— У тебя есть машина?
— Личная? Нет. А государственная стоит у твоего гастронома.
— А вот это напрасно. Не надо свои машины ставить у моего заведения. Я уже говорил.
— Виноват, — Пафнутьев положил ладонь на руку Халандовскому. — Виноват.
— Жаль, что у тебя нет машины. А то я мог бы порекомендовать тебе очень приличное место по ремонту. Они и перекрасить могут, и запчасти достать, каких ты нигде не достанешь... И вообще, там работают отличные ребята.
— Работали.
— Что так?
— Мимо, Аркаша. Они свое заведение закрыли. На неопределенное время. Я с ними немного познакомился.
— И жив? — радостно изумился Халандовский.
— Жив, хотя на прицеле уже был... Целый час на прицеле.
— Что же им помешало спустить курок?
— Это одна из загадок...
— Если ты целый час был под прицелом, а курок так и не спустили, — рассудительно проговорил Халандовский, — значит, что-то у них разладилось. И Заварзин опять же, и Голдобов опять же...
— Ну, вот видишь, ты и сам все понял.
— Эх, Паша, если б ты знал, как мне жаль Голдобова, — скорбно проговорил Халандовский, но лицо его при этом приобрело необыкновенно хитрое выражение. — Золотой был человек, щедрый, душа широкая, для друзей такие столы закатывал... Ты никогда не был у него на даче?. О, Паша! — Халандовский свел ладони вместе, приблизил их к лицу и, закрыв глаза, тихонько завыл.
— Для меня, Аркаша, не бывает угощения выше и дороже, чем то, которое я ощутил на себе как-то вечером!
— А! — с неподдельным презрением крякнул Халандовский. — Это ты говоришь по невежеству, потому что не был на даче у Голдобова, — и он поднял мягкий мохнатый указательный палец, пытаясь подчеркнуть и придать значение своим словам. — Участок, — продолжал восторженно стонать Халандовский, — подсобные помещения, подвальные...
Пафнутьев наконец понял. Халандовский называл дачу Голдобова. “Боже, но он боится даже здесь! Даже в своем кабинетике не может говорить откровенно! — поразился своему открытию Пафнутьев. — Ну что ж, может быть, он и прав. Ведь и я могу говорить только намеками... Как и все мы, как и все мы... Это урок, Паша. И кто тебе его преподает? Директор гастронома. Мудрец, вор и пройдоха. И он же — твой лучший друг."
* * *
Андрей понимал, что напрямую выскочить на Никольское шоссе ему не удастся и решил пробираться пустырями, переулками частных пригородов. Но в одном месте ему все-таки пришлось проскочить через оживленный перекресток. Пристроившись сзади к тяжелому самосвалу, он шел за ним на расстоянии одного-двух метров. Хорошо, что тот хоть не гнал на большой скорости, а то запросто можно было врезаться при неожиданном торможении. Когда до гашишного поста оставалось около ста метров, Андрей начал потихоньку обгонять самосвал с таким расчетом, чтобы тот прикрыл его от бдительных гаишников.
Все получилось как нельзя лучше — мимо поста он проехал рядом с самосвалом и тут же пошел на обгон. Его заметили, когда он был уже далеко впереди. В зеркало Андрей видел, как рванулся в будку гаишник, но он уже не опасался его — впереди было несколько развилок и вряд ли они догадаются, куда именно он свернет.
Семнадцатый километр оказался неожиданно близко. То ли он шел с сумасшедшей скоростью, то ли не замечал предыдущих километровых столбов, но Андрей успел сбавить скорость, только когда мимо промелькнул указатель с цифрой “семнадцать”. А вот и поворот направо — все правильно, Лариса точно описала дорогу. Пошли заборы. Андрей медленно ехал по тихой улочке, — высматривая зеленые ворота с голубками. И он их увидел. Ворота оказались высокими, закрывались внахлест, без щели. Калитка тоже была железная. На ней не было даже ручки, только сбоку, почти неприметная кнопочка звонка.
Поколебавшись, Андрей решил не звонить. Прокатил мотоцикл до соседнего участка — там шло строительство и ворота были лишь чуть прикрыты. Он поставил мотоцикл во дворе так, чтобы его не было видно с улицы, осмотрелся. То ли строители закончили раньше времени, то ли и не начинали в этот день.
Забор, отделяющий голдобовский участок от соседнего, был совсем простой — штакетник, правда, был набит плотно, без просветов.
Перемахнув через него, Андрей оказался в густом кустарнике. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, а дача выглядит безжизненно, он переместил пистолет на спину, запихнув его под ремень. Что-то подсказывало ему, что такая предосторожность не помешает.
Обойдя двухэтажный бревенчатый дом со всех сторон, он убедился, что войти можно только с главного входа. Медленно поднявшись по ступенькам крыльца, подергал дверь — она оказалась запертой.
И тогда постучал. Ни единого звука не раздалось в ответ, но по каким-то признакам Андрей понял, что в доме есть люди. Постучал еще раз — сильно, по-хозяйски. В доме от этих звуков должно было все грохотать.
— Кто? — Андрей узнал голос Подгайцева.
— Свои. Открывай.
Дверь распахнулась. Подгайцев стоял в майке и трусах. Слегка покачиваясь. Похоже, пьян, но не сильно.
— А, Андрюшенька... Явился не запылился... Проходи, дорогой, а то мы уж тут заждались...
В глубине коридора из двери показалась толстая физиономия Феклисова. И Андрей шагнул внутрь дома. За спиной Подгайцев возился с дверью, снова запирая ее на несколько замков. У самой двери, из которой просачивался свет, Андрей остановился. В этот момент Подгайцев настиг его и, распахнув дверь, с силой толкнул в спину, успев подставить ножку. Не удержавшись, Андрей с грохотом ввалился в комнату, и, пролетев через все ее пространство, упал на пол у противоположной стены.
— Вот там и сиди, — сказал Подгайцев, входя следом. — Попробуешь подняться, снова усажу. Понял?
Несмотря на угрозы, страха Андрей не ощущал. То ли длинные трусы Подгайцева, его майка, косо повисшая на узких плечах, были тому виной, то ли события последних дней закалили его.
— Решил, что от нас можно вот так просто удрать? — закричал Феклисов. — Где винтовка?
Андрей осмотрелся. Стол был уставлен пустыми бутылками, тут же на листах газеты лежали куски колбасы, хлеба, лука, пол был усеян огрызками и пробками...
И вдруг он увидел Свету.
Она сидела на диване и отрешенно смотрела на него, пытаясь прикрыться простыней. Больше всего Андрея поразило то, что она молчала.
Он медленно поднялся, подошел к ней.
— Ладно, так и быть, поговори с девочкой или кто там она, — разрешил Подгайцев. — Я вижу, вам хочется пошептаться... Это можно.
Андрей присел на диван, провел рукой по рыжеватым волосам Светы. Она отшатнулась. Андрей с трудом узнавал ее — затравленный взгляд, искусанные губы, ссадина на плече, еще эта грязная, в кровавых пятнах простынь...
— Света, что с тобой?
— Ты опоздал... Опоздал...
— Что тут было?
— Андрей... Они напоили меня водкой... Силой влили в меня и... и... — она всхлипнула.
— Все? — спросил Андрей негромко.
— И не один раз, — ответил Подгайцев за его спиной. — А сейчас еще и при тебе проделаем... Как, ребята, поднатужимся? А будет желание — то и с тобой тоже. Ты должен знать, как это бывает... Пригодится в будущей жизни. Жизнь у тебя еще та начинается...
— И не один раз? — спросил Андрей.
— Да, — кивнула Света.
— И кто же больше старался?
— Я их даже не различала... Они по-разному заставляли меня... Каждый раз иначе...
— Андрюша, а ты знаешь, что такое по-разному? — хихикнул сзади Феклисов. — Это когда все идет в дело... И ручки, и губки, и все остальное. Света — хорошая девочка, у нее все сгодилось.
— Что... трое сразу? — спросил Андрей, ощутив внутри какую-то звенящую пустоту. Даже собственный голос показался ему глухим и звучащим словно бы в отдалении. Он продолжал спрашивать и спрашивать, почувствовав какое-то болезненное желание знать как можно больше, знать все, что происходило здесь в последние сутки.
— А ты что, никогда не пробовал? — спросил Махнач. — Мы тебе покажем. Света, покажем? Ему будет интересно, — Махнач подошел и рванул простынь у Светы из рук. Она вскрикнула, попыталась прикрыть грудь руками, но Андрей увидел следы укусов, синяки, кровоподтеки. И ощутил вдруг тишину. Не слыша ни звука, видел, как хохотал Феклисов, наливая водку в стакан, что-то говорил Махнач, Подгайцев, присев на диван, по-хозяйски похлопывал Свету по бедру и все были настроены как-то благодушно, но чувствовалось, что благодушие это недоброе, что оно каждую секунду может превратиться в неуправляемую ненависть.
— А ты знаешь, ведь можно и вчетвером, — предложил Феклисов. — Вертолет называется. Присоединишься? Обалденное удовольствие получишь!
Андрей посмотрел на Свету. В ее взгляде он прочел только одно: “Да, Андрей, да... Было”.
Он поднялся, прислушался к себе. С удивлением ощутил полнейшее спокойствие. Он все это время знал, что Свете плохо, может быть, очень плохо, но именно неопределенность терзала его, больше всего заставляя беситься. Теперь же все стало на свои места, сбылось все, что он предвидел, случилось то, чего больше всего боялся. И еще, наверно, его спокойствие можно было объяснить тем, что отпали сомнения, колебания, у него остался только один выход. И ему уже не нужно было думать, как поступить, куда мчаться, кому звонить... Все упростилось, все сжалось до размеров этой комнаты.
— Вертолет, говоришь? — с улыбкой обернулся Андрей к Феклисову. — Это как?
Все смотрели на него настороженно. А он медленно поднялся с дивана, подошел к окну, отгородившись ото всех столом.
— Ты не поверишь, Андрюша, но можно даже впятером! — расхохотался Феклисов. — Тут один хмырь ходит, соседнюю дачу сторожит, мы можем и его пригласить, он не откажется. И тогда покажем полный вертолет. Хочешь?
— Чуть позже. Жирный... Чуть позже, — Андрей медленно, словно бы даже не торопясь, вытащил пистолет из-за спины, передернул затвор и сдвинул предохранитель. Теперь оружие было в полной готовности. — Так, говоришь, вертолетом это называется?
И, не говоря больше ни слова, вытянул руку с пистолетом вперед, опустил так, что ствол оказался направленным как раз в выступающий из тренировочных штанов комок плоти. И спустил курок. Выстрел в небольшой комнате прогремел неожиданно громко. Непривычная к пистолету рука Андрея дернулась вверх. Но про себя он отметил, что попал удачно — все феклисовское достоинство пуля превратила в кровавое месиво.
Феклисов вскрикнул, мгновенно побледнел, схватившись руками за рану. Сквозь пальцы сочилась кровь, нечеловеческая боль бросила его на стенку, не в силах стоять, он упал на пол, согнувшись и подтянул колени.
— Что ты наделал, пидор! — Подгайцев бросился к Андрею, но остановился в двух шагах, наткнувшись на поощрительную улыбку Андрея, — Ты что-то сказал, Михей? — спросил Андрей, и ствол пистолета начал медленно опускаться с уровня груди вниз и, наконец, замер, нащупав цель. — Ты, наверно, чего-то опасаешься? Или тебе что-то не нравится, а? Поделись, Михей, не держи в себе...
И прогремел еще один выстрел.
Но уже не столь удачный — пуля прошила бедро. Не задумываясь, Андрей тут же выстрелил еще раз. Этот выстрел получился точнее. Кровь брызнула из трусов тонкой струйкой — видимо, была повреждена вена. Подгайцев закричал что есть мочи, и прозвучала в его крике не только страшная боль, но и предсмертная тоска, понял Подгайцев, что живыми им отсюда уже не выбраться.
— Что, Михей? — заботливо спросил Андрей. — Писька болит? Ай-яй-яй! Как жалко... Письке больно... Ну, ничего, Михей, это будет недолго. Немножко поскулишь, а потом сниму боль. Обещаю.
Махнач бросился на Андрея с бутылкой, зажатой в руке, но тот ожидал чего-то похожего и опередил его. Отшатнувшись назад, он опрокинул перед собой стул. И Махнач, со всего размаха налетев на торчащие ножки, грохнулся наземь.
— Не подниматься! — приказал Андрей. — Лежи! А теперь сядь... Вовчик, если не будешь слушаться, я просто пристрелю тебя в харю. Ты же видишь, что мне некуда отступать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Личная? Нет. А государственная стоит у твоего гастронома.
— А вот это напрасно. Не надо свои машины ставить у моего заведения. Я уже говорил.
— Виноват, — Пафнутьев положил ладонь на руку Халандовскому. — Виноват.
— Жаль, что у тебя нет машины. А то я мог бы порекомендовать тебе очень приличное место по ремонту. Они и перекрасить могут, и запчасти достать, каких ты нигде не достанешь... И вообще, там работают отличные ребята.
— Работали.
— Что так?
— Мимо, Аркаша. Они свое заведение закрыли. На неопределенное время. Я с ними немного познакомился.
— И жив? — радостно изумился Халандовский.
— Жив, хотя на прицеле уже был... Целый час на прицеле.
— Что же им помешало спустить курок?
— Это одна из загадок...
— Если ты целый час был под прицелом, а курок так и не спустили, — рассудительно проговорил Халандовский, — значит, что-то у них разладилось. И Заварзин опять же, и Голдобов опять же...
— Ну, вот видишь, ты и сам все понял.
— Эх, Паша, если б ты знал, как мне жаль Голдобова, — скорбно проговорил Халандовский, но лицо его при этом приобрело необыкновенно хитрое выражение. — Золотой был человек, щедрый, душа широкая, для друзей такие столы закатывал... Ты никогда не был у него на даче?. О, Паша! — Халандовский свел ладони вместе, приблизил их к лицу и, закрыв глаза, тихонько завыл.
— Для меня, Аркаша, не бывает угощения выше и дороже, чем то, которое я ощутил на себе как-то вечером!
— А! — с неподдельным презрением крякнул Халандовский. — Это ты говоришь по невежеству, потому что не был на даче у Голдобова, — и он поднял мягкий мохнатый указательный палец, пытаясь подчеркнуть и придать значение своим словам. — Участок, — продолжал восторженно стонать Халандовский, — подсобные помещения, подвальные...
Пафнутьев наконец понял. Халандовский называл дачу Голдобова. “Боже, но он боится даже здесь! Даже в своем кабинетике не может говорить откровенно! — поразился своему открытию Пафнутьев. — Ну что ж, может быть, он и прав. Ведь и я могу говорить только намеками... Как и все мы, как и все мы... Это урок, Паша. И кто тебе его преподает? Директор гастронома. Мудрец, вор и пройдоха. И он же — твой лучший друг."
* * *
Андрей понимал, что напрямую выскочить на Никольское шоссе ему не удастся и решил пробираться пустырями, переулками частных пригородов. Но в одном месте ему все-таки пришлось проскочить через оживленный перекресток. Пристроившись сзади к тяжелому самосвалу, он шел за ним на расстоянии одного-двух метров. Хорошо, что тот хоть не гнал на большой скорости, а то запросто можно было врезаться при неожиданном торможении. Когда до гашишного поста оставалось около ста метров, Андрей начал потихоньку обгонять самосвал с таким расчетом, чтобы тот прикрыл его от бдительных гаишников.
Все получилось как нельзя лучше — мимо поста он проехал рядом с самосвалом и тут же пошел на обгон. Его заметили, когда он был уже далеко впереди. В зеркало Андрей видел, как рванулся в будку гаишник, но он уже не опасался его — впереди было несколько развилок и вряд ли они догадаются, куда именно он свернет.
Семнадцатый километр оказался неожиданно близко. То ли он шел с сумасшедшей скоростью, то ли не замечал предыдущих километровых столбов, но Андрей успел сбавить скорость, только когда мимо промелькнул указатель с цифрой “семнадцать”. А вот и поворот направо — все правильно, Лариса точно описала дорогу. Пошли заборы. Андрей медленно ехал по тихой улочке, — высматривая зеленые ворота с голубками. И он их увидел. Ворота оказались высокими, закрывались внахлест, без щели. Калитка тоже была железная. На ней не было даже ручки, только сбоку, почти неприметная кнопочка звонка.
Поколебавшись, Андрей решил не звонить. Прокатил мотоцикл до соседнего участка — там шло строительство и ворота были лишь чуть прикрыты. Он поставил мотоцикл во дворе так, чтобы его не было видно с улицы, осмотрелся. То ли строители закончили раньше времени, то ли и не начинали в этот день.
Забор, отделяющий голдобовский участок от соседнего, был совсем простой — штакетник, правда, был набит плотно, без просветов.
Перемахнув через него, Андрей оказался в густом кустарнике. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, а дача выглядит безжизненно, он переместил пистолет на спину, запихнув его под ремень. Что-то подсказывало ему, что такая предосторожность не помешает.
Обойдя двухэтажный бревенчатый дом со всех сторон, он убедился, что войти можно только с главного входа. Медленно поднявшись по ступенькам крыльца, подергал дверь — она оказалась запертой.
И тогда постучал. Ни единого звука не раздалось в ответ, но по каким-то признакам Андрей понял, что в доме есть люди. Постучал еще раз — сильно, по-хозяйски. В доме от этих звуков должно было все грохотать.
— Кто? — Андрей узнал голос Подгайцева.
— Свои. Открывай.
Дверь распахнулась. Подгайцев стоял в майке и трусах. Слегка покачиваясь. Похоже, пьян, но не сильно.
— А, Андрюшенька... Явился не запылился... Проходи, дорогой, а то мы уж тут заждались...
В глубине коридора из двери показалась толстая физиономия Феклисова. И Андрей шагнул внутрь дома. За спиной Подгайцев возился с дверью, снова запирая ее на несколько замков. У самой двери, из которой просачивался свет, Андрей остановился. В этот момент Подгайцев настиг его и, распахнув дверь, с силой толкнул в спину, успев подставить ножку. Не удержавшись, Андрей с грохотом ввалился в комнату, и, пролетев через все ее пространство, упал на пол у противоположной стены.
— Вот там и сиди, — сказал Подгайцев, входя следом. — Попробуешь подняться, снова усажу. Понял?
Несмотря на угрозы, страха Андрей не ощущал. То ли длинные трусы Подгайцева, его майка, косо повисшая на узких плечах, были тому виной, то ли события последних дней закалили его.
— Решил, что от нас можно вот так просто удрать? — закричал Феклисов. — Где винтовка?
Андрей осмотрелся. Стол был уставлен пустыми бутылками, тут же на листах газеты лежали куски колбасы, хлеба, лука, пол был усеян огрызками и пробками...
И вдруг он увидел Свету.
Она сидела на диване и отрешенно смотрела на него, пытаясь прикрыться простыней. Больше всего Андрея поразило то, что она молчала.
Он медленно поднялся, подошел к ней.
— Ладно, так и быть, поговори с девочкой или кто там она, — разрешил Подгайцев. — Я вижу, вам хочется пошептаться... Это можно.
Андрей присел на диван, провел рукой по рыжеватым волосам Светы. Она отшатнулась. Андрей с трудом узнавал ее — затравленный взгляд, искусанные губы, ссадина на плече, еще эта грязная, в кровавых пятнах простынь...
— Света, что с тобой?
— Ты опоздал... Опоздал...
— Что тут было?
— Андрей... Они напоили меня водкой... Силой влили в меня и... и... — она всхлипнула.
— Все? — спросил Андрей негромко.
— И не один раз, — ответил Подгайцев за его спиной. — А сейчас еще и при тебе проделаем... Как, ребята, поднатужимся? А будет желание — то и с тобой тоже. Ты должен знать, как это бывает... Пригодится в будущей жизни. Жизнь у тебя еще та начинается...
— И не один раз? — спросил Андрей.
— Да, — кивнула Света.
— И кто же больше старался?
— Я их даже не различала... Они по-разному заставляли меня... Каждый раз иначе...
— Андрюша, а ты знаешь, что такое по-разному? — хихикнул сзади Феклисов. — Это когда все идет в дело... И ручки, и губки, и все остальное. Света — хорошая девочка, у нее все сгодилось.
— Что... трое сразу? — спросил Андрей, ощутив внутри какую-то звенящую пустоту. Даже собственный голос показался ему глухим и звучащим словно бы в отдалении. Он продолжал спрашивать и спрашивать, почувствовав какое-то болезненное желание знать как можно больше, знать все, что происходило здесь в последние сутки.
— А ты что, никогда не пробовал? — спросил Махнач. — Мы тебе покажем. Света, покажем? Ему будет интересно, — Махнач подошел и рванул простынь у Светы из рук. Она вскрикнула, попыталась прикрыть грудь руками, но Андрей увидел следы укусов, синяки, кровоподтеки. И ощутил вдруг тишину. Не слыша ни звука, видел, как хохотал Феклисов, наливая водку в стакан, что-то говорил Махнач, Подгайцев, присев на диван, по-хозяйски похлопывал Свету по бедру и все были настроены как-то благодушно, но чувствовалось, что благодушие это недоброе, что оно каждую секунду может превратиться в неуправляемую ненависть.
— А ты знаешь, ведь можно и вчетвером, — предложил Феклисов. — Вертолет называется. Присоединишься? Обалденное удовольствие получишь!
Андрей посмотрел на Свету. В ее взгляде он прочел только одно: “Да, Андрей, да... Было”.
Он поднялся, прислушался к себе. С удивлением ощутил полнейшее спокойствие. Он все это время знал, что Свете плохо, может быть, очень плохо, но именно неопределенность терзала его, больше всего заставляя беситься. Теперь же все стало на свои места, сбылось все, что он предвидел, случилось то, чего больше всего боялся. И еще, наверно, его спокойствие можно было объяснить тем, что отпали сомнения, колебания, у него остался только один выход. И ему уже не нужно было думать, как поступить, куда мчаться, кому звонить... Все упростилось, все сжалось до размеров этой комнаты.
— Вертолет, говоришь? — с улыбкой обернулся Андрей к Феклисову. — Это как?
Все смотрели на него настороженно. А он медленно поднялся с дивана, подошел к окну, отгородившись ото всех столом.
— Ты не поверишь, Андрюша, но можно даже впятером! — расхохотался Феклисов. — Тут один хмырь ходит, соседнюю дачу сторожит, мы можем и его пригласить, он не откажется. И тогда покажем полный вертолет. Хочешь?
— Чуть позже. Жирный... Чуть позже, — Андрей медленно, словно бы даже не торопясь, вытащил пистолет из-за спины, передернул затвор и сдвинул предохранитель. Теперь оружие было в полной готовности. — Так, говоришь, вертолетом это называется?
И, не говоря больше ни слова, вытянул руку с пистолетом вперед, опустил так, что ствол оказался направленным как раз в выступающий из тренировочных штанов комок плоти. И спустил курок. Выстрел в небольшой комнате прогремел неожиданно громко. Непривычная к пистолету рука Андрея дернулась вверх. Но про себя он отметил, что попал удачно — все феклисовское достоинство пуля превратила в кровавое месиво.
Феклисов вскрикнул, мгновенно побледнел, схватившись руками за рану. Сквозь пальцы сочилась кровь, нечеловеческая боль бросила его на стенку, не в силах стоять, он упал на пол, согнувшись и подтянул колени.
— Что ты наделал, пидор! — Подгайцев бросился к Андрею, но остановился в двух шагах, наткнувшись на поощрительную улыбку Андрея, — Ты что-то сказал, Михей? — спросил Андрей, и ствол пистолета начал медленно опускаться с уровня груди вниз и, наконец, замер, нащупав цель. — Ты, наверно, чего-то опасаешься? Или тебе что-то не нравится, а? Поделись, Михей, не держи в себе...
И прогремел еще один выстрел.
Но уже не столь удачный — пуля прошила бедро. Не задумываясь, Андрей тут же выстрелил еще раз. Этот выстрел получился точнее. Кровь брызнула из трусов тонкой струйкой — видимо, была повреждена вена. Подгайцев закричал что есть мочи, и прозвучала в его крике не только страшная боль, но и предсмертная тоска, понял Подгайцев, что живыми им отсюда уже не выбраться.
— Что, Михей? — заботливо спросил Андрей. — Писька болит? Ай-яй-яй! Как жалко... Письке больно... Ну, ничего, Михей, это будет недолго. Немножко поскулишь, а потом сниму боль. Обещаю.
Махнач бросился на Андрея с бутылкой, зажатой в руке, но тот ожидал чего-то похожего и опередил его. Отшатнувшись назад, он опрокинул перед собой стул. И Махнач, со всего размаха налетев на торчащие ножки, грохнулся наземь.
— Не подниматься! — приказал Андрей. — Лежи! А теперь сядь... Вовчик, если не будешь слушаться, я просто пристрелю тебя в харю. Ты же видишь, что мне некуда отступать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68