- Что ты прыгаешь, как козел? - кричал Джон. - Шаг должен быть кошачьим, а не козлиным. Как тебе объяснить?
Он пытался показывать сам, и, к удивлению Питера, несмотря на болезнь суставов, у отца получалось мягкое и пластичное перемещение.
- Видел? Повтори. Не можешь так повторить? Объяснения никому не нужны. Ты должен научиться видеть, понимать и точно копировать. Стань зрячим, мыслящим пластилином. Кто так бьет? Ваши боксерские перчатки портят настоящий кулак. Ты сможешь ударить таким кулаком в кирпичную стену? Зачем ты задираешь плечо? А это что? Если ты не включаешь в удар движение бедер, ты вообще не сможешь ударить по-настоящему...
Получив от отца разрозненные, несистематические знания по одному из стилей вьетво-дао, чем-то напоминавшего китайский вин-чунь, только в упрощенном, "уличном" виде, Питер тем не менее со свойственным ему упорством повторял замысловатые упражнения наедине. Часто в боксерском зале ему удавалось преподносить партнерам неприятные сюрпризы, используя странную технику "липких рук", которая вообще-то не годилась для боксерских перчаток. А показанная отцом методика "мягкой набивки" не просто укрепила его костяшки, а и непонятным образом утяжелила его кулаки. Появилось ощущение зажатого в руке свинцового кастета. И худощавый Питер Дюбуа получил в боксерском клубе репутацию нокаутера.
Жаль, что старого Дюбуа хватало на две-три тренировки. В своем непостоянстве он был схож с мадам Дюбуа. Потом он начинал раздражаться, кричать на жену, что она родила ему какого-то деревянного урода. Она в ответ напоминала мужу про его русскую фамилию. Он распекал ее родословную, а заодно и всех российских дворян, проспавших великую страну. И, опять обретя раскачивающуюся походку денди, шел к старому креслу, чтобы на долгое время погрузиться в беспокойную дремоту.
Умер он год назад, сидя все в том же кресле, переругиваясь с женой, когда она проходила мимо него из кухни в комнаты и обратно.
- Единственными дворянами... Не по крови. Кровь - тьфу! - водица. Иначе люди бы не проливали ее так легко. Единственными дворянами по духу были декабристы и Пушкин. Я думаю твой папаша, старик Воронов, со мной бы согласился. Князь Воронов...
Тут он вдруг побледнел, по лицу пробежала судорога и стерла всякое выражение, кроме невыносимого ужаса.
- Вера... - прошептал он.
И она каким-то образом услышала его с кухни через шумы воды в кране и закипающего чайника.
Когда мадам Дюбуа вбежала в комнату, Джон повалившись на бок, цеплялся за ветхую обшивку кресла.
- Петя... - прохрипел он. - Позови... Прости...
Последними его слова были уже бессознательным бредом:
- Белая... белая... радуга...
На днях Питер Дубойс наткнулся в научно-популярном журнале на описание этого оптического явления. Действительно, в густом тумане над болотистой местностью на восходе солнца можно видеть дугу белого или розоватого цвета. Старик не фантазировал...
* * *
Он не был мистиком, он не верил астрологам и экстрасенсам. Питер Дубойс был практиком. Но как раз практический опыт данного расследования указывал на мифологические параллели, мистические ассоциации, значит, эта сторона дела должна быть тщательно исследована. В дан ной области невозможно найти ни улик, ни следов. Их с профессором Делохом мифотворчество к делу не пришьешь. Но такой взгляд на убийства открывал непонятные Питеру Дубойсу перспективы, как бы позволял заглянуть за пространственно-временную завесу происшедшего. Он не указывал на конкретного убийцу, но вел в ну ж ном направлении.
На Интернет-странице Питер увидел фотографию скульптуры царицы Омфалы из собрания государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге. На ней был надет пеплос без пояса, длинный, со множеством складок. Голову и плечи покрывала шкура льва, который, по воле скульптора, был не больше пуделя. Но что-то в мраморной фигуре лидийской царицы показалось ему... американским. Ну конечно! На плече Омфала держала палицу Геракла. Не корявую, сучковатую дубину, а хорошо отшлифованную палку, напомнившую Питеру Дубойсу бейсбольную биту.
Он улыбнулся своему наблюдению. Это уж слишком! Античная трагедия незаметно перешла в фарс. Видимо, пора завязывать с мифологической подкладкой...
Итак, что мы имеем?
Камера наружного наблюдения над входной дверью дома Фэрфакса видела убийцу так же, как он сейчас видит мраморную статую из Эрмитажа.
Камера зафиксировала входящего и выходящего убийцу. Это первый пункт его кровавого пути. Вернее, ее. И как их угораздило заглотить эту наживку? Турок-террорист переодевается женщиной. И танцует перед камерой наблюдения танец живота? Идиоты! Они не заметили, что эту идею подсунул им невидимый и умный собеседник.
Невидимый противник был по-лисьему хитер. Фэбээровцы бросились за хвостом, а рыжая побежала в противоположную сторону.
Переодевание было, но совсем другое.
Противник не просто заметал следы, а пустил их по ложному пути. И за первой, казалось бы, верной идеей следовал совершенно ложный вывод. Да, был переодетый убийца. Но это была женщина. Женщина, менявшая одежду, прическу, макияж, даже возраст. Куда там всяким Николь Кидман!
Ай да фру Улафсен, специалист по подводному дизайну, а также умерщвлению чужой плоти. Вот она выходит из гостиницы. Лучшего серого мешка она придумать себе не могла. Но движение... обнажает. Одежда может скрыть дефекты фигуры, а вот достоинства ее: длину ног, пропорции, осанку, походку спрятать не может. А мимику? А жесты?..
- Спасибо, Кэт.
Кэт... Имя, как у советской радистки в сериале "Семнадцать мгновений весны". "Пианистка" Кэт. Питер пару лет назад купил фильм на видеокассетах. Хороший фильм, только почему-то черно-белый, будто авторский изыск эстетствующего голливудского пижона... Странно, Берлин, германские офицеры, мундиры, погоны, шевроны - а о России этот фильм говорит ему, Питеру Дубойсу, гораздо больше, чем какие-нибудь березки, поля пшеницы, бабы в платках, мужики с гармошками и балалайками на экране.
Штирлиц... Тоже русский. Тоже служит в силовом ведомстве, хоть и другого профиля. Но главное, так же одинок. Если сесть у камина, плеснуть себе в стакан граммов двести и запеть "Ой, ты степь широкая...", сходство будет полным. И не надо компьютерной идентификации. Наверное, настоящий, не киношный, Штирлиц в такой момент думал: "Эх, плюнуть бы на всех этих Гитлеров и Сталиных, послать бы их в жо..."
Стоп! Джоппа-Магнолия. Цветок магнолии в заднице Фэрфакса. Джоппа... Кто еще мог обратить внимание на это, такое родное для русского уха звукосочетание? Тут надо мыслить по-русски. В хладнокровном, расчетливом убийстве - элемент хулиганства, какой-то показной бравады. Смех одинокого остряка, шутку которого так никто и не оценит. Вот вам, америкашки, поломайте головы и над этим! Только русская могла так поступить! Все это в русском характере. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет... И выйдет.
- Ну, что ж, фру Улафсен. Мы с вами, оказывается, сородичи? Вы тоже русская?
- Вас это каким-нибудь образом задевает? Или может повлиять на вашу карьеру? В таком случае, извините. Или, знаете что? Сделайте себе переливание крови. Хотите, я достану вам английской аристократической. Она, правда, голу бая...
- Для этого вам опять понадобится кого-нибудь убивать?
- Совсем нет. Мне достаточно взять вас в мужья. Хотите быть моим мужем? Вами движет по жизни тщеславие, как и меня. Вы также одиноки и неприкаянны, как и я. И рано или поздно вы меня найдете...
- Я найду вас для того, чтобы покарать.
- Нет, для того, чтобы полюбить...
Питер Дубойс открыл глаза. Он не заметил, как задремал. Перед ним был темный экран компьютера. Он щелкнул мышью. На мониторе возникла лидийская царица Омфала.
Павел Розен - Клэр Безансон
Ред-Рок, Аризона
Май 1996 год
Из запоя его вывела Клэр.
Он глупо себя вел с ней, когда был пьян. А не трезвел он целых две недели.
Это потом он определил точно, сколько дней валялся дома в пьяном безобразии, определил по датам в лабораторных журналах, которые стали немым укором ему, Павлу Розену, заведующему лабораторией перспективных геологических разработок...
Ему было стыдно, как глупо он вел себя с ней. Он краснел, собирая в памяти обрывки каких-то диких сцен, как он пытался ее поймать за руки, пытался сказать какие-то слова, как ему тогда казалось, лихие ковбойские фразочки, вроде: "А не заняться ли нам любовью, козочка моя"... Ах, как ему теперь было стыдно! Какая пошлость...
Ему было тошно вспоминать, каким жалким и гнусным выглядел он тогда со стороны, пьяный, небритый старый и вонючий козел, распустивший нюни от того, что его жена нашла себе смазливого любовника... От того, что система пыталась грубо его обмануть, подсунув вместо общения с семьей - жалкую подделку!
Какой позор!
И позор не в том, что жена ему вульгарно и пошло изменяет, как и положено голливудской актрисочке, когда ее муж находится в более чем длительной командировке. Стыд и позор в том, что он, Павел, умница, светлая голова, ученый, сильная личность, каким он сам всегда себя хотел видеть, вдруг распустился... Распустил нюни.. Принялся пускать пузыри... Впору еще начать мочиться под себя!
И какой стыд, что он в пьяном безобразии корчил из себя Казанову... Откуда это в нем взялось? Бр-р-рр!
У Павла от стыда мутился рассудок. Единственное, чего ему хотелось, сгореть от удара молнии, провалиться сквозь землю прямо на глазах у Клэр... И тем самым доказать ей, что он совсем не такой, каким был в долгие часы помутнения рассудка.
Он стыдился своей слабости. Он не хотел, что бы кто то считал его слабым. Но Клэр не считала. Она правильно поняла его.
Она такая умная - Клэр!
Она вывела его из запоя. Принесла в его бунгало те научные статьи, развесив их увеличенные ксерокопии во всех местах его жилища, включая и ванную, и кухню, и бар в холле... Чтобы, каким пьяным он ни был, не мог бы не заметить почти метровых заголовков, от которых он мгновенно должен был отрезветь...
Новые искусственные минералы и космические технологии... Магнитные свойства кристаллов, выращенных в невесомости... И, наконец, главное: Опыты по созданию экстремальных геологических условий с применением космических технологий...
Клэр была права. Он протрезвел от этих заголовков.
Двое суток он высидел дома на минеральной воде и аспирине, не пуская в свое бунгало даже уборщицу...
И на третье утро, когда Клэр как всегда трусила по гравию в беленьких кроссовках на ладненьких своих загорелых ножках мимо розариев, источавших утренние ароматы... Она вдруг услыхала позади знакомое дыхание и нарастающий шум хрустящего гравия... Она оглянулась... Это был Павел.
- Хай! - крикнул он ей, как ни в чем не бывало.
- Хай, - ответила она с приветливой улыбкой.
После двухнедельной борьбы с собственным здоровьем, бег Павлу давался трудно, и Клэр, жалея его, не убыстряла темп, а двигалась почти шагом... Павел дышал тяжело, но выглядел счастливым.
- Спасибо тебе за статьи.
- Я рада, что ты их заметил.
- Ты их так увеличила, что разглядел бы и слепой, да и расклеила по всей квартире. Несложно было разобраться, что это не реклама туалетной бумаги.
- Я рада, что ты снова в форме.
- Ну до полного восстановления еще далеко, но к среде обещаю тебя перегнать на финише нашей дистанции.
- Посмотрим, а проигравший устраивает ужин.
- О'кэй, я в любом случае твой должник за твою неоценимую заботу о моей научной форме, с меня безусловный ужин при свечах.
- Но без алкоголя.
- Ну-у-у, так уж совсем?
- Тогда без крепкого алкоголя...
У Павла от счастья зашлось сердце.
* * *
- У нас проблемы, - сказал главный администратор, усаживаясь в предложенное директором кресло.
- Проблемы? - удивленно приподнял бровь директор.
- Кто-то спровоцировал сбой работоспособности объекта "десять".
- Каким образом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43