— Чуть погодя. Объясните мне ситуацию. Они до сих пор не догадываются, кто вы такой?
— Нет, да и откуда? А я не знал, что Мэриен вновь вышла замуж. Не знал даже, что они с Сэмом живы. Насколько я могу понять, Мэриен уже умерла. Это ужасно.
— Как вы узнали о них?
— В прошлом году Сэм приезжал в Пекин. Мне дают газеты, и я...
— Вы читаете по-китайски?
— Вашингтон не послал бы меня сюда, если бы я не знал языка. — Тейер тонко улыбнулся. — Я здесь почти шестьдесят лет. Я в совершенстве изучил китайский и многие его диалекты, в том числе кантонезский.
— Простите, доктор Тейер, — сказал Киавелли.
— Когда я прочел о приезде Сэма, его имя сразу привлекло мое внимание, потому что Серж Кастилья был моим ближайшим другом в Штатах. Я знаю, что он помогал людям, которые разыскивали меня. Я произвел кое-какие подсчеты. У президента Кастильи подходящий возраст, в газете было написано, что его отца зовут Серж, а мать — Мэриен. Значит, президент — мой сын.
Киавелли чуть заметно покачал головой:
— Не обязательно. Это могло быть простым совпадением.
— Что мне было терять?
Агент «Прикрытия-1» обдумал его слова:
— Почему же вы до сих пор молчали? Вы ждали целый год.
— У меня не было никаких шансов выбраться отсюда, зачем же его тревожить? Вдобавок Пекин мог прознать об этом и ликвидировать меня.
— Но потом вы прочли о договоре по правам человека.
— Нет. В китайских газетах его опубликуют только после подписания. О договоре мне рассказали уйгурские политзаключенные. — Тейер отодвинул суповую тарелку. — Только тогда у меня появилась надежда. Что, если меня не заметят в потоке освобождаемых заключенных и случайно выпустят на волю? — Он поднялся на ноги и подошел к плите.
Киавелли наблюдал за ним из-под полуприкрытых век. Невзирая на преклонный возраст — по сведениям Клейна, ему было по меньшей мере восемьдесят два года, — Тейер двигался энергично и уверенно. Он держался прямо, но при этом выглядел расслабленным. У него была пружинистая походка, как будто за пятнадцать минут разговора он помолодел. Все это было очень важно.
Монотонное однообразие жизни помогало Тейеру сохранить рассудок. Он принес к выщербленной раковине чайник с облупленной эмалью, наполнил его водой и поставил на плиту. Из маленького буфета он достал две потрескавшиеся чашки и металлическую банку с черным чаем. Его способ приготовления чая являл собой смесь традиционных методов англичан и китайцев. Он налил кипяток в фаянсовый чайник, ополоснул его и вылил воду, потом отмерил четыре чайные ложки заварки, залил ее кипятком и настаивал меньше минуты. Получился светлый золотисто-янтарный напиток. Комнатушку наполнил острый аромат.
— Мы пьем его без молока и сахара. — Тейер подал Киавелли чашку.
Агент приподнялся, сел спиной к стене и взял чашку обеими ладонями.
Тейер взял свою чашку и устроился за столом. Он вздохнул.
— Мне уже начинает казаться, что освобождение в результате подписания договора — это всего лишь пустые мечты человека на склоне лет. Меня тайно продержали в застенках слишком долго, чтобы теперь признать, что я вообще был в их руках. От этого их претензии на соблюдение прав человека выглядели бы еще смехотворнее.
Киавелли пригубил напиток. На вкус американца итальянского происхождения чай казался слишком слабым, но он был горячим, и это помогало терпеть холод, царивший в бараке.
— Расскажите, что с вами произошло, доктор Тейер. Во-первых, за что вас арестовали?
Тейер опустил чашку на стол и смотрел на нее так, словно надеялся увидеть в ней свое прошлое. Наконец он поднял глаза и заговорил:
— Я осуществлял связь с организацией Чан Кайши. Предполагалось, что моим заданием будет установить нечто вроде перемирия между его националистами и коммунистами Мао Цзэдуна. Я решил, что это легче всего сделать, лично явившись к Мао и попытавшись его вразумить. — Тейер чуть растянул губы, но вместо улыбки у него получилась гримаса. — Как глупо. Как наивно. Я даже не догадывался, что моим истинным предназначением было привести Чана к власти. Я должен был заключать соглашения, вести переговоры и затягивать время до тех пор, пока Чан не сокрушит Мао и его коммунистов. Визит к Мао был донкихотским поступком наивного интеллектуала, который полагает, что люди способны вести разумный диалог, даже когда на карту поставлены власть, деньги, культура, классы и геополитические интересы.
— Вы действительно сделали это? Явились к нему в одиночку?
Тейер чуть заметно улыбнулся:
— Я пытался. Но не смог попасть к нему. Военные из числа сторонников Мао решили, что я — агент Запада, либо Чан Кайши, либо и то и другое. Солдаты застрелили бы меня, если бы не вмешались политики Мао, ведь у меня был дипломатический статус. Долгие годы я жалел о том, что меня не убили на месте.
— Почему же вас объявили погибшим, но держат в заключении, как Советы держали Валленберга?
— Рауля Валленберга? Вы хотите сказать, он действительно сидел в русских лагерях?
— Русские отрицали это, держали его в заключении и сорок лет продолжали оспаривать тот факт, что Валленберг был в их руках. Он уже давно умер, так и не выйдя на свободу.
Тейер сник.
— Я ожидал, что меня постигнет именно такая судьба. Китайцы просто не могли поверить, что я тот, за кого себя выдаю. Это прямое следствие чрезмерной подозрительности, такое происходит всегда, когда человека, осмелившегося откровенно высказаться, жестоко подавляют. В момент моего ареста в Китае полыхала коммунистическая революция. Здесь воцарился настоящий хаос, бесконечно менялось гражданское и военное руководство, лозунги противоречили друг другу, и всем этим заправляли чиновники, которые не имели ни малейшего понятия о том, что происходит. Вероятно, я попросту затерялся в этой машине. К тому времени, когда в Джун Нань Хаи наступил порядок, было слишком поздно отправлять меня домой, не потеряв при этом лица и не вызвав международных осложнений. — Он повертел чашку в своих загрубевших пальцах. — Меня продержат здесь до самой смерти.
— Нет, — твердо произнес Киавелли. — Повторения истории Валленберга не будет. Вы не умрете в застенке. Подписав договор по правам человека. Китай освободит всех политических заключенных. Президент сделает все, чтобы обратить на вас внимание Ню Цзяньсина и остальных членов Постоянного комитета. Я слышал, его прозвали Филином, потому что он мудрый человек.
Дэвид Тейер покачал головой:
— Нет, капитан. Как только генеральный секретарь и мой сын подпишут договор, я вновь благополучно «исчезну». Если мой сын слишком крепко нажмет на китайцев и объявит обо мне спустя десятилетия после моего исчезновения, меня уже никто и никогда не отыщет. Зато появится добрая сотня стариков, якобы бывших свидетелями моей смерти полвека назад. Найдутся самые разнообразные доказательства. Вероятно, фотографии моей могилы, которая — увы! — теперь находится на дне какого-нибудь водохранилища. — Тейер покорно пожал плечами.
Агент «Прикрытия-1» внимательно наблюдал за ним. Когда-то Киавелли служил капитаном в войсках особого назначения, действовавших в Сомали и Судане. В последние годы его привлекали к операциям в ущельях, горах и пещерах Восточного и Северного Афганистана. Теперь он получил приказ эвакуировать Дэвида Тейера. Первым и главным вопросом было — возможно ли это сделать?
Он изучил окрестности колонии и счел их подходящими для выполнения задания. Это была провинциальная сельская местность, хотя и довольно населенная, однако в Китае почти нет безлюдных районов, если не считать Синьцзяна и Гансу. Повсюду за пределами Чунцина были скверные дороги, военные объекты разбросаны на большом расстоянии друг от друга, аэродромы могли принимать только легкие самолеты. Рядом с Дацу их практически не было вовсе, и это благоприятствовало задуманной операции.
Охранники колонии были неплохо вооружены, но им не хватало дисциплины. Вряд ли они смогли бы оказать серьезное сопротивление хорошо подготовленной и оснащенной группе быстрого реагирования. Если им окажут помощь внутри колонии — а такая помощь предполагалась, — опытные диверсанты сумеют проникнуть на территорию и покинуть ее за десять минут, еще через двадцать подняться в воздух и к тому времени, когда в район подтянут сколько-нибудь существенные военные силы, оказаться на полпути к границе, где им нечего будет опасаться.
Важнее всего было убедиться в выносливости Тейера. До сих пор его состояние внушало капитану оптимизм. Несмотря на возраст, Тейер выглядел неплохо.
— Как у вас со здоровьем, доктор Тейер?
— Лучше, чем можно было ожидать. Обычные боли, недуги и неурядицы. Я не смогу перепрыгнуть высокий забор или подняться на Эверест, но нас поддерживают в хорошей форме. Вдобавок окрестные поля нужно возделывать.
— Зарядка, пробежки, ходьба, работа?
— При хорошей погоде — утренние и вечерние зарядка и пробежка. При плохой — немного физических упражнений в бараке. Комендант старается занять нас делами даже в нерабочие часы. Я, разумеется, выполняю конторскую работу. Комендант не хочет, чтобы мы сидели и строили заговоры либо ссорились. Бездеятельность вызывает мысли и беспокойство — весьма опасное сочетание для узника. — Тейер умолк, расправил плечи и повернулся к Киавелли. Его глубоко запавшие глаза сузились. — Неужели вы надеетесь вытащить меня отсюда?
— У нас имеются кое-какие задумки по этому поводу. Однако есть и препятствия. Не только ваше здоровье, но и некоторые соображения моего шефа и обстоятельства, ограничивающие свободу действий президента. Вы понимаете меня?
— Да. В этом вся моя жизнь. Политика. Столкновение интересов. Дипломатия. Те самые «соображения», которые помешали Госдепу объяснить мне, чем мы на самом деле занимались тогда, в сорок девятом... Именно они да еще моя наивность втянули меня в эту историю.
— Если все пойдет по моему плану, вы не задержитесь в Китае надолго. А я полагаю, что мне удастся выполнить свой замысел.
Дэвид Тейер кивнул и поднялся на ноги:
— Мне пора на работу. Сегодня вас оставят в камере, но уже завтра отправят трудиться на поля.
— Именно это мне сказал мой друг-охранник.
— Что вы собираетесь делать дальше?
— Составить рапорт и переправить его на волю.
* * *
Гонконг
В дорогом бутике отеля «Конрад Интернешнл» Джон купил белую стетсоновскую шляпу, расплатившись кредитной карточкой Росса Сидора из штата Аризона, одного из людей, имена которых служили ему прикрытием. Он надел шляпу, зарегистрировался в отеле и дал коридорному щедрые чаевые, чтобы тот запомнил господина Сидора. Уединившись в номере, Смит сразу приступил к работе. Он надел серые слаксы и яркую гавайскую рубашку, извлеченные из рюкзака. Поверх слаксов и рубашки он натянул костюм, в котором накануне ходил в «Донк и Ла Пьер». Костюм сидел на нем чересчур плотно, но с этим можно было мириться. Наконец он вновь надел светлый парик и заткнул свою «беретту» за ремень у поясницы.
Приготовившись отправиться в путь, Смит упаковал спортивную куртку, панаму и рюкзак в черный «дипломат», взял его и покинул номер.
В вестибюле он не заметил ни одного подозрительного человека. Выйдя на Квинсуэй, он зашагал в глубь Центрального района в толпе пешеходов, которые, казалось, всю свою жизнь проводили на городских улицах. Пройдя квартал, Смит увидел трех вооруженных мужчин, искавших его накануне рядом с телефоном-автоматом в районе Коулюнь. Заметив его, они начали проталкиваться сквозь поток людей и машин. Они даже не пытались прятаться, а Смит — уйти от них.
Также Смит не скрывал, куда он направляется. Если мужчины узнают в нем майора Кеннета Сен-Жермена, то будут удивлены и, как надеялся Смит, сбиты с толку, обнаружив, что он возвращается к небоскребу, приютившему «Донк и Ла Пьер».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75