– Кстати, где ты научилась так бросать камни?
– Мой отец считал, что все молодые девушки должны уметь это делать, и еще хорошо бегать. Он очень любил спорт и пытался внедрить крикет в Сан-Франциско за лето до... до несчастного случая. Он и научил меня.
– Потрясающе, – пробормотал мой собеседник.
– Он тоже так считал. Согласитесь, очень полезный навык. Всегда можно найти, чем запустить в негодяя.
– Quid erat demonstrandum. Как бы там ни было, Рассел... – Он уставился на меня холодным взглядом, и я внутренне сжалась, приготовившись встретить поток критики, но он мне только и сказал: – Теперь, Рассел, насчет того опыта с гемоглобином...

Книга вторая
Вдали от дома
Дочь сенатора
Глава 5
Бродячая цыганская жизнь
Схватите ее, плените ее, увезите ее прочь.
Случай в гостинице миссис Уайтнек был больше похож на шутку, и даже такой мастер раздувать из мухи слона, как доктор Уотсон, и тот с трудом превратил бы это дело в захватывающее повествование. Полиция наверняка поймала бы Сильвестра, а тридцать гиней и четыре окорока, даже в те дни, когда продуктов хронически не хватало, вряд ли могли бы послужить хорошим заголовком для статьи в «Таймс».
И все же среди множества шумных событий тех лет этот случай занимает особое место в моей памяти только из-за того, что именно тогда Холмс впервые дал мне свободу действий и принятия решений. Конечно, еще тогда я понимала, что если бы дело представлялось ему хоть сколько-нибудь значительным, я бы играла привычную для себя вспомогательную роль. Однако несмотря на это, чувство удовлетворения я втайне испытывала еще очень долго. Хоть и маленькое дело, но зато мое собственное.
То, что свалилось на нас спустя пять недель, превратило предыдущий случай в детскую забаву. Похищение дочери американского сенатора было не шуткой, а делом международной важности, драматичным и напряженным, классическим делом Холмса, в котором мне довелось участвовать, хотя и во второстепенной роли. Расследуя это дело, я стала понимать многие вещи и соприкоснулась с темными сторонами жизни, так хорошо известными Холмсу.
Это дело связало нас, будто двоих выживших после стихийного бедствия людей, на всю оставшуюся жизнь. Оно придало мне уверенности в себе и, как это ни парадоксально, научило меня быть более осторожной в своих суждениях. Оно также послужило уроком и Холмсу, который наконец-то осознал, что меня нужно уважать и принимать всерьез.
И все же я едва не упустила это дело. Даже теперь по моей спине пробегают мурашки при одной мысли об этом. Если бы оно прошло мимо меня, если бы Холмс просто исчез в то солнечное лето, как уже не раз с ним бывало, и не разрешил мне присоединиться к нему, Бог знает, как бы все получилось.
* * *
К обеду жаркого дня середины августа наша сенокосная команда дошла до конца последнего поля и изможденная разбрелась по домам. В этом году с нами работал мужчина – молчаливый, суровый и замкнутый молодой человек, почти мальчик, который хотя и не трудился больше всех, но самим своим присутствием не давал нам возможности расслабиться. Благодаря ему мы закончили работы раньше обычного, к полудню восемнадцатого числа. Я дотащилась до дома, ощущая густой аромат из кухни Патрика и мечтая лишь о том, чтобы забраться под чистую простыню и поспать часиков двадцать, но вместо этого проследовала в ванную, стащила с себя грязный комбинезон, соскребла с кожи сцементированную потом корку пыли и сенной трухи, переоделась и, уставшая, но с чувством свободы, которое почти всегда овладевает человеком после окончания тяжелой работы, вскарабкалась на велосипед и поехала к Холмсу.
Когда я не спеша проезжала по дорожке, ведущей к его дому, до меня донеслись знакомые звуки, приглушенные каменными стенами. Музыка, но не та, которую обычно играл Холмс. Веселый танцевальный мотив. Я нажала на педали, обогнула дом и вошла через кухонную дверь. Когда я очутилась в гостиной, я едва узнала Холмса в загорелом черноволосом мужчине, прижимавшем скрипку к подбородку, покрытому двухдневной щетиной. Легкая тень опасения мелькнула на его лице и тут же сменилась улыбкой, блеснувшей золотым зубом. Но меня трудно было одурачить. После того как я отметила его первую реакцию на мое появление, я уже была начеку.
– Холмс, – начала я, – только не говорите мне, что вы собираетесь на деревенскую свадьбу.
– Привет, Рассел, – сказал он небрежно, – рад тебя видеть. Очень рад. Здорово, что пришла сюда, теперь мне не придется заниматься писаниной. Я хотел попросить тебя проследить за опытом с растениями. Всего лишь несколько дней, в этом нет ничего сложного...
– Холмс, что происходит?
Он вел себя как-то странно.
– Что происходит? Ничего не происходит. Просто мне нужно уехать на несколько дней, вот и все.
– У вас дело?
– Ох, Рассел, хватит...
– Почему вы не хотите, чтобы я знала об этом? Только не надо нести мне всякую чушь о государственной тайне.
– Но это именно государственная тайна. Я не могу тебе рассказать. Может быть, позже. Но мне в самом деле нужно, чтобы ты...
– Следила за вашими растениями, Холмс, – раздраженно подхватила я, – только не надо мне говорить о важности этого опыта.
– Рассел! – произнес он с обидой в голосе. – Я оставляю вам свои растения только потому, что меня попросил человек, которому я не мог отказать.
– Холмс, – в моем голосе зазвучали предостерегающие нотки, – вы говорите с Рассел, а не с Уотсоном и не с миссис Хадсон. Я нисколько не боюсь вас. Мне хотелось бы знать, почему вы намереваетесь улизнуть, ничего мне не сказав.
– "Улизнуть"! Рассел, я так рад, что ты здесь.
– Холмс, я не слепая. Вы уже полностью собрались, только туфли еще не надели, а в углу комнаты стоит уложенная сумка. Повторяю – что происходит?
– Рассел, мне очень жаль, но я не могу взять тебя с собой.
– Почему нет, Холмс? – Я разозлилась всерьез. Он тоже.
– Потому что, черт возьми, это может быть опасно!
Я стояла, глядя на него широко открытыми глазами, и, когда вновь услышала свой голос, с удивлением отметила, что он звучал спокойно и ровно.
– Дорогой мой Холмс, предположим, что вы не говорили мне всего этого. Я выйду в ваш сад, чтобы немного погулять, повосхищаться цветами – минут этак на десять. А когда вернусь, мы начнем наш разговор сначала.
Я вышла из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь, и отправилась пообщаться с Уиллом и двумя котами. Вскоре до меня вновь донеслись звуки скрипки. На этот раз это была классическая мелодия. Десять минут спустя я вернулась через ту же дверь.
– Добрый день, Холмс. Хорошо выглядите в этом наряде. Правда, на вашем месте я бы не надевала оранжевый галстук к рубашке красного цвета – впрочем, в этом есть определенная оригинальность. Итак, куда мы направляемся?
Холмс взглянул на меня из-под полуопущенных век. Я кротко стояла в дверях, скрестив руки. Наконец он фыркнул и бросил скрипку в футляр.
– Ну, хорошо, Рассел. Может, я и сумасшедший, но мы попытаемся. Слышала что-нибудь о похищении у Симпсонов? Ты следишь за газетами?
– Последний раз видела их несколько дней назад. Потом я помогала Патрику с сеном.
– Ясно. Взгляни на это, пока я схожу наверх.
Он вручил мне пачку вырезок из «Таймс» и исчез в лаборатории.
Я разложила их по датам. Первая, датированная десятым августа, представляла собой маленькую заметку с последней страницы. В ней сообщалось, что американский сенатор Джонатан Симпсон собирается провести отпуск с семьей – с женой и шестилетней дочерью – в Уэльсе.
Статья, появившаяся через три дня, занимала центральное место на первой странице. Ее огромный заголовок гласил:
ПОХИЩЕНА ДОЧЬ СЕНАТОРА. ТРЕБУЮТ БОЛЬШОЙ ВЫКУП
В статье речь шла о том, что Симпсоны получили аккуратно отпечатанную записку с сообщением, что их дочь украдена и что у главы семейства есть неделя на то, чтобы найти двадцать тысяч фунтов. Там также говорилось, что если он обратится в полицию, ребенок умрет. Статья не объясняла, как информация проникла в газеты или как Симпсон должен избегать полиции при том, что все это известно прессе. В одном из последних номеров газеты были помещены фотографии несчастных родителей.
Я поднялась в лабораторию, где возился Холмс, и, прислонившись к косяку, спросила:
– Кто позвонил вам?
– Миссис Симпсон.
– Вы не очень-то довольны.
– Как я могу быть довольным? Уэльс утопает в грязи, след недельной давности, никаких отпечатков, никто никого не видел, родители в истерике, и, поскольку никто не знает, что делать, они решили вытащить старого Холмса. Старый Холмс – чудотворец. – Он уныло уставился на свой оцарапанный палец, и я обмотала его пластырем. – Читая чепуху Уотсона, человек может подумать, что у меня никогда не бывало промахов и ошибок, которые мучают меня и мешают спать по ночам. Рассел, я знаю подобные дела, я знаю, как они начинаются, и все эти признаки налицо. Это дело попахивает провалом, и мне бы очень не хотелось быть где-нибудь неподалеку от Уэльса, когда найдут тело ребенка.
– В таком случае откажитесь от дела.
– Не могу. Всегда остается маленькая вероятность, что эти старые глаза что-нибудь разглядят. – Он засмеялся. – Вот вам пример фразы для записок Уотсона: Шерлок Холмс верит в удачу. Теперь, Рассел, сиди смирно, а я тем временем наложу эту мерзость тебе на лицо.
Масса, которую он вытряхнул из мензурки, была черной и гадкой на вид, тепловатой и скользкой наощупь. Он покрыл ею все мое лицо, включая нос и уши. Я терпела и сидела тихо.
– Будем изображать цыган. Сначала доедем до Кардиффа, где встретимся с Симпсонами и возьмем повозку, после чего двинем дальше, на север. Я собирался нанять возчика, но, поскольку ты работала в команде Патрика, полагаю, и сама неплохо справишься. Не думаю, что в Оксфорде ты научилась чему-нибудь полезному, например предсказывать судьбу.
– Этажом ниже меня живет девушка, которая замечательно гадает на картах Таро. Полагаю, что смогу воспроизвести ее жаргон. К тому же я могу жонглировать.
– Где-то в буфете была колода карт. Да сиди же спокойно. Я известил Скотланд-Ярд, что буду в Кардиффе завтра.
– По-моему, в записке говорилось, что срок – одна неделя. Что же вы собираетесь предпринять за два дня?
– Записка – это всего лишь предупреждение, чтобы родители не втягивали в дело полицию. Никто не принимает подобные заявления всерьез, тем более сами похитители. У нас есть время до первого сентября. Сенатор Симпсон пытается найти деньги, но это его разорит, – заметил он и добавил: – Сенатор, даже такой могущественный, как Симпсон, – не всегда богатый человек.
– Итак, едем в Уэльс. Вы думаете, ребенок там?
– Местность довольно глухая, никто не слышал звука проезжавшего автомобиля после наступления темноты, а полиция перекрыла все дороги к шести утра. Посты на дорогах стоят до сих пор, но и Скотланд-Ярд, и полиция Уэльса, и американцы – все думают, что она в Лондоне. Пока они занимаются там, мы свободны в наших действиях здесь. Да, я думаю, она все еще в Уэльсе, более того, мне кажется, что она находится в радиусе не более двадцати миль от того места, где ее похитили. Я же сказал – сиди спокойно! – зарычал он. Я не могла видеть его лица, потому что он был занят моим ухом.
– Какое хладнокровие, – вздохнула я, не имея в виду ребенка.
– Да, хладнокровие и осторожность: записка отстукана на обыкновенной дешевой бумаге, вложена в простой конверт, печаталась на самой заурядной машинке, которой года три-четыре, а отправлена она была из Лондона. Никаких отпечатков пальцев. Орфография, подбор слов и пунктуация просто ужасны. Расположение текста на листе обычное; человек, который печатал, оставлял одинаковые отступы в начале каждого абзаца, а давление на клавиши свидетельствует о том, что он знаком с основами машинописи. Если не обращать внимания на напускную неграмотность, то в целом записка чистая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46