Я, кажется, тебе уже однажды сказал, чтобы ты обходил меня за милю. Мне не нужны работники, у которых два часа обед и три — перекур. Ты меня достал в прошлый раз своими рассказами про то, как полезно садится голой жопой в снег после бани. Все, канай отсюда, Обормот. Не мешай людям работать.
Билл сидел на строительных лесах, свесив ноги, и поливал Фиму на чем свет стоит. Он был неплохим парнем, этот Черный Вилька, просто любил всем показать, как хорошо он умеет ругаться. Он умел еще и хорошо работать, но этим в Америке никого не удивишь. А вот виртуозно ругаться могут далеко не все. Это был его способ самовыражения, его баскетбол, бокс и регби, и он в нем преуспевал, как мог. Фима это понимал и делал вид, что восхищен.
Он сидел внизу на бетонных плитах и слушал Вилькину «музыку», как зачарованный, лишь изредка прикладываясь к бутылке бурбона. И только, когда он почувствовал, что Билли вот-вот иссякнет, он подал голос, чтобы выручить приятеля.
— Я тебя слушаю и удивляюсь, как ты классно ругаешься, ты превзошел всех сквернословов, которых я когда либо знал, как в Старом , так и в Новом Свете. Ты просто Моцарт и Эллингтон этого дела вместе взятые, — польстил Фима бригадиру, хотя любой московский школьник по части ругательств мог заткнуть его за пояс.
— Ты так думаешь, — расплылся Билли. — Можешь подняться сюда и угостить меня своим пойлом.
— Ну, как ты тут старина? — спросил Фима уже серьезно, протягивая Билли бутылку виски. — И не надоело тебе строить капитализм?
— Надоело, — сказал бригадир, как следует хлебнув из бутылки. — Но это лучше, чем по шею в говне строить ваш гребаный социализм, или что там вы теперь строите?
— Как твои? Мамаша, брат?
— Мать ударилась в религию, из церкви не вылазит, все, что я ей даю на хозяйство норовит снести туда. После того, как умер Пит, старуха просто свихнулась, блюдет меня на каждом шагу, не разрешает водить к себе баб, пить и ругаться. Ну, бабы и выпивка куда ни шло, пить и трахаться я могу и на стороне, а вот ругаться… Нет, Пит мне насрал в самую душу, а еще брат называется.
— Когда он умер?
— Полгода назад, от передозировки наркотиков.
— Жаль, неплохой был парень. Я помню, как ты ему говорил, чтобы он завязывал с наркотой…
— А он смеялся и посылал меня на хер, вот и допрыгался, щенок.
— Молодому парню трудно устоять, когда на каждом шагу тянут за рукав и предлагают рай, расфасованный в пакетики. А Пит, насколько мне известно, и сам приторговывал наркотиками.
— Я говорил ему, что это не доведет до добра, но он увяз в этом дерьме по уши, и никакой лебедкой его нельзя было вытащить оттуда. Я знаю, вы, белые считаете, что все черные уже рождаются сутенерами и наркоторговцами. А мне насрать на то, что вы думаете, потому что все вы насквозь прогнили и воняете на весь мир. Я бы собственными руками оторвал яйца ублюдкам, которые пичкают черных наркотой, чтобы они меньше думали и больше вкалывали на вас.
— У тебя есть такая возможность.
— О чем ты говоришь, я знаю дружков Пита. Это такие же пропащие мальчишки, как и он, хотя и хорохорятся. У меня нет на них зла.
— Я говорю не о них, а о боссах, которые наживают миллионы на таких, как Пит. Это дельцы из Колумбии, вчера я видел их в пиццерии на Вустер-сквер. Они и сегодня там были. У них есть план — сделать этот благопристойный городок наркостолицей Новой Англии.
— Я тебе не верю, ты еврей, русский и коммунист, ты только и мечтаешь, как покончить с Америкой, ты хуже бен Ладена. Он, хотя бы не скрывает, что ненавидит американцев, а вы клянетесь в дружбе, и гадите исподтишка. Почему ты не сообщил копам, что видел наркодельцов?
— А что толку, они их и пальцем не тронут, ты ведь знаешь, кого они хватают — кого можно подоить. А на тех, как сядешь, так и слезешь, они всех купили с потрохами. И потом, я иностранец, мне никто не поверит, а неприятности гарантированы.
— Пожалуй ты прав. Ладно, покажи мне их как-нибудь, мы с ними поговорим.
— Это нужно сделать сегодня, потому что завтра они снюхаются с местной коза-нострой, и городу крышка, не с проста же они околачиваются у итальяшки.
— Хорошо, сегодня ты нам их покажешь.
К месту засады Фима и Клаус приехали за два часа, до срока, назначенного Гринфилдом продавцу. Лес уже начал сбрасывать листву, но заросли бересклета были еще зелеными и густыми настолько, что укрытый в них зеленый «Ситроен» с дороги совершенно невозможно было разглядеть. Трудней всего пришлось со шлагбаумом возле моста через реку. Он заржавел и никак не желал опускаться, торчал над водой, как заколдованный регулировщик с поднятым вверх жезлом, пришлось слить из машины немного масла, чтобы смазать ему «подмышку».
— А если кто-нибудь поедет со стороны усадьбы? — подумал вслух Клаус.
— Скажем, что мы из дорожной службы — проверяем надежность моста, — ответил Фима, глядя вниз на воду. — А здесь глубоко, и наверно полно омутов, вон какие водовороты. Жаль, не взяли с собой удочки.
— Ты рыбак?
— Нет, но я очень не люблю ждать и догонять.
— Для детектива это равноценно профнепригодности.
— А я и не рвусь в детективы. Приеду домой открою ветеринарную поликлинику на дому, буду лечить кошечек, собачек, попугаев. У меня ветеринарное образование.
— Странный вы народ, русские, рулите не туда куда надо, а куда хочется.
— Восток, Коля, дело тонкое. Есть такая китайская притча про двух поэтов, они жили во время династии Цинь или Минь, хрен его знает. Один служил чиновником при дворе императора, ходил в шелковых халатах и ел ласточкины гнезда, а другой был нищим бродягой, но они уважали друг друга и любили беседовать о высоких материях, но встречались они только раз в пять лет. Однажды чиновник так соскучился по своему нищему другу, что решил его навестить. А тот в это время скитался где-то в горах. Чиновник взял посох и пошел его искать. Целый год он шел по следам отшельника и наконец увидел вдалеке хижину друга. Но было уже поздно, чиновник подумал, что его друг уже спит, и решил, что навестит его утром. Наутро, когда чиновник проснулся, он так и не повидав отшельника, отправился в обратный путь. Когда его спросили, почему же он не зашел к другу, хотя был рядом с его жилищем, он ответил: «Я отправился в путь под влиянием чувства и почти достиг цели, но чувство прошло, и больше не было смысла тревожить поэта».
— Что-то я не уловил смысла.
— Ты, прости, Коля но тебе этого не понять, ты живешь в другом мире. У вас главное орднунг.
В бледном свете угасающего дня вода в реке казалась черной и маслянистой. Фима плюнул в реку и пошел в машину. Было сыро и зябко. Ноябрь они и в Америке ноябрь.
Продавец подкатил, когда уже стемнело. Сначала послышался шум двигателя, потом пучки света пробили тьму и, наконец, к шлагбауму подкатило желтое такси. Шофер вылез и молча уставился на шлагбаум, как будто хотел устранить препятствие одной силой воли. И тут Фима с Клаусом выскочили из засады.
Куска наставил пистолет на шофера, а Фима рванул дверцу машины и оказался лицом к лицу… с Зиночкой. Она смотрела на него круглыми от страха глазами и прижимала к груди сумку.
— Какими судьбами? — удивился Фима.
— Я с мужем, то есть с женихом… Вацлав Иванович хочет на мне жениться… — Зиночка приходила в себя с трудом.
— А это приданое? — Фима вырвал у нее из рук сумку и расстегнул молнию. Там была только одна вещь — коробка из-под обуви, внутри которой лежала завернутая в несколько слоев бумаги, статуэтка величиной с ладонь статуэтка
— отвратительное зубастое существо со злыми глазками навыкате и перепончатыми крылышками, нечто среднее между летучей мышью и дикобразом.
— Отдай, — Зиночка попыталась вырвать фигурку из рук Фимы, но, сообразив, что это бесполезно, расплакалась. — Отдай, прошу тебя, это может быть единственный шанс в моей жизни. Хочешь, я дам тебе половину… это много… пятьдесят тысяч.
— Сто, — сказал Фима, копируя героев американских боевиков, — и ни центом меньше. Но только после того, как ты расскажешь, как тебе удалось заполучить эту штуковину.
— Ты сам надоумил меня, где ее искать, помнишь, тогда в Испании. Ты уехал на следующий день, а я ночью, после того, как ушла от тебя. Мой самолет вылетел на пять часов раньше твоего. В Шереметьеве я взяла такси и сразу в Фирсановку. Вы говорили про немца в Парагвае, я нашла в интернете его адрес и списалась с ним, а он мне порекомендовал Гринфилда.
— Что там у тебя? — крикнул Клаус, который все еще не сводил дула пистолета с таксиста.
— Все в порядке, разбираемся, тут тебя ждет приятная встреча, — ответил Фима. Он еще раз взглянул на Змея и, брезгливо поморщившись, сунул его за пазуху.
— А теперь, голуба, скажи, зачем ты убила Дэна? Ты знала, что он прячет эту игрушку у себя, и хотела ей завладеть?
— Как ты узнал, что мы знакомы?
— Во время нашего первого разговора ты назвала его фамилию, а ее знали только самые близкие люди.
— Он был моим любовником и обещал на мне жениться. Он показывал мне Змея и говорил, что за этого уродца можно получить бешеные бабки, что мы продадим его и на эти деньги откроем в Италии русское кафе. Я развесила уши, как дура, а он, как только убили Алика, ушел к этой старой костлявой кляче Веронике. Ну, я рассказала охраннику Араму про Змея. Тот хотел только попугать Дэна, а он сам полез на нож. Так мне Арам сказал и я ему верю. Дэн как будто специально нарывался на неприятности. Мне, кажется, он от этого испытывал удовольствие, что-то вроде оргазма.
— Как тебе удалось понести Змея через таможню. Где ты его прятала?
— Я и не думала его прятать. Он у меня в сумке лежал на виду. Если бы спросили. Я бы сказала — сувенир купила в киоске в аэропорту, но никто не спросил.
— Правду говорят, что лохам везет. Меня бы уже сто раз взяли за жопу. А Муха знает, что Кукулькан у тебя?
— Он понятия об этом не имеет. Старик с ума по мне сходит, сделал предложение. Как в книгах: пригласил в «Метрополь», заказал шампанского и признался в любви. Я чуть не расплакалась. Но он мне на фиг не нужен. К тому же за ним по пятам ходят какие-то чурки. Рано или поздно они его достанут. Поедем к Юджину, получим деньги и вернемся в Москву. Ты мне нравишься больше всех.
— Юджин сотрудничает с Интерполом с благословения ФБР.
— Тогда поедем к Мухе, у него связи, он пристроит Змея.
— Поделимся.
— Не получиться, за десять лет безупречной службы в должности инспектора Интерпола он получит больше, а уж если станет старшим инспектором и подавно. Ему не к спеху. Он свое возьмет честной службой на благо Альпийской республики.
— Что же делать?
— Как говорит моя подружка Роза Марковна, не нужно умирать раньше смерти. Я сейчас скажу Клаусу, что ты все придумала насчет Гринфилда. Одним словом, разыграла нас в отместку за то, что мы тебя проигнорировали. Не слишком убедительно, конечно, но на первых порах сойдет. Тем более, что он считает, что от русских можно ждать каких угодно глупостей. Вы поедете в город на такси, а я за вами на нашей машине. По дороге я «потеряюсь» и потом найду тебя. Где вы с профессором остановились?
— В отеле «Квайт» на Джордж-стрит. А где гарантии, что ты не обманешь?
— Я не хочу тебе зла, и вообще у меня шоколадное сердце.
— Ладно, зови Клауса, буду вешать ему на уши лапшу про то, как я на него обиделась, когда заметила, что он неравнодушен к Веронике.
— Отбой. Оставь в покое таксиста, Коля, — крикнул Фима по-русски, вылезая из машины, — он здесь вообще не причем. Тут одна наша старая знакомая хочет с тобой поговорить. Думаю, ты будешь в восторге.
— Зина?! — обомлел полицейский, увидев секретаршу, — що ты тут робишь? От уж нэ очикував тебе тут зустрити.
— Вот и я про то же. В общем, Колян, оба мы с тобой ни к черту не годимся, как детективы. Обвела нас дивчина вокруг пальца «як дурнив». Вы поезжайте в город, она тебе по дороге все расскажет, а я догоню вас на «Ситроене».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29