Касалось ли это женщин и их повадок, общественных нравов, капризов начальства — обо всем он имел мнение, хотя сам часто об этом и не догадывался. Но когда приходилось принимать решение, оказывалось, что он прекрасно знает, как поступить, у него есть понимание событий и опасностей, которые могут ему чем-то угрожать. Получив повестку, он почесал затылок, хмыкнул под нос, шало глядя на Андрея, хмуро стоявшего перед ним, и, наконец, кивнул.
— Скажи своему приятелю Пафнутьеву, что я приду.
— Приятелю?
— А что, разве вы незнакомы?
— Да вот вчера познакомились.
— Очень полезное знакомство, — одобрил Заварзин. — Такие встречи ценить надо. Люди платят большие деньги, чтобы обзавестись связями, а тебе даром дается.
Андрей отошел в гараж, занялся каким-то делами, а Заварзин бухнулся на сиденье “мерседеса”, захлопнул дверцу, но так и не сдвинулся с места. Вынув скомканный листок бумаги, еще раз вчитался во все предупреждения, пояснения, потом вышел из машины и поднялся в контору.
— Что ты думаешь по этому поводу? — спросил он Подгайцева, протянув повестку. Тот бегло взглянул на нее, пожал плечами.
— Надо идти.
— Думаешь, надо?
— Зачем светиться, доводить дело до скандала.
— Может, протянуть время?
— Лучше сходить, поговорить, узнать чего он хочет, чем интересуется... А уж потом можно и слинять, если что-то серьезное.
— Тоже верно... А вдруг возьмет подписку о невыезде?
— Ну и что? Возьмет и пусть тешится. Если нет ничего серьезного, можно и не уезжать, а если что-то вынюхал, все равно придется когти рвать.
— Михей, уже вынюхал! Они засняли все рубчики на колесах Андрея. Он уже у них на крючке! Ты понял?!
— Саша... Послушай меня... — Подгайцев сидел, сутулившись, в углу. — Я не хочу ничего советовать. Это опасно — советовать. Тем более тебе. Но если ты спросил мое мнение, то скажу. Если Андрей действительно влип, то влил Андрей, а все мы с тобой. Ему отвечать, какие у него колеса, те эти колеса побывали, где следы оставили... А Андрей будет молчать.
— Ты уверен?
— Ему только нужно шепнуть пару слов о его девочке. И все. Дескать, в случае чего, девочка наша будет, общая. Кольнем ее раз-другой и отвыкнуть уже не сможет. Сама за нами бегать станет. И он будет молчать, как могила. Больше скажу — он на себя все возьмет и отсиживать пойдет, сколько бы ему ни дали.
— Что-то в этом есть, — с сомнением проговорил Заварзин. — Что-то есть...
— Единственный человек, на которого можно положиться — это Андрей. Другие могут дрогнуть, потому что у них есть возможность вывернуться, хотя и они... Но Андрею уже не выбраться. Ему сейчас что угодно поручи и он выполнит. Но с ним надо поговорить.
— И задание ему нужно подобрать, — сказал Заварзин.
— Можно подобрать, — согласился Подгайцев. — Можно и повременить... Это уже не имеет слишком большого значения не имеет. Но об этой я еще подумаю. А по повестке схожу, так и быть. Схожу.
И говоря это, Заварзин уже знал, когда пойдет, что скажет, и во что будет оцет. Он полагал, что знает категорию людей, к которой относил следователя, и был уверен, что за их силой, возможностями, властью стоит самая обыкновенная завистливость — они не могли пить, что хотели, спать с кем хотелось, надеть на себя то, о чем мечтали. Но все это мог Заварзин.
И когда он сидев перед Пафнутьевым, на нем был просторный великоватый пиджак, создававший ощущение легкости, свободы, удобства, просторные брюки, мягкие кроссовки. А на Пафяутьеве все выглядело тяжеловато, ему было жарко, неуютно в кабинете, за этим маленьким поскрипывающим столом.
— Мне передали вашу пометку, — Заварзин положил на стал скомканный листок бумаги. — И вот я здесь.
— Очень рад.
— Честно говоря, я не совсем понимаю, чем привлек ваше внимание, зачем вообще понадобился.
— Сейчас объясню, — Пафнутьев достал бланк протокола, аккуратно расправил его, вписал анкетные данные Заварзина. Тот охотно отвечал на все вопросы — о дате рождения, месте работы, семейном положении и постепенно настороженность все более охватывала его, а от того превосходства, с которым зашел пятнадцать минут назад, не осталось и следа. Заварзин с опаской поглядывал на зловещие несуразные предметы, торчащие из-под шкафа, разложенные на полках, валявшиеся прямо под ногами. А Пафнутьев, о, этот лукавый Пафнутьев прекрасно знал, какое впечатление производят на нового человека все эти вешдоки, и не стремился очистить от них свой кабинетик.
— Ну что, Александр... Вот мы с вами и встретились, — проговорил он удовлетворенно.
— Да я, в общем-то, и не скрывался.
— Да? — удивился Пафнутьев. — Надо же... Интересно, — он произносил слова, которые не значили ровно ничего для человека невиновного, но того, кто в чем-то замешан, они явно нервировали. — Скажите, в каких отношениях вы находились с убитым? — Пафнутьев склонил голову, приготовившись слушать.
— Каким убитым? — отпрянул от неожиданности Заварзин.
— С Пахомовым, которого застрелили на прошлой неделе.
— А я его и знать не знаю.
— Странно... Весь город знает, а вы не знаете. Весь город об этом гудит, а вы слыхом не слыхивали. Люди про колбасу забыли, про мыло, про водку — только и трепу об этом убийстве, а вы будто с Луны свалились!
— Ну, я слышал, конечно, что кого-то стрельнули...
— Ага, все-таки слышали. Это меняет дело. Так и запишем. Значит, решили отказаться от первоначальных своих показаний.
— Послушайте... Не надо мне пудрить мозги! — взъярился Заварзин. — Получается, что я вроде бы одно говорю, потом другое... Не надо.
— Значит, об убийстве вам известно?
— Да. Но никакого Пахомова не знаю.
— Очень хорошо. Так и запишем. Вы не возражаете, ели я так запишу?
— Ради Бога! Пишите, что хотите!
— Подпишите, пожалуйста, ваше заявление. Вот здесь... Что Николая Константиновича Пахомова вы знать не знаете. А о том, что кого-то убили в городе на прошлой неделе — слышали. Я правильно изложил ваши слова?
— Более или менее, — сказал Заварзин и небрежна расписался на рыхловатой бумаге протокола. Но была я его движениях и нервозность. Он насторожился, поняв, что ухо нужно держать востро. А Пафнутьев был, казалось, беззаботен.
— Значит, с Пахомовым не знакомы и о его существовании никогда не слышали?
— Да. Именно так.
— Прекрасно. Скажите тогда, в каких вы отношениях с его женой?
— Не понял? — Заварзин отшатнулся на спинку стула.
— Повторяю... В каких отношениях вы находитесь с Ларисой Пахомовой, женой человека, застреленного на прошлой неделе?
— Вы что, путаете меня, ловите, никак не пойму?
— А мне непонятно, что вас настораживает? Если вы не знали мужа, если впервые услышали его фамилию... То как быть с женой? Как нам быть с Ларисой? — Пафнутьев склонился над столом, стараясь заглянуть Заварзину в глаза.
— Не пойму, что вы хотите?
— Хорошо. Разобью вопрос на несколько, чтобы он был более доступен, — пустил Пафнутьев первую шпильку. — Знакомы ли вы с Ларисой Пахомовой?
— Нет.
— Слышали ли когда-нибудь это имя?
— Нет.
— Знали ли вы о ее существовании на белом свете?
— Нет.
— Подпишите вот здесь... Благодарю. Из всего этого следует, что вы не знаете, где она работает, где живет, с кем общается?
— Я ее вообще не знаю! — заорал Заварзин.
— Распишитесь.
— Слушайте, что-то много подписей... Так не бывает!.
— А откуда вы знаете, как бывает? Вы уже сталкивались со следователем? Привлекались к уголовной ответственности? Были в конфликте с правосудием?
— Никогда. Ни разу. И не собираюсь!
— Почему же вас смущает, что приходится подписывать свои собственные заявления? Обычная практика. Правда, чаще она применяется во время очных ставок, когда требуется устранить противоречия в показаниях нескольких свидетелей или подозреваемых. Но поскольку вы делаете очень важные заявления, а они находятся противоречии с данными, которыми располагает следствие, то я, чтобы устранить эти противоречия, в прошу подтвердить сказанное. Что же в этом плохого? Ведь таким образом вы полностью устраняете мою предвзятость, если она каким-то образом проявится. И ваша позиция на суде будет неуязвима, разве нет?
— Что-то вы рановато о суде заговорили, — растерянно пробормотал Заварзин.
— Ничуть. По-моему, в самый раз. Да и зачем вам-то об этом думать? Это мои проблемы.
— А о каких противоречиях вы говорили?
— А! — Пафнутьев махнул рукой. — Дело в том, что некоторые люди утверждают, будто вы не единожды катали на своем роскошном “мерседесе” вышеупомянутую Ларису Пахомову.
— Мало ли кого я мог подвезти! Сотня на бензин никогда не помешает.
— Дело в том, что свидетели утверждают, что будто вы заезжали за Пахомовой к ней домой, где она проживала вместе со своим мужем Николаем, тем самым, который был застрелен на прошлой неделе, о чем вы ничего не слышали, хотя весь город...
— Хватит! — не выдержал Заварзин. — Хватит надо мной издеваться!
— Простите, — Пафнутьев виновато склонил голову. — Если у меня невзначай сорвалось какое слово непотребное, если нечто неуважительное сорвалось... Прошу меня извинить. Я старался следить за своей речью, потому что знаю — некоторые свидетели очень болезненно относятся к словам следователя и могут истолковать их превратно, поскольку сама обстановка...
— Прошу вас, хватит, — простонал Заварзин. — Ничего обидного вы не произнесли. Нет у меня на вас обиды! Нет!
— А как же нам быть с Ларисой?
— Тут какое-то недоразумение.
— Ну что ж, давайте разберемся... Скажите, в каких отношениях вы находитесь с Голдобовым?
— Это кто? — Заварзин не смог так быстро переключиться, ему требовалось время.
— Тот самый, который оплатил вашу роскошную покупку.
— Какую покупку?!
— “Мерседес".
— Что вы несете?!
— А разве нет? Тогда извините, прошу великодушного прощения. Скажите тогда, за какие деньги вы купили “мерседес”? Я бы не стал задавать этот вопрос, но дело в том, что этот злополучный “мерседес” постоянно участвует в наших беседах, его поминают свидетели, на нем раскатывает Лариса Пахомова, а се муж падает, сраженный кабаньей картечью, в то время, как Голдобов... Впрочем, я увлекся. Голдобова вы, оказывается, тоже не знаете.
— Я этого не говорил!
— Значит, знаете?
— Слушайте, как же я устал от вас! — искренне воскликнул Заварзин. Это обычная манера допроса?
— Какое допроса?! Мы просто беседуем, но дело в том, что мои вопросы вы воспринимаете как-то настороженно. Совершенно напрасно. Вам незачем меня опасаться. Все мои устремления направлены лишь на то, чтобы узнать правду. И больше ничего. Так что у вас с Голдобовым? Вы что-то хотели сказать, но я вас перебил... Слушаю, — Пафнутьев приготовил ручку, чтобы вписать слова Заварзина в протокол.
— Ничего у меня с Голдобовым...
— Но вы с ним знакомы?
— Слегка.
— Это как?
— Ну как... Здрасте-здрасте... Вот и все.
— То есть отношения чисто приятельские?
— Вы знаете, кто такой Голдобов? — со значением спросил Заварзин, намереваясь пойти в атаку.
— Какая-то шишка из торговли... Он тоже пользовался вашим “мерседесом”?
— С чего вы взяли?
— Сам видел, — широко улыбнулся Пафнутьев.
— Вы видели, как Голдобов ехал в моем “мерседесе”?!
— Ага, — кивнул Пафнутьев.
— Не помню. У него своих машин хватает.
— Если вы отрицаете, я так и запишу.
— Я сказал, что не помню.
— И Ларису не помните?
— Не помню.
— И мужа ее?
— И мужа не помню.
— Так и запишем.
— Да подождите вы писать! Давайте выясним... Какая-то бестолковщина идет, у меня все смешалось!
— Будем выходить на прямую дорогу. Среди ваших приятелей есть человек по имени Олег Жехов?
— Жехов?
— Да, тот самый, который, однажды перепившись, неосторожно вывалился с балкона... Хотя некоторые утверждают, что ему помогли сорваться. Впрочем, извините. Это случайно листок из другого уголовного дела мне под руку попался. Извините. Забудем о Жехове, мир праху ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Скажи своему приятелю Пафнутьеву, что я приду.
— Приятелю?
— А что, разве вы незнакомы?
— Да вот вчера познакомились.
— Очень полезное знакомство, — одобрил Заварзин. — Такие встречи ценить надо. Люди платят большие деньги, чтобы обзавестись связями, а тебе даром дается.
Андрей отошел в гараж, занялся каким-то делами, а Заварзин бухнулся на сиденье “мерседеса”, захлопнул дверцу, но так и не сдвинулся с места. Вынув скомканный листок бумаги, еще раз вчитался во все предупреждения, пояснения, потом вышел из машины и поднялся в контору.
— Что ты думаешь по этому поводу? — спросил он Подгайцева, протянув повестку. Тот бегло взглянул на нее, пожал плечами.
— Надо идти.
— Думаешь, надо?
— Зачем светиться, доводить дело до скандала.
— Может, протянуть время?
— Лучше сходить, поговорить, узнать чего он хочет, чем интересуется... А уж потом можно и слинять, если что-то серьезное.
— Тоже верно... А вдруг возьмет подписку о невыезде?
— Ну и что? Возьмет и пусть тешится. Если нет ничего серьезного, можно и не уезжать, а если что-то вынюхал, все равно придется когти рвать.
— Михей, уже вынюхал! Они засняли все рубчики на колесах Андрея. Он уже у них на крючке! Ты понял?!
— Саша... Послушай меня... — Подгайцев сидел, сутулившись, в углу. — Я не хочу ничего советовать. Это опасно — советовать. Тем более тебе. Но если ты спросил мое мнение, то скажу. Если Андрей действительно влип, то влил Андрей, а все мы с тобой. Ему отвечать, какие у него колеса, те эти колеса побывали, где следы оставили... А Андрей будет молчать.
— Ты уверен?
— Ему только нужно шепнуть пару слов о его девочке. И все. Дескать, в случае чего, девочка наша будет, общая. Кольнем ее раз-другой и отвыкнуть уже не сможет. Сама за нами бегать станет. И он будет молчать, как могила. Больше скажу — он на себя все возьмет и отсиживать пойдет, сколько бы ему ни дали.
— Что-то в этом есть, — с сомнением проговорил Заварзин. — Что-то есть...
— Единственный человек, на которого можно положиться — это Андрей. Другие могут дрогнуть, потому что у них есть возможность вывернуться, хотя и они... Но Андрею уже не выбраться. Ему сейчас что угодно поручи и он выполнит. Но с ним надо поговорить.
— И задание ему нужно подобрать, — сказал Заварзин.
— Можно подобрать, — согласился Подгайцев. — Можно и повременить... Это уже не имеет слишком большого значения не имеет. Но об этой я еще подумаю. А по повестке схожу, так и быть. Схожу.
И говоря это, Заварзин уже знал, когда пойдет, что скажет, и во что будет оцет. Он полагал, что знает категорию людей, к которой относил следователя, и был уверен, что за их силой, возможностями, властью стоит самая обыкновенная завистливость — они не могли пить, что хотели, спать с кем хотелось, надеть на себя то, о чем мечтали. Но все это мог Заварзин.
И когда он сидев перед Пафнутьевым, на нем был просторный великоватый пиджак, создававший ощущение легкости, свободы, удобства, просторные брюки, мягкие кроссовки. А на Пафяутьеве все выглядело тяжеловато, ему было жарко, неуютно в кабинете, за этим маленьким поскрипывающим столом.
— Мне передали вашу пометку, — Заварзин положил на стал скомканный листок бумаги. — И вот я здесь.
— Очень рад.
— Честно говоря, я не совсем понимаю, чем привлек ваше внимание, зачем вообще понадобился.
— Сейчас объясню, — Пафнутьев достал бланк протокола, аккуратно расправил его, вписал анкетные данные Заварзина. Тот охотно отвечал на все вопросы — о дате рождения, месте работы, семейном положении и постепенно настороженность все более охватывала его, а от того превосходства, с которым зашел пятнадцать минут назад, не осталось и следа. Заварзин с опаской поглядывал на зловещие несуразные предметы, торчащие из-под шкафа, разложенные на полках, валявшиеся прямо под ногами. А Пафнутьев, о, этот лукавый Пафнутьев прекрасно знал, какое впечатление производят на нового человека все эти вешдоки, и не стремился очистить от них свой кабинетик.
— Ну что, Александр... Вот мы с вами и встретились, — проговорил он удовлетворенно.
— Да я, в общем-то, и не скрывался.
— Да? — удивился Пафнутьев. — Надо же... Интересно, — он произносил слова, которые не значили ровно ничего для человека невиновного, но того, кто в чем-то замешан, они явно нервировали. — Скажите, в каких отношениях вы находились с убитым? — Пафнутьев склонил голову, приготовившись слушать.
— Каким убитым? — отпрянул от неожиданности Заварзин.
— С Пахомовым, которого застрелили на прошлой неделе.
— А я его и знать не знаю.
— Странно... Весь город знает, а вы не знаете. Весь город об этом гудит, а вы слыхом не слыхивали. Люди про колбасу забыли, про мыло, про водку — только и трепу об этом убийстве, а вы будто с Луны свалились!
— Ну, я слышал, конечно, что кого-то стрельнули...
— Ага, все-таки слышали. Это меняет дело. Так и запишем. Значит, решили отказаться от первоначальных своих показаний.
— Послушайте... Не надо мне пудрить мозги! — взъярился Заварзин. — Получается, что я вроде бы одно говорю, потом другое... Не надо.
— Значит, об убийстве вам известно?
— Да. Но никакого Пахомова не знаю.
— Очень хорошо. Так и запишем. Вы не возражаете, ели я так запишу?
— Ради Бога! Пишите, что хотите!
— Подпишите, пожалуйста, ваше заявление. Вот здесь... Что Николая Константиновича Пахомова вы знать не знаете. А о том, что кого-то убили в городе на прошлой неделе — слышали. Я правильно изложил ваши слова?
— Более или менее, — сказал Заварзин и небрежна расписался на рыхловатой бумаге протокола. Но была я его движениях и нервозность. Он насторожился, поняв, что ухо нужно держать востро. А Пафнутьев был, казалось, беззаботен.
— Значит, с Пахомовым не знакомы и о его существовании никогда не слышали?
— Да. Именно так.
— Прекрасно. Скажите тогда, в каких вы отношениях с его женой?
— Не понял? — Заварзин отшатнулся на спинку стула.
— Повторяю... В каких отношениях вы находитесь с Ларисой Пахомовой, женой человека, застреленного на прошлой неделе?
— Вы что, путаете меня, ловите, никак не пойму?
— А мне непонятно, что вас настораживает? Если вы не знали мужа, если впервые услышали его фамилию... То как быть с женой? Как нам быть с Ларисой? — Пафнутьев склонился над столом, стараясь заглянуть Заварзину в глаза.
— Не пойму, что вы хотите?
— Хорошо. Разобью вопрос на несколько, чтобы он был более доступен, — пустил Пафнутьев первую шпильку. — Знакомы ли вы с Ларисой Пахомовой?
— Нет.
— Слышали ли когда-нибудь это имя?
— Нет.
— Знали ли вы о ее существовании на белом свете?
— Нет.
— Подпишите вот здесь... Благодарю. Из всего этого следует, что вы не знаете, где она работает, где живет, с кем общается?
— Я ее вообще не знаю! — заорал Заварзин.
— Распишитесь.
— Слушайте, что-то много подписей... Так не бывает!.
— А откуда вы знаете, как бывает? Вы уже сталкивались со следователем? Привлекались к уголовной ответственности? Были в конфликте с правосудием?
— Никогда. Ни разу. И не собираюсь!
— Почему же вас смущает, что приходится подписывать свои собственные заявления? Обычная практика. Правда, чаще она применяется во время очных ставок, когда требуется устранить противоречия в показаниях нескольких свидетелей или подозреваемых. Но поскольку вы делаете очень важные заявления, а они находятся противоречии с данными, которыми располагает следствие, то я, чтобы устранить эти противоречия, в прошу подтвердить сказанное. Что же в этом плохого? Ведь таким образом вы полностью устраняете мою предвзятость, если она каким-то образом проявится. И ваша позиция на суде будет неуязвима, разве нет?
— Что-то вы рановато о суде заговорили, — растерянно пробормотал Заварзин.
— Ничуть. По-моему, в самый раз. Да и зачем вам-то об этом думать? Это мои проблемы.
— А о каких противоречиях вы говорили?
— А! — Пафнутьев махнул рукой. — Дело в том, что некоторые люди утверждают, будто вы не единожды катали на своем роскошном “мерседесе” вышеупомянутую Ларису Пахомову.
— Мало ли кого я мог подвезти! Сотня на бензин никогда не помешает.
— Дело в том, что свидетели утверждают, что будто вы заезжали за Пахомовой к ней домой, где она проживала вместе со своим мужем Николаем, тем самым, который был застрелен на прошлой неделе, о чем вы ничего не слышали, хотя весь город...
— Хватит! — не выдержал Заварзин. — Хватит надо мной издеваться!
— Простите, — Пафнутьев виновато склонил голову. — Если у меня невзначай сорвалось какое слово непотребное, если нечто неуважительное сорвалось... Прошу меня извинить. Я старался следить за своей речью, потому что знаю — некоторые свидетели очень болезненно относятся к словам следователя и могут истолковать их превратно, поскольку сама обстановка...
— Прошу вас, хватит, — простонал Заварзин. — Ничего обидного вы не произнесли. Нет у меня на вас обиды! Нет!
— А как же нам быть с Ларисой?
— Тут какое-то недоразумение.
— Ну что ж, давайте разберемся... Скажите, в каких отношениях вы находитесь с Голдобовым?
— Это кто? — Заварзин не смог так быстро переключиться, ему требовалось время.
— Тот самый, который оплатил вашу роскошную покупку.
— Какую покупку?!
— “Мерседес".
— Что вы несете?!
— А разве нет? Тогда извините, прошу великодушного прощения. Скажите тогда, за какие деньги вы купили “мерседес”? Я бы не стал задавать этот вопрос, но дело в том, что этот злополучный “мерседес” постоянно участвует в наших беседах, его поминают свидетели, на нем раскатывает Лариса Пахомова, а се муж падает, сраженный кабаньей картечью, в то время, как Голдобов... Впрочем, я увлекся. Голдобова вы, оказывается, тоже не знаете.
— Я этого не говорил!
— Значит, знаете?
— Слушайте, как же я устал от вас! — искренне воскликнул Заварзин. Это обычная манера допроса?
— Какое допроса?! Мы просто беседуем, но дело в том, что мои вопросы вы воспринимаете как-то настороженно. Совершенно напрасно. Вам незачем меня опасаться. Все мои устремления направлены лишь на то, чтобы узнать правду. И больше ничего. Так что у вас с Голдобовым? Вы что-то хотели сказать, но я вас перебил... Слушаю, — Пафнутьев приготовил ручку, чтобы вписать слова Заварзина в протокол.
— Ничего у меня с Голдобовым...
— Но вы с ним знакомы?
— Слегка.
— Это как?
— Ну как... Здрасте-здрасте... Вот и все.
— То есть отношения чисто приятельские?
— Вы знаете, кто такой Голдобов? — со значением спросил Заварзин, намереваясь пойти в атаку.
— Какая-то шишка из торговли... Он тоже пользовался вашим “мерседесом”?
— С чего вы взяли?
— Сам видел, — широко улыбнулся Пафнутьев.
— Вы видели, как Голдобов ехал в моем “мерседесе”?!
— Ага, — кивнул Пафнутьев.
— Не помню. У него своих машин хватает.
— Если вы отрицаете, я так и запишу.
— Я сказал, что не помню.
— И Ларису не помните?
— Не помню.
— И мужа ее?
— И мужа не помню.
— Так и запишем.
— Да подождите вы писать! Давайте выясним... Какая-то бестолковщина идет, у меня все смешалось!
— Будем выходить на прямую дорогу. Среди ваших приятелей есть человек по имени Олег Жехов?
— Жехов?
— Да, тот самый, который, однажды перепившись, неосторожно вывалился с балкона... Хотя некоторые утверждают, что ему помогли сорваться. Впрочем, извините. Это случайно листок из другого уголовного дела мне под руку попался. Извините. Забудем о Жехове, мир праху ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68