Ему уже ясно стало, что никакие это не бывшие его коллеги и не работники партийного или советского аппарата, за кого он принял их тогда в «Лидо». Но вот кто они, он и предположить не мог.
Артур Александрович, видимо, желая быстрее перейти к делу, выложил ещё один козырь:
— Мы даже знаем, кто убил вашу жену, и можем сообщить, что Анвар Бекходжаев с прошлого года работает прокурором в районе, где некогда совершил преступление. Ну а чтобы вы не сомневались, что мы знаем о вас все, Икрам зачитает то, что нам удалось собрать о вас. Пожалуйста, Икрам.
Чернявый, подвижный Икрам Махмудович, все время зыркавший глазами по сторонам, явно отрепетированным жестом открыл кожаную папку и достал бумаги.
— Итак… Азларханов Амирхан Даутович, родился в 1933 году, в Сибири. Воспитывался в детском доме, так как родители, юристы, были репрессированы в 1937 году. Служил четыре года в военно-морском флоте на Тихом океане. Закончил в родном городе университет с отличием и аспирантуру в Москве. Был женат. Жена — Лариса Павловна Турганова, искусствовед, собравшая частную коллекцию восточной керамики, которая неоднократно выставлялась за рубежом. В 1978 году…
Ликург остановил жестом чернявого — читать тому ещё предстояло много, и бывший прокурор не сомневался, что знают о нем все или почти все.
— Зачем вам это? — спросил он устало. — Вряд ли я нынче представляю для кого-то интерес, даже шантажировать меня нет смысла…
Артур Александрович нетерпеливо перебил хозяина:
— Мы не шантажисты. И, пожалуй, вы правы, что едва ли для кого-то представляете нынче интерес. Время такое: интерес, внимание только к тем, кто на коне, то есть в кресле. Однако хотелось бы, чтобы вы не принимали нас и за филантропов — у нас совсем другие цели, но они не могут принести вам худого, наоборот, изменят вашу жизнь в лучшую сторону. А то, что нам пришлось столь тщательно изучить вашу биографию, этого требовали обстоятельства — вы потом это поймёте и, надеюсь, не будете в претензии. Слишком многое мы собираемся вам вверить, оттого и не хотели бы подвергать себя неоправданному риску.
— Нельзя ли яснее? — перебил незваного гостя Амирхан Даутович.
— Нет, яснее пока нельзя. Только в общих чертах, яснее и подробнее, когда получим ваше принципиальное согласие на сотрудничество.
— Что же вам от меня нужно?
— Не гоните лошадей, прокурор, дело серьёзное. Я представляю местную промышленность. Нам позарез нужен юрисконсульт, если уж вы так настаиваете на краткости.
— Юрисконсульт? — удивился Ликург. — Да нашего брата сейчас развелось хоть пруд пруди — разве это проблема?
— Не скажите. Проблема, да ещё какая. — Артур Александрович тяжело вздохнул, удивляясь непонятливости бывшего прокурора, и пояснил: — Нам ведь не всякий юрист требуется. Нужен юрист с большим опытом, юридическим и жизненным. Больше того, человек, изощрённый в законах, знающий и понимающий их противоречия. Ведь недаром же ваши коллеги называли вас Законником и Ликургом. И притом человек не робкий, привыкший к коридорам власти, знающий дорогу в Москву, — и туда простираются наши интересы. Нужен человек немолодой, внушающий доверие и уважение, образованный и эрудированный. В общем, нужен человек с умом и характером. Отсюда и столь подробное ваше досье, прокурор… Признаемся, доля риска, и немалая, свяжись мы с вами, имеется. Но в случае удачи, если мы найдём пути к сотрудничеству, — выигрыш для нас несомненен: ваш юридический опыт, ваши связи сослужили бы нам неоценимую пользу.
— И что же все-таки толкнуло вас на риск? — спросил Амирхан Даутович, ещё не понимая, чего от него хотят ночные гости.
Видимо, Артур Александрович ожидал такой вопрос, поэтому ответил не задумываясь:
— Логика, уважаемый прокурор, логика… и обстоятельства вашей жизни.
— Гость выразительно повёл взглядом.
— Не понимаю вашей логики, нельзя ли конкретнее.
— Что ж, можно и подробнее, если уж так настаиваете. Я даже рад: вы, кажется, не утратили прокурорской хватки. Но мы ведь не зря зачитали ваши анкетные данные. А логика такая, хотя и придётся кое в чем повториться. Нам кажется, государство никогда не ценило и теперь уже вряд ли когда оценит вашу верность идее или долгу — затрудняюсь, как это точнее назвать. Как не оценили в своё время ваших родителей, скажем так. Они сгинули без следа, сами вы росли сиротой. Вашу жену убили, вас лишили дома, работы, честного имени, здоровья… Убийца и его покровители не только на свободе, но и процветают на тёпленьких постах. Так что у вас, на наш взгляд, должны уже сложиться свои взгляды на отношения личности с государством. В то же время то, что вы не взяли сто тысяч у Бекходжаевых, вызывает наше уважение.
Амирхан Даутович, выслушав это откровенно циничное признание, опешил, мелькнула даже мысль показать гостям на дверь. Но какое-то внутреннее чувство удержало его от такого поступка. Кто знает, может, жизнь предоставила ему редкий, последний шанс послужить правосудию, и хоть запоздало, но искупить, пусть частично, свою вину перед обществом? Вину эту Амирхан Даутович, как прокурор, с себя не снимал. А выгнать непрошеных гостей он всегда успеет, не в этом геройство.
Ему кстати или некстати припомнился один толковый хозяйственник, поднявший разваленное предприятие, не вылазившее из прорыва лет десять. Привлекался он за то, что без документации, без государственных строительных организаций построил ремонтную базу и утеплённые гаражи для своего автохозяйства. Нарушение с точки зрения закона было налицо, хотя корыстных целей он не преследовал. Так этот хозяйственник сказал ему однажды с горечью:
— У нас никогда не судили за несделанное, судят постоянно за сделанное.
Так и в данном случае: легче всего и, видимо, безопаснее было бы, пылая праведным гневом, указать пришельцам на дверь, и это был бы искренний поступок; но разумнее выходило сдержаться, ждать, слушать, вникнуть в суть
— ведь он даже не знал ещё сути дела, в котором ему отводилась роль, и немалая, судя по откровению ночного гостя. А что касается логики Артура Александровича, которую тот считал неотразимой, единственно верно рассчитанной, бьющей в десятку, в сердце, так был ли смысл её оспаривать — все равно каждый из них останется при своём мнении, в таком возрасте им обоим поздно менять свои убеждения. Разве понял бы ночной гость, что для Амирхана Даутовича Бекходжаевы, Иргашевы никак не олицетворяли ни Советскую власть, ни партию, ни государство, как не олицетворяли эти понятия и те, что сгубили его родителей. Беда его родителей была одним из осколков общей беды, и сейчас, на новом витке истории, случившееся с ним также нельзя было считать только личной бедой, это тоже было одно из лиц общей беды — и только так понимал события вокруг Амирхан Даутович. Сейчас было ясно — его втягивали в какое-то крупномасштабное предприятие, и дело это скорее всего напоминало айсберг: верхняя, надводная, часть имела легальный статус, а основная, подводная, была темна, как океанские глубины, и она-то требовала определённого юридического прикрытия.
Не исключено, что этот Артур Александрович является представителем новой волны советских миллионеров, ворочавших «теневой» экономикой, о существовании которой проницательные люди не только догадывались, но и ощущали её присутствие повсюду. И идти добровольно в объятия такого синдиката, где царят свои жестокие законы, было небезопасно. Уж об этом Амирхан Даутович знал. Но была и другая мысль: «С юности я поклялся посвятить жизнь борьбе за справедливость и оказался вдруг не нужен закону и правопорядку. Так, может, ценой такого риска я послужу в последний раз тому, чему и собирался отдать жизнь?»
Эта неожиданная мысль как-то сразу сняла начинавшее подниматься раздражение. Внутренне он был готов рискнуть, поэтому стал внимательнее слушать Артура Александровича, боясь пропустить хоть слово. Да, похоже, жизнь звала ещё раз послужить правосудию, и отступать, по его понятиям, не следовало.
Он даже задал Артуру Александровичу вопрос, в котором как бы крылось не то его согласие, не то сомнение:
— Вот вы сказали — поездки в Москву… коридоры власти. Вы считаете, что такие нагрузки мне по силам? Вы, я думаю, знаете, я перенёс два инфаркта и тяжелейшую пневмонию, которая и до сих пор даёт себя знать. Не переоцениваете ли вы мои способности?
Артур Александрович вдруг так искренне и весело рассмеялся, словно сбросил с себя какую-то тяжесть.
— Дорогой Амирхан Даутович, как вы нас до сих пор ещё не выставили за дверь, если считаете, что пришли два нахала и пытаются все свои заботы спихнуть на вас? Не волнуйтесь, мы прекрасно осведомлены о вашем здоровье и, уверяю вас, будем всячески оберегать его. Что касается вашей работы, она будет носить вполне официальный характер, и вам никогда и нигде ничего отстаивать ценой здоровья не придётся. Все, что внешне будет напоминать защиту интересов разных сторон, бурные прения, вас не должно волновать. Куда бы вы ни пришли, все или почти все будет предрешено заранее, и это уже не ваши заботы. Ваша работа заключается совсем в другом. Не знаю, понравится ли сравнение, но вы будете, скажем так, послом по особо важным поручениям и юридическим советником. Но сегодня, я думаю, о подробностях работы мы говорить не будем, важно ваше принципиальное согласие. А что касается поездок в Москву или другие города, они, конечно, будут. Но опять же, вряд ли у вас возникнут там какие-то проблемы… не придётся даже нести свой чемодан — вас всюду будут сопровождать наши люди. Но, я думаю, на сегодня деловых разговоров хватит, и нам следовало бы обмыть наш союз, не правда ли?
Амирхан Даутович впервые за вечер растерялся.
— У меня только чай, да и то азербайджанский, второго сорта.
Но тут в разговор вступил Икрам Махмудович — наверное, остальное было по его части:
— Не волнуйтесь, прокурор, мы предусмотрели и это. Знали о вашем спартанском быте и ваших возможностях… — Он распахнул окно, выходящее во двор, и подал какой-то знак.
Прошло несколько минут, и раздался осторожный звонок. Икрам Махмудович поспешил к двери сам.
В квартире появился официант, тот самый, из «Лидо», где единственный раз ужинал Амирхан Даутович. В руках он держал две тяжёлые корзины, накрытые не то скатертью, не то салфетками. Ловкий Икрам Махмудович, у которого, как узнал впоследствии прокурор, было прозвище Плейбой, тут же перехватил у него одну из корзин. Официант сдержанно поздоровался с хозяином и прошёл в комнату вслед за Икрамом Махмудовичем — видимо, такое выездное обслуживание было ему не в диковинку. Вдвоём они ловко выдвинули стол на середину комнаты, и официант, достав из корзины туго накрахмаленную скатерть, быстро уставил её тарелками, бокалами и прочим, привезённым из ресторана. Затем, попросив у Амирхана Даутовича разрешения воспользоваться газовой плитой, подхватил корзины и скрылся на кухне. Прокурор чуть ли не больше, чем своим неожиданным гостям, подивился расторопности молчаливого официанта и ночной скатерти-самобранке.
Через несколько минут из кухни поплыли аппетитные запахи. Пока на сковороде что-то скворчало, официант бесшумно ставил на стол закуски, зелень, «Боржоми», который прокурор в последний раз пил лет пять назад в обкомовском буфете.
Артур Александрович, не обращавший внимания на суету официанта и Плейбоя у стола, долго стоял у фотографии Ларисы Павловны, висевшей на стене.
— Красивая была женщина. Талантливая. У меня есть два альбома.
Наблюдая за ночным гостем, прокурор почувствовал: Артур Александрович ждал от него вопросов; Азларханов не стал торопить события, и тут его выручил официант, внёсший на большом лягане жареных перепёлок с грибами; внимание всех переключилось на роскошное блюдо, украшенное зеленью и помидорами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Артур Александрович, видимо, желая быстрее перейти к делу, выложил ещё один козырь:
— Мы даже знаем, кто убил вашу жену, и можем сообщить, что Анвар Бекходжаев с прошлого года работает прокурором в районе, где некогда совершил преступление. Ну а чтобы вы не сомневались, что мы знаем о вас все, Икрам зачитает то, что нам удалось собрать о вас. Пожалуйста, Икрам.
Чернявый, подвижный Икрам Махмудович, все время зыркавший глазами по сторонам, явно отрепетированным жестом открыл кожаную папку и достал бумаги.
— Итак… Азларханов Амирхан Даутович, родился в 1933 году, в Сибири. Воспитывался в детском доме, так как родители, юристы, были репрессированы в 1937 году. Служил четыре года в военно-морском флоте на Тихом океане. Закончил в родном городе университет с отличием и аспирантуру в Москве. Был женат. Жена — Лариса Павловна Турганова, искусствовед, собравшая частную коллекцию восточной керамики, которая неоднократно выставлялась за рубежом. В 1978 году…
Ликург остановил жестом чернявого — читать тому ещё предстояло много, и бывший прокурор не сомневался, что знают о нем все или почти все.
— Зачем вам это? — спросил он устало. — Вряд ли я нынче представляю для кого-то интерес, даже шантажировать меня нет смысла…
Артур Александрович нетерпеливо перебил хозяина:
— Мы не шантажисты. И, пожалуй, вы правы, что едва ли для кого-то представляете нынче интерес. Время такое: интерес, внимание только к тем, кто на коне, то есть в кресле. Однако хотелось бы, чтобы вы не принимали нас и за филантропов — у нас совсем другие цели, но они не могут принести вам худого, наоборот, изменят вашу жизнь в лучшую сторону. А то, что нам пришлось столь тщательно изучить вашу биографию, этого требовали обстоятельства — вы потом это поймёте и, надеюсь, не будете в претензии. Слишком многое мы собираемся вам вверить, оттого и не хотели бы подвергать себя неоправданному риску.
— Нельзя ли яснее? — перебил незваного гостя Амирхан Даутович.
— Нет, яснее пока нельзя. Только в общих чертах, яснее и подробнее, когда получим ваше принципиальное согласие на сотрудничество.
— Что же вам от меня нужно?
— Не гоните лошадей, прокурор, дело серьёзное. Я представляю местную промышленность. Нам позарез нужен юрисконсульт, если уж вы так настаиваете на краткости.
— Юрисконсульт? — удивился Ликург. — Да нашего брата сейчас развелось хоть пруд пруди — разве это проблема?
— Не скажите. Проблема, да ещё какая. — Артур Александрович тяжело вздохнул, удивляясь непонятливости бывшего прокурора, и пояснил: — Нам ведь не всякий юрист требуется. Нужен юрист с большим опытом, юридическим и жизненным. Больше того, человек, изощрённый в законах, знающий и понимающий их противоречия. Ведь недаром же ваши коллеги называли вас Законником и Ликургом. И притом человек не робкий, привыкший к коридорам власти, знающий дорогу в Москву, — и туда простираются наши интересы. Нужен человек немолодой, внушающий доверие и уважение, образованный и эрудированный. В общем, нужен человек с умом и характером. Отсюда и столь подробное ваше досье, прокурор… Признаемся, доля риска, и немалая, свяжись мы с вами, имеется. Но в случае удачи, если мы найдём пути к сотрудничеству, — выигрыш для нас несомненен: ваш юридический опыт, ваши связи сослужили бы нам неоценимую пользу.
— И что же все-таки толкнуло вас на риск? — спросил Амирхан Даутович, ещё не понимая, чего от него хотят ночные гости.
Видимо, Артур Александрович ожидал такой вопрос, поэтому ответил не задумываясь:
— Логика, уважаемый прокурор, логика… и обстоятельства вашей жизни.
— Гость выразительно повёл взглядом.
— Не понимаю вашей логики, нельзя ли конкретнее.
— Что ж, можно и подробнее, если уж так настаиваете. Я даже рад: вы, кажется, не утратили прокурорской хватки. Но мы ведь не зря зачитали ваши анкетные данные. А логика такая, хотя и придётся кое в чем повториться. Нам кажется, государство никогда не ценило и теперь уже вряд ли когда оценит вашу верность идее или долгу — затрудняюсь, как это точнее назвать. Как не оценили в своё время ваших родителей, скажем так. Они сгинули без следа, сами вы росли сиротой. Вашу жену убили, вас лишили дома, работы, честного имени, здоровья… Убийца и его покровители не только на свободе, но и процветают на тёпленьких постах. Так что у вас, на наш взгляд, должны уже сложиться свои взгляды на отношения личности с государством. В то же время то, что вы не взяли сто тысяч у Бекходжаевых, вызывает наше уважение.
Амирхан Даутович, выслушав это откровенно циничное признание, опешил, мелькнула даже мысль показать гостям на дверь. Но какое-то внутреннее чувство удержало его от такого поступка. Кто знает, может, жизнь предоставила ему редкий, последний шанс послужить правосудию, и хоть запоздало, но искупить, пусть частично, свою вину перед обществом? Вину эту Амирхан Даутович, как прокурор, с себя не снимал. А выгнать непрошеных гостей он всегда успеет, не в этом геройство.
Ему кстати или некстати припомнился один толковый хозяйственник, поднявший разваленное предприятие, не вылазившее из прорыва лет десять. Привлекался он за то, что без документации, без государственных строительных организаций построил ремонтную базу и утеплённые гаражи для своего автохозяйства. Нарушение с точки зрения закона было налицо, хотя корыстных целей он не преследовал. Так этот хозяйственник сказал ему однажды с горечью:
— У нас никогда не судили за несделанное, судят постоянно за сделанное.
Так и в данном случае: легче всего и, видимо, безопаснее было бы, пылая праведным гневом, указать пришельцам на дверь, и это был бы искренний поступок; но разумнее выходило сдержаться, ждать, слушать, вникнуть в суть
— ведь он даже не знал ещё сути дела, в котором ему отводилась роль, и немалая, судя по откровению ночного гостя. А что касается логики Артура Александровича, которую тот считал неотразимой, единственно верно рассчитанной, бьющей в десятку, в сердце, так был ли смысл её оспаривать — все равно каждый из них останется при своём мнении, в таком возрасте им обоим поздно менять свои убеждения. Разве понял бы ночной гость, что для Амирхана Даутовича Бекходжаевы, Иргашевы никак не олицетворяли ни Советскую власть, ни партию, ни государство, как не олицетворяли эти понятия и те, что сгубили его родителей. Беда его родителей была одним из осколков общей беды, и сейчас, на новом витке истории, случившееся с ним также нельзя было считать только личной бедой, это тоже было одно из лиц общей беды — и только так понимал события вокруг Амирхан Даутович. Сейчас было ясно — его втягивали в какое-то крупномасштабное предприятие, и дело это скорее всего напоминало айсберг: верхняя, надводная, часть имела легальный статус, а основная, подводная, была темна, как океанские глубины, и она-то требовала определённого юридического прикрытия.
Не исключено, что этот Артур Александрович является представителем новой волны советских миллионеров, ворочавших «теневой» экономикой, о существовании которой проницательные люди не только догадывались, но и ощущали её присутствие повсюду. И идти добровольно в объятия такого синдиката, где царят свои жестокие законы, было небезопасно. Уж об этом Амирхан Даутович знал. Но была и другая мысль: «С юности я поклялся посвятить жизнь борьбе за справедливость и оказался вдруг не нужен закону и правопорядку. Так, может, ценой такого риска я послужу в последний раз тому, чему и собирался отдать жизнь?»
Эта неожиданная мысль как-то сразу сняла начинавшее подниматься раздражение. Внутренне он был готов рискнуть, поэтому стал внимательнее слушать Артура Александровича, боясь пропустить хоть слово. Да, похоже, жизнь звала ещё раз послужить правосудию, и отступать, по его понятиям, не следовало.
Он даже задал Артуру Александровичу вопрос, в котором как бы крылось не то его согласие, не то сомнение:
— Вот вы сказали — поездки в Москву… коридоры власти. Вы считаете, что такие нагрузки мне по силам? Вы, я думаю, знаете, я перенёс два инфаркта и тяжелейшую пневмонию, которая и до сих пор даёт себя знать. Не переоцениваете ли вы мои способности?
Артур Александрович вдруг так искренне и весело рассмеялся, словно сбросил с себя какую-то тяжесть.
— Дорогой Амирхан Даутович, как вы нас до сих пор ещё не выставили за дверь, если считаете, что пришли два нахала и пытаются все свои заботы спихнуть на вас? Не волнуйтесь, мы прекрасно осведомлены о вашем здоровье и, уверяю вас, будем всячески оберегать его. Что касается вашей работы, она будет носить вполне официальный характер, и вам никогда и нигде ничего отстаивать ценой здоровья не придётся. Все, что внешне будет напоминать защиту интересов разных сторон, бурные прения, вас не должно волновать. Куда бы вы ни пришли, все или почти все будет предрешено заранее, и это уже не ваши заботы. Ваша работа заключается совсем в другом. Не знаю, понравится ли сравнение, но вы будете, скажем так, послом по особо важным поручениям и юридическим советником. Но сегодня, я думаю, о подробностях работы мы говорить не будем, важно ваше принципиальное согласие. А что касается поездок в Москву или другие города, они, конечно, будут. Но опять же, вряд ли у вас возникнут там какие-то проблемы… не придётся даже нести свой чемодан — вас всюду будут сопровождать наши люди. Но, я думаю, на сегодня деловых разговоров хватит, и нам следовало бы обмыть наш союз, не правда ли?
Амирхан Даутович впервые за вечер растерялся.
— У меня только чай, да и то азербайджанский, второго сорта.
Но тут в разговор вступил Икрам Махмудович — наверное, остальное было по его части:
— Не волнуйтесь, прокурор, мы предусмотрели и это. Знали о вашем спартанском быте и ваших возможностях… — Он распахнул окно, выходящее во двор, и подал какой-то знак.
Прошло несколько минут, и раздался осторожный звонок. Икрам Махмудович поспешил к двери сам.
В квартире появился официант, тот самый, из «Лидо», где единственный раз ужинал Амирхан Даутович. В руках он держал две тяжёлые корзины, накрытые не то скатертью, не то салфетками. Ловкий Икрам Махмудович, у которого, как узнал впоследствии прокурор, было прозвище Плейбой, тут же перехватил у него одну из корзин. Официант сдержанно поздоровался с хозяином и прошёл в комнату вслед за Икрамом Махмудовичем — видимо, такое выездное обслуживание было ему не в диковинку. Вдвоём они ловко выдвинули стол на середину комнаты, и официант, достав из корзины туго накрахмаленную скатерть, быстро уставил её тарелками, бокалами и прочим, привезённым из ресторана. Затем, попросив у Амирхана Даутовича разрешения воспользоваться газовой плитой, подхватил корзины и скрылся на кухне. Прокурор чуть ли не больше, чем своим неожиданным гостям, подивился расторопности молчаливого официанта и ночной скатерти-самобранке.
Через несколько минут из кухни поплыли аппетитные запахи. Пока на сковороде что-то скворчало, официант бесшумно ставил на стол закуски, зелень, «Боржоми», который прокурор в последний раз пил лет пять назад в обкомовском буфете.
Артур Александрович, не обращавший внимания на суету официанта и Плейбоя у стола, долго стоял у фотографии Ларисы Павловны, висевшей на стене.
— Красивая была женщина. Талантливая. У меня есть два альбома.
Наблюдая за ночным гостем, прокурор почувствовал: Артур Александрович ждал от него вопросов; Азларханов не стал торопить события, и тут его выручил официант, внёсший на большом лягане жареных перепёлок с грибами; внимание всех переключилось на роскошное блюдо, украшенное зеленью и помидорами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48