клинике никто не отвечает. «Ему нужна другая дежурная», — думает она.
Зато ее телефон начинает звонить в тот момент, когда Саманта кладет трубку. Это Фрэнк. Из аэропорта.
— Привет, Сэм. Еду в отель. Можешь встретиться со мной там?
— Конечно… — говорит она, и Фрэнк дает отбой, не дав ей закончить.
— Что?
— Ты был в Солт-Лейк-Сити. Дон уже договорился о встрече.
— Потому что ты его об этом попросила.
— Подумала, это сэкономит нам время. Кроме того, — небрежно добавляет она, — мы выяснили, что у Кэтрин был бой-френд.
— Вот и хорошо. — Он отворачивается к окну. — Ты солгала мне, Сэм. Я просил не вмешивать в это дело Дона без моего согласия.
— Не вижу большой проблемы. И вообще, вместо того чтобы понапрасну спорить…
— Ты обманула меня.
Фрэнк поворачивается, лицо у него красное и злое.
— Нет, я просто тебе не сказала.
Она несмело улыбается, надеясь смягчить его гнев.
— Ты должна была сказать мне об этом вчера вечером. Но не рассказала, а это ложь.
Они стоят в тишине, заполнить которую Фрэнк не спешит, и Саманта понимает, как, должно быть, чувствовала себя Сэйдж, когда Дон взялся ее обрабатывать.
— Ты прав. — Ее голос мягок и тих. — Я должна была сказать тебе заранее. Извини.
Она опускает голову, чтобы не видеть боль в его глазах.
Фрэнк снова отворачивается к окну.
— Все в порядке.
Это не совсем то, чего она хочет, но пока сойдет и так. Саманта рассказывает Фрэнку о Максе. О самоубийстве. О странном поведении Кэтрин. Фрэнк садится на край кровати. Вид у него усталый. Но что тому виной — поездка в Солт-Лейк-Сити, тот факт, что они до сих пор не нашли Кэтрин, или ее несанкционированный разговор с Доном и Сэйдж, — Саманта не знает. За его спиной город, кажущийся с высоты двадцатого этажа тихим и безопасным.
— Ты в это веришь?
— В самоубийство? Вообще-то нет.
— Вот и я тоже. Утром первым делом позвоню в департамент полиции Дарема и ознакомлюсь с отчетом о вскрытии.
— И еще у меня есть вот это.
Саманта протягивает Фрэнку копии отправленных Дону писем.
— Они на немецком.
— Их написал Иоганн Гольдберг.
— Где ты их взяла?
— Слетала в Лос-Анджелес.
— Что?!
Он едва не роняет письма.
— Я побывала в библиотеке Калифорнийского университета, почитала письма Гольдберга. Те, которые еще не переведены, отправила Дону с просьбой перевести как можно скорее. А теперь слушай. — Саманта говорит быстро, запыхавшись, пользуясь его замешательством. — Граф, заказавший Баху это сочинение, был одержим идеей бессмертия и считал, что Бог наказал его за попытку достичь вечной жизни на земле.
— Наказал? Чем же?
— Тем, что лишил сна.
— И какое отношение это имеет ко всему остальному?
— Музыка звучала и в машине, и в квартире Фиби. И у Фиби, и у Кэтрин были проблемы со сном.
— У отца Моргана тоже. — Фрэнк поворачивается. — Я разговаривал сегодня с его матерью. Она сказала, что он на протяжении почти года жаловался на бессонницу.
Саманта смотрит на него и кивает.
— Думаю, убийца тоже плохо спит.
— Ты считаешь, он проходит курс лечения где-то в городе?
— Нет. По моей версии он пытался лечиться, но безуспешно.
— И убийства — это что-то вроде расплаты?
Фрэнк слегка наклоняет голову.
— Не знаю, но таким образом можно объяснить, почему он идентифицирует себя с графом. Отчаяние, злость, раздражение.
Голос ее звучит бесстрастно, и она спрашивает себя, к кому относятся его слова — к графу или к ней самой?
У Фрэнка звонит сотовый. Саманта забирает у него письма и смотрит на них, чтобы не смотреть на него. Фрэнк торопливо записывает что-то в блокнот.
— Нам нужно идти.
— Что-то случилось?
— Звонил детектив Снейр. Они нашли Кэтрин.
ПАРАСОМНИЯ
Новый Орлеан, Луизиана 28 февраля J 990 года 3.23
Сидя на камнях, Батнер смотрит на мутные воды Миссисипи. Позади, за спиной у него, притихший Французский рынок. Никто не призывает покупать травы и приправы. Не играет, исполняя заказы тех, кто может заплатить, джаз-банд. Никого, кроме нескольких припозднившихся влюбленных да бредущих по дорожке подвыпивших студентов.
Он ерзает и никак не может устроиться поудобнее — в тяжелом влажном воздухе кожа быстро покрывается липкой пленкой пота. Бросает в воду камешек, дожидается приглушенного всплеска — бульк! — поднимает другой. Прежде чем упасть, камень исчезает в высоком тумане.
Бульк!
Жаль, что из-за туманов не видно звезд. Он знает только одно созвездие, Орион, о котором прочел в книжке, когда учился в шестом классе. Перед тем как вести детей в городскую обсерваторию, учительница, сестра Мария Виргиния, назначила каждому по созвездию, и ученики выходили по одному и читали по бумажке подготовленное дома сообщение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37