Глухой ночью Соларина быстро отправили обратно в матушку Россию. Сначала говорили, что он заболел, потом — что у него нервный срыв. Такие вот истории, а затем наступила тишина. С тех пор о нем ничего не было слышно. До этой недели.
— Что произошло на этой неделе?
— На этой неделе, как гром среди ясного неба, в Нью-Йорк вдруг прилетает Соларин, причем в окружении парней из КГБ, как в клетке. Он заявляется в шахматный клуб Манхэттена и говорит, что хочет участвовать в турнире Германолда. Разразился скандал по всем статьям. Во-первых, для участия в этом турнире должно быть приглашение. Соларин приглашен не был. Во-вторых, это турнир пятого сектора, куда входят только США. А СССР — это сектор четыре. Можешь представить, в какой ужас пришли организаторы турнира, когда узнали, кто он такой.
— Почему они не могли отказать ему?
— А в том-то и чертовщина! — ликующе воскликнула Лили. — Джон Германолд, спонсор турнира, был когда-то театральным продюсером. После того как Фишер стал сенсацией в Исландии, ставки на шахматы взлетели до небес. Теперь это огромные деньги. Германолд убьет за то, чтобы на билетах красовалось имя Соларина.
— Я не понимаю, как Соларин приехал из России на турнир, если, ты говоришь, Советы ему не разрешали играть?
— Дорогая моя, над этим сейчас все и ломают головы, — сказала Лили. — Раз его сопровождают телохранители из КГБ, значит, он приехал с благословения правительства, не так ли? О, какая очаровательная интрига! Вот почему я подумала, ты захочешь пойти сегодня…
Лили замолчала.
— Пойти куда? — медовым голоском спросила я, хотя совершенно точно знала, к чему она ведет.
Я просто наслаждалась, наблюдая, как мучается Лили, стараясь изо всех сил показать, будто ей все равно, что происходит на состязаниях. «Я не разыгрываю из себя мужчину, — частенько твердила она, — я играю в шахматы».
— Соларин играет сегодня, — нерешительно сказала она. — Это его первая игра после происшествия в Испании. Этот матч многое решает, все билеты были распроданы заранее. Он начнется через час, и я думаю, что могу провести нас…
— Большое спасибо, я пас, — перебила я. — Мне неинтересно наблюдать за шахматной игрой. Почему бы тебе не пойти одной?
Лили сжала в руке бокал с вином, выпрямилась и как-то напряженно проговорила:
— Ты же знаешь, я не могу.
Это был, наверное, первый случай, когда Лили обращалась к кому-нибудь за помощью. Если бы я отправилась с ней на игру, она могла бы сделать вид, что оказывает любезность подруге. Если бы Лили объявилась в толпе спрашивающих лишний билетик одна, она бы тут же попала в шахматные колонки газет. Соларин, возможно, и был сенсацией, но в нью-йоркских шахматных кругах появление Лили Рэд на матче стало бы куда более лакомым поводом для сплетен. Она была одной из лучших шахматисток США и, конечно, самой экстравагантной.
— На следующей неделе, — стиснув зубы, проговорила она, — я играю с победителем сегодняшнего матча.
— А-а, теперь понятно, — кивнула я. — Победителем может стать Соларин. И поскольку ты никогда не играла с ним и, несомненно, никогда не читала о стиле его игры…
Я подошла к гардеробной и открыла дверь. Кариока пулей вылетел оттуда и принялся бегать вокруг меня и кидаться на домашние тапочки. Я немного понаблюдала за ним, затем поддела его ногой и швырнула в груду подушек. Пес с удовольствием разлегся там и тут же вытащил несколько перьев с помощью своих маленьких острых зубов.
— Не могу понять, почему он все время цепляется к тебе, — заметила Лили.
— Просто выясняем, кто тут хозяин, — пожала я плечами. Лили промолчала.
Мы наблюдали, как Кариока обследует подушки, словно там было что-то интересное. Хотя о шахматах я знала очень мало, я чувствовала, что сейчас удерживаю центр доски. Правда, я и подумать тогда не могла, что следующий ход будет моим.
— Ты должна пойти со мной, — наконец сказала Лили.
— По-моему, ты неправильно ставишь вопрос, — проговорила я.
Лили встала, подошла ко мне и проникновенно посмотрела в глаза.
— Ты даже не представляешь, как для меня важен этот турнир, — сказала она. — Германолд подначил членов шахматного комитета разрешить проведение этого турнира, пригласив всех гроссмейстеров пятого сектора. Выступив хорошо и набрав очки, я могла бы выйти в высшую лигу. Я могла бы даже победить. Если бы не появился Соларин…
Жеребьевка в шахматах всегда была для меня загадкой. А в том, что нужно сделать, чтобы завоевать такие титулы, как гроссмейстер (ГМ) и мастер международного класса (ММ), я и вовсе ничего не понимала.
Если рассматривать шахматы как своего рода математику, то становится несколько проще представить себе пути, ведущие к вершине. Но шахматное сообщество больше напоминало старый добрый мальчишеский клуб. Я могла понять раздражение Лили, однако кое-что меня озадачивало.
— И что с того, если ты будешь второй на этом турнире? — спросила я. — Ты и так одна из лучших женщин-шахматисток в США.
— Лучших женщин! Женщин?!
Лили выглядела так, словно собиралась плюнуть на пол. Я вспомнила, что она дала зарок никогда не играть в шахматы против женщин. Шахматы были мужской игрой, и, чтобы выиграть, ты должна была побить мужчин. Уже целый год Лили ждала, чтобы ей присвоили звание мастера международного класса, честно ею заслуженное. Нынешний турнир действительно был важен для нее: если бы она выиграла у мастеров международного класса, те, кто заправляет в шахматном спорте, больше не могли бы тянуть с присвоением ей этого звания.
— Ты ничего не понимаешь! — сказала Лили. — Это турнир на выбывание. Я играю против Соларина во второй встрече, при условии, что мы оба выигрываем первую, а мы выиграем. Если я проиграю ему, то вылечу из турнира.
— Ты боишься, что не сможешь обыграть его? — спросила я.
Хотя Соларин и был величиной, я удивилась, что Лили допускает саму возможность поражения.
— Я не знаю, — честно призналась она. — Мой тренер считает, что Соларин размажет меня по доске, всыплет мне как следует. Ты не понимаешь, что чувствуешь, когда проигрываешь! Я ненавижу проигрывать. Ненавижу…
Она заскрежетала зубами и сжала кулаки.
— Разве они не могут для начала выставить против тебя игроков твоего уровня? — спросила я. Кажется, я что-то читала об этом.
— В Штатах всего несколько десятков игроков, кто набрал двадцать четыре сотни очков, — хмуро отметила Лили. — И далеко не все из них играют на этом турнире. Хотя Соларин в последний раз набрал две с половиной тысячи очков, между моим и его уровнем всего пять человек. Но из-за того, что я играю с ним уже во второй встрече, у меня не будет возможности «разогреться» в других играх.
Теперь я поняла. Театральный продюсер, который устраивал этот турнир, пригласил Лили из-за ее известности в обществе. Он хотел, чтобы билеты продавались, а Лили была Жозефиной Бейкер шахмат. У нее было все, кроме оцелота и бананов. Теперь, когда у спонсора появилась козырная карта в лице Соларина, Лили можно было принести в жертву как подержанный товар. Германолд поставил ее в пару с Солариным, чтобы выбить из турнира. Не имело значения, что для нее турнир был средством получить звание. Я вдруг подумала, что шахматы мало чем отличаются от аудита.
— О'кей, ты все объяснила, — сказала я и устремилась в коридор.
— Куда ты? — спросила Лили, повысив голос.
— Хочу принять душ, — бросила я через плечо.
— Душ? — В голосе Лили зазвучали истерические нотки. — Какого черта?
— Я должна принять душ и переодеться, — ответила я, остановившись перед дверью в ванную, и оглянулась, чтобы посмотреть на нее. — Если, конечно, мы собираемся через час попасть на игру.
Лили смотрела на меня, не говоря ни слова. На лице ее застыла растерянная улыбка.
По-моему, ужасно глупо ездить в открытой машине в середине марта, когда над головой висят снеговые облака и температура падает до нуля.
Лили куталась в свою меховую накидку, Кариока деловито обгрызал кисточки и раскидывал их по полу машины. На мне было только черное шерстяное пальто, и я замерзала.
— У этой штуки есть крыша? — спросила я, перекрикивая шум ветра.
— Почему бы тебе не попросить Гарри сшить для тебя что-нибудь меховое? Кроме всего прочего, это его бизнес, а ты — его любимица.
— Сейчас это мне не поможет, — ответила я. — Объясни мне, почему эта игра проводится за закрытыми дверями в клубе «Метрополитен»? Я думала, спонсор захочет пригласить как можно больше публики на первую игру Соларина на Западе спустя несколько лет.
— Ты отлично знаешь спонсоров, — согласилась Лили. — Однако сегодня Соларин играет с Фиске. Если проводить открытый публичный матч, это может привести к обратному результату. Сказать, что Фиске «немного того», — значит ничего не сказать.
— Кто такой Фиске?
— Энтони Фиске очень сильный игрок, — сказала Лили, поправляя меха. — Он английский гроссмейстер, но зарегистрирован в пятом секторе, потому что жил в Бостоне, когда активно играл. Я вообще удивляюсь, что он принял приглашение, поскольку уже много лет не играл. На последнем турнире он потребовал, чтобы публика покинула комнату: думал, что комната набита «жучками» и что там какие-то таинственные колебания в воздухе, которые накладываются на его мозговые волны. Все шахматисты такие — балансируют на грани безумия. Говорят, Пол Морфи, первый чемпион США, умер, сидя в ванне полностью одетым, а вокруг плавали женские туфли. Сумасшествие — это бич шахмат, но ты не думай, что я тронусь. Это происходит только с мужчинами.
— Почему только с мужчинами?
— Потому что шахматы, моя дорогая, это своего рода эдипова игра. Убей короля и трахни королеву, вот это о чем. Психологи любят сопровождать шахматистов, чтобы посмотреть, не слишком ли часто они моют руки, не нюхают ли кеды, не мастурбируют ли в перерывах. А потом пишут об этом в медицинских журналах.
Светло-голубой «роллс-ройс» остановился перед клубом «Метрополитен» на Шестнадцатой улице, совсем недалеко от Пятой авеню. Сол помог нам выйти из машины. Лили вручила ему Кариоку и прыгнула прямо под полог, натянутый над
входом. Во время поездки Сол не произнес ни слова, а теперь, все так же молча, подмигнул мне. Я пожала плечами и последовала за Лили.
Клуб «Метрополитен» — это реликт Нью-Йорка. Частная резиденция мужчин. Похоже, в этих стенах ничего не изменилось с прошлого века. Выцветший красный ковер в фойе явно нуждался в чистке, а темное дерево стола администратора — в воске. Однако главный зал был выдержан в довольно самобытном стиле, вот только лак на дверях облупился.
Это было огромное помещение с высоким, до тридцати футов, потолком, отделанным вставками сусального золота. В центре на длинном тросе свисала вниз единственная люстра. На двух стенах имелись балкончики с резными перилами, украшенными цветочным орнаментом, как в венецианском дворике. Третья стена была полностью зеркальной, а четвертая отделена от фойе красным бархатным занавесом. На мраморном полу в черно-белую шахматную клетку стояли десятки небольших столиков с кожаными креслами вокруг. В дальнем углу рядом с китайской ширмой красовался черный концертный рояль.
От изучения декора меня отвлек голос Лили, раздавшийся откуда-то сверху. Оказывается, она уже успела подняться на один из балконов. Меховая накидка болталась у нее на одном плече. Лили махнула мне рукой, указывая на широкую мраморную лестницу, которая начиналась в фойе и, плавно изгибаясь, вела на балкон.
Наверху Лили завела меня в маленькую комнату для игры в карты и вошла следом. Комната была выполнена в травянисто-зеленых тонах, большие французские окна выходили на Пятую авеню и парк. Несколько рабочих отодвигали к стене карточные столы, покрытые кожей и зеленым сукном. Грузчики то и дело нахально поглядывали в нашу сторону.
— Игра будет проводиться здесь, — сказала Лили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Что произошло на этой неделе?
— На этой неделе, как гром среди ясного неба, в Нью-Йорк вдруг прилетает Соларин, причем в окружении парней из КГБ, как в клетке. Он заявляется в шахматный клуб Манхэттена и говорит, что хочет участвовать в турнире Германолда. Разразился скандал по всем статьям. Во-первых, для участия в этом турнире должно быть приглашение. Соларин приглашен не был. Во-вторых, это турнир пятого сектора, куда входят только США. А СССР — это сектор четыре. Можешь представить, в какой ужас пришли организаторы турнира, когда узнали, кто он такой.
— Почему они не могли отказать ему?
— А в том-то и чертовщина! — ликующе воскликнула Лили. — Джон Германолд, спонсор турнира, был когда-то театральным продюсером. После того как Фишер стал сенсацией в Исландии, ставки на шахматы взлетели до небес. Теперь это огромные деньги. Германолд убьет за то, чтобы на билетах красовалось имя Соларина.
— Я не понимаю, как Соларин приехал из России на турнир, если, ты говоришь, Советы ему не разрешали играть?
— Дорогая моя, над этим сейчас все и ломают головы, — сказала Лили. — Раз его сопровождают телохранители из КГБ, значит, он приехал с благословения правительства, не так ли? О, какая очаровательная интрига! Вот почему я подумала, ты захочешь пойти сегодня…
Лили замолчала.
— Пойти куда? — медовым голоском спросила я, хотя совершенно точно знала, к чему она ведет.
Я просто наслаждалась, наблюдая, как мучается Лили, стараясь изо всех сил показать, будто ей все равно, что происходит на состязаниях. «Я не разыгрываю из себя мужчину, — частенько твердила она, — я играю в шахматы».
— Соларин играет сегодня, — нерешительно сказала она. — Это его первая игра после происшествия в Испании. Этот матч многое решает, все билеты были распроданы заранее. Он начнется через час, и я думаю, что могу провести нас…
— Большое спасибо, я пас, — перебила я. — Мне неинтересно наблюдать за шахматной игрой. Почему бы тебе не пойти одной?
Лили сжала в руке бокал с вином, выпрямилась и как-то напряженно проговорила:
— Ты же знаешь, я не могу.
Это был, наверное, первый случай, когда Лили обращалась к кому-нибудь за помощью. Если бы я отправилась с ней на игру, она могла бы сделать вид, что оказывает любезность подруге. Если бы Лили объявилась в толпе спрашивающих лишний билетик одна, она бы тут же попала в шахматные колонки газет. Соларин, возможно, и был сенсацией, но в нью-йоркских шахматных кругах появление Лили Рэд на матче стало бы куда более лакомым поводом для сплетен. Она была одной из лучших шахматисток США и, конечно, самой экстравагантной.
— На следующей неделе, — стиснув зубы, проговорила она, — я играю с победителем сегодняшнего матча.
— А-а, теперь понятно, — кивнула я. — Победителем может стать Соларин. И поскольку ты никогда не играла с ним и, несомненно, никогда не читала о стиле его игры…
Я подошла к гардеробной и открыла дверь. Кариока пулей вылетел оттуда и принялся бегать вокруг меня и кидаться на домашние тапочки. Я немного понаблюдала за ним, затем поддела его ногой и швырнула в груду подушек. Пес с удовольствием разлегся там и тут же вытащил несколько перьев с помощью своих маленьких острых зубов.
— Не могу понять, почему он все время цепляется к тебе, — заметила Лили.
— Просто выясняем, кто тут хозяин, — пожала я плечами. Лили промолчала.
Мы наблюдали, как Кариока обследует подушки, словно там было что-то интересное. Хотя о шахматах я знала очень мало, я чувствовала, что сейчас удерживаю центр доски. Правда, я и подумать тогда не могла, что следующий ход будет моим.
— Ты должна пойти со мной, — наконец сказала Лили.
— По-моему, ты неправильно ставишь вопрос, — проговорила я.
Лили встала, подошла ко мне и проникновенно посмотрела в глаза.
— Ты даже не представляешь, как для меня важен этот турнир, — сказала она. — Германолд подначил членов шахматного комитета разрешить проведение этого турнира, пригласив всех гроссмейстеров пятого сектора. Выступив хорошо и набрав очки, я могла бы выйти в высшую лигу. Я могла бы даже победить. Если бы не появился Соларин…
Жеребьевка в шахматах всегда была для меня загадкой. А в том, что нужно сделать, чтобы завоевать такие титулы, как гроссмейстер (ГМ) и мастер международного класса (ММ), я и вовсе ничего не понимала.
Если рассматривать шахматы как своего рода математику, то становится несколько проще представить себе пути, ведущие к вершине. Но шахматное сообщество больше напоминало старый добрый мальчишеский клуб. Я могла понять раздражение Лили, однако кое-что меня озадачивало.
— И что с того, если ты будешь второй на этом турнире? — спросила я. — Ты и так одна из лучших женщин-шахматисток в США.
— Лучших женщин! Женщин?!
Лили выглядела так, словно собиралась плюнуть на пол. Я вспомнила, что она дала зарок никогда не играть в шахматы против женщин. Шахматы были мужской игрой, и, чтобы выиграть, ты должна была побить мужчин. Уже целый год Лили ждала, чтобы ей присвоили звание мастера международного класса, честно ею заслуженное. Нынешний турнир действительно был важен для нее: если бы она выиграла у мастеров международного класса, те, кто заправляет в шахматном спорте, больше не могли бы тянуть с присвоением ей этого звания.
— Ты ничего не понимаешь! — сказала Лили. — Это турнир на выбывание. Я играю против Соларина во второй встрече, при условии, что мы оба выигрываем первую, а мы выиграем. Если я проиграю ему, то вылечу из турнира.
— Ты боишься, что не сможешь обыграть его? — спросила я.
Хотя Соларин и был величиной, я удивилась, что Лили допускает саму возможность поражения.
— Я не знаю, — честно призналась она. — Мой тренер считает, что Соларин размажет меня по доске, всыплет мне как следует. Ты не понимаешь, что чувствуешь, когда проигрываешь! Я ненавижу проигрывать. Ненавижу…
Она заскрежетала зубами и сжала кулаки.
— Разве они не могут для начала выставить против тебя игроков твоего уровня? — спросила я. Кажется, я что-то читала об этом.
— В Штатах всего несколько десятков игроков, кто набрал двадцать четыре сотни очков, — хмуро отметила Лили. — И далеко не все из них играют на этом турнире. Хотя Соларин в последний раз набрал две с половиной тысячи очков, между моим и его уровнем всего пять человек. Но из-за того, что я играю с ним уже во второй встрече, у меня не будет возможности «разогреться» в других играх.
Теперь я поняла. Театральный продюсер, который устраивал этот турнир, пригласил Лили из-за ее известности в обществе. Он хотел, чтобы билеты продавались, а Лили была Жозефиной Бейкер шахмат. У нее было все, кроме оцелота и бананов. Теперь, когда у спонсора появилась козырная карта в лице Соларина, Лили можно было принести в жертву как подержанный товар. Германолд поставил ее в пару с Солариным, чтобы выбить из турнира. Не имело значения, что для нее турнир был средством получить звание. Я вдруг подумала, что шахматы мало чем отличаются от аудита.
— О'кей, ты все объяснила, — сказала я и устремилась в коридор.
— Куда ты? — спросила Лили, повысив голос.
— Хочу принять душ, — бросила я через плечо.
— Душ? — В голосе Лили зазвучали истерические нотки. — Какого черта?
— Я должна принять душ и переодеться, — ответила я, остановившись перед дверью в ванную, и оглянулась, чтобы посмотреть на нее. — Если, конечно, мы собираемся через час попасть на игру.
Лили смотрела на меня, не говоря ни слова. На лице ее застыла растерянная улыбка.
По-моему, ужасно глупо ездить в открытой машине в середине марта, когда над головой висят снеговые облака и температура падает до нуля.
Лили куталась в свою меховую накидку, Кариока деловито обгрызал кисточки и раскидывал их по полу машины. На мне было только черное шерстяное пальто, и я замерзала.
— У этой штуки есть крыша? — спросила я, перекрикивая шум ветра.
— Почему бы тебе не попросить Гарри сшить для тебя что-нибудь меховое? Кроме всего прочего, это его бизнес, а ты — его любимица.
— Сейчас это мне не поможет, — ответила я. — Объясни мне, почему эта игра проводится за закрытыми дверями в клубе «Метрополитен»? Я думала, спонсор захочет пригласить как можно больше публики на первую игру Соларина на Западе спустя несколько лет.
— Ты отлично знаешь спонсоров, — согласилась Лили. — Однако сегодня Соларин играет с Фиске. Если проводить открытый публичный матч, это может привести к обратному результату. Сказать, что Фиске «немного того», — значит ничего не сказать.
— Кто такой Фиске?
— Энтони Фиске очень сильный игрок, — сказала Лили, поправляя меха. — Он английский гроссмейстер, но зарегистрирован в пятом секторе, потому что жил в Бостоне, когда активно играл. Я вообще удивляюсь, что он принял приглашение, поскольку уже много лет не играл. На последнем турнире он потребовал, чтобы публика покинула комнату: думал, что комната набита «жучками» и что там какие-то таинственные колебания в воздухе, которые накладываются на его мозговые волны. Все шахматисты такие — балансируют на грани безумия. Говорят, Пол Морфи, первый чемпион США, умер, сидя в ванне полностью одетым, а вокруг плавали женские туфли. Сумасшествие — это бич шахмат, но ты не думай, что я тронусь. Это происходит только с мужчинами.
— Почему только с мужчинами?
— Потому что шахматы, моя дорогая, это своего рода эдипова игра. Убей короля и трахни королеву, вот это о чем. Психологи любят сопровождать шахматистов, чтобы посмотреть, не слишком ли часто они моют руки, не нюхают ли кеды, не мастурбируют ли в перерывах. А потом пишут об этом в медицинских журналах.
Светло-голубой «роллс-ройс» остановился перед клубом «Метрополитен» на Шестнадцатой улице, совсем недалеко от Пятой авеню. Сол помог нам выйти из машины. Лили вручила ему Кариоку и прыгнула прямо под полог, натянутый над
входом. Во время поездки Сол не произнес ни слова, а теперь, все так же молча, подмигнул мне. Я пожала плечами и последовала за Лили.
Клуб «Метрополитен» — это реликт Нью-Йорка. Частная резиденция мужчин. Похоже, в этих стенах ничего не изменилось с прошлого века. Выцветший красный ковер в фойе явно нуждался в чистке, а темное дерево стола администратора — в воске. Однако главный зал был выдержан в довольно самобытном стиле, вот только лак на дверях облупился.
Это было огромное помещение с высоким, до тридцати футов, потолком, отделанным вставками сусального золота. В центре на длинном тросе свисала вниз единственная люстра. На двух стенах имелись балкончики с резными перилами, украшенными цветочным орнаментом, как в венецианском дворике. Третья стена была полностью зеркальной, а четвертая отделена от фойе красным бархатным занавесом. На мраморном полу в черно-белую шахматную клетку стояли десятки небольших столиков с кожаными креслами вокруг. В дальнем углу рядом с китайской ширмой красовался черный концертный рояль.
От изучения декора меня отвлек голос Лили, раздавшийся откуда-то сверху. Оказывается, она уже успела подняться на один из балконов. Меховая накидка болталась у нее на одном плече. Лили махнула мне рукой, указывая на широкую мраморную лестницу, которая начиналась в фойе и, плавно изгибаясь, вела на балкон.
Наверху Лили завела меня в маленькую комнату для игры в карты и вошла следом. Комната была выполнена в травянисто-зеленых тонах, большие французские окна выходили на Пятую авеню и парк. Несколько рабочих отодвигали к стене карточные столы, покрытые кожей и зеленым сукном. Грузчики то и дело нахально поглядывали в нашу сторону.
— Игра будет проводиться здесь, — сказала Лили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108