Может, вам еще сбегать? Ах, ты…
Оксанка еще повизжала в телефон, пересыпая свою язвительную речь отборным матом, потом хлопнула трубку, так и не позвав Санька. Впрочем, из ее тирады Коля понял, что Санек нынче на работе.
И вообще, по некоторым Оксанкиным намекам и прочим признакам выходило, что вчера они хорошо сидели вовсе не с ним. Это Колю удивило: «А с кем же тогда?»
Был один выход — пойти к вахтерше Нине Прокопьевне. Она была не дура выпить, хоть и старалась делать это с осторожностью, чтобы жильцы не заметили, и избегала начинать с утра. Она человек сочувственный — только бы сегодня работала.
Коля спустился в лифте на первый этаж. Ему опять повезло: Нина Прокопьевна утром как раз заступила на пост и сидела в вахтерской будочке — серьезная, в очках, навалившись обширной грудью на высокий столик. Коля появился в проеме двери босой, в мятых штанах и стал перетаптываться с ноги на ногу. Нина Прокопьевна как будто обрадовалась его появлению.
— Чего тебе, касатик?
— Прокопьевна, может, нальешь в долг?
— Налью, налью! — засуетилась старуха. — И не в долг, а так! Как не налить? Все мы люди, все друг другу должны помогать.
Новый сюрприз — Прокопьевна что-то была слишком любезна. Она полезла под столик и вынула початую бутылку и стакан и, пока наливала, не смогла удержаться:
— Нет, но ужас-то какой! Знаешь?
Ее так и распирало обсудить что-то, отсюда и любезность. Но Коля смотрел на наполняющийся стакан и на ее колыхания не реагировал. Когда он хлопнул полстакана и, как-то сразу сгорбившись и размякнув, присел отдохнуть на ее топчан, способность воспринимать окружающее к нему отчасти вернулась.
— , прямо в лифте. Ужас-то какой! А Надежда-то Кузьминична, что до меня дежурила, и не заметила ничего. Божится, что ни одной чужой души тут не было. А они приехали и ее обнаружили. Кузьминична говорит — прямо в лифте лежала. Задушили… Милиция всю ночь тут шастала, все здесь обшарили.
И Кузьминичну все расспрашивали, выспрашивали…
У нее душа в пятки ушла, весь остаток смены протряслась от страха — а ну как ее кто-нибудь прибьет?
Она теперь говорит — уж и не знаю, уволюсь, наверное. Еще убьют к чертовой матери. Ужас-то какой!
Коля слушал причитания старухи и не врубался.
— Так чего случилось-то? — равнодушно поинтересовался он, не в силах оторвать взгляд от лилового толстого носа Прокопьевны.
— Ты что? Женщину убили сегодня ночью. Прямо в лифте и лежала мертвая. Тут вот, у нас.
— Из наших кто-нибудь?
— Нет. В гости на шестнадцатый этаж приходила.
Все равно ужас!
— Да, времена такие нынче, что и жить опасно! — посочувствовал Коля.
— Не то слово!
— И кто же ее?
— А кто же знает?
В благодарность за налитый стакан Коля еще посидел со старухой и послушал ее охи и ахи. А та наконец отвлеклась и, понимающе посмотрев на Колю, вдруг сказала:
— Жена небось скоро придет. Как в доме-то?
Щетинин вспомнил про дом и поднялся. Прокопьевна высунулась ему вслед.
— Коль! Бутылочки-то принеси!
Щетинин, не оборачиваясь, махнул рукой и поплелся к лифтам.
Дома Коля стал собирать бутылки, перекладывать грязную посуду в раковину, чистить жестяную банку-пепельницу. «Да, и проветрить, проветрить надо», — вспомнил он и полез открывать форточку. Когда мокрой тряпкой стал протирать клеенку на столе, сгребая объедки, окурки, пробки от бутылок, целлофановые обертки от чипсов, на краю обнаружился какой-то маленький скомканный кулечек из куска газеты. Он уже собирался смахнуть его тряпкой в помойное ведро — может, пепел кто в этот кулечек стряхивал.
Есть такие любители — смастерят себе из бумажки мини-пепельницу, держат ее в руке и аккуратненько туда пепел стряхивают… Коля отвернул пальцем бумажку — в кулечке лежало что-то мелкое, но не пепел.
«Откуда это? — подумал он озадаченно. — Валькино, что ли?» Он поковырял кулечек решительнее.
Потом взял и опрокинул его на стол — оттуда шмякнулись две серьги. Коля сел за стол и уставился на находку. Что-то новенькое — может, Валька втихаря от него купила да забыла припрятать. «Ерунда, — подумал он. — Откуда у нее деньги на такие цацки?» Сразу было понятно, что это не грошовая бижутерия. Он озадаченно взял одну серьгу на палец — кажется, золото, в середке искристый прозрачный камушек. «Ни хрена себе…» — подумал он.
Регина открыла глаза и, как часто с ней случалось, не смогла сразу вспомнить, что за день сегодня. Будние дни чередовались с выходными с такой неизбежной последовательностью, что она, бывало, в них путалась. На долю секунды ее пронзил страх, что проспала, опоздала на работу. Самое смешное было в том, что ничего ужасного, если бы она даже и проспала, не было. Она принадлежала к руководящему составу издательства и могла позволить себе и задержаться, и не прийти. Но этот дурацкий страх перед опозданиями накрепко засел в ней еще с детства, со школы — с тех самых пор, когда ненавистная директриса поджидала опоздавших у дверей школы и с садистским удовольствием требовала у них дневник, А родители попались Регине без чувства юмора — после прочтения каждой записи ее ожидало тяжелое объяснение с ними, чреватое репрессиями. По идее, повзрослев, она должна была бы нарочито и с удовольствием всюду опаздывать — чтобы самоутвердиться и компенсировать свой детский страх. Но нет, она не любила опаздывать — и с деловой точки зрения эта привычка была, в общем, кстати.
Регина расслабилась — вспомнила, что вообще сегодня суббота и можно никуда не торопиться. Более того, она вспомнила — вчера были похороны Киры.
Отпевали ее в храме около Речного, народу было довольно много, эта толпа тем более бросалась в глаза, что в храме стоял гроб и с другим покойником — рядом только вдова и еще пара человек; Все было очень торжественно и тягостно. Регина спряталась в глубине толпы и даже не обошла гроб — в конце концов они с Кирой не были близкими подругами, да и не хотелось особенно мелькать. Потом ехали в автобусе на кладбище, под моросящим дождем стояли перед могилой — было холодно, а стоять пришлось долго… Губин держался хорошо. Впрочем, как же иначе?
Все эти дни после убийства Киры Регина держалась от Губина в стороне. Не хотелось ему досаждать в такое время, к тому же она боялась ранить его своим присутствием — кто знает, может быть, он мается чувством вины перед мертвой женой за нее, Регину.
Он сам нашел ее глазами в толпе на кладбище — знал, что она пришла. Он стоял под дождем без зонта, в длинном до пят черном плаще с поднятым воротником — волосы совершенно промокли, капли воды стекали по его неподвижному лицу, он не обращал на дождь никакого внимания. Ей всегда нравились мужчины, которые не прячутся от дождя. Регина не могла отвести от него глаз — ей нравились и его мокрые волосы, и его поднятое и обращенное к ней застывшее жесткое лицо, вся его крепкая фигура в длинном плаще — и понимала, что пропадает навсегда. Вот именно сейчас, после смерти Киры, когда к ее чувствам к Губину прибавилось щемящее сострадание.
«Боже мой, на похоронах его жены! О чем я думаю, это ужасно» — но чувствовала она совсем другое.
В его остановившемся и ничего как будто не выражавшем взгляде она прочитала едва понятный для окружающих упрек — но не за Киру, а как раз за то, что осталась вдалеке… Вечером, уже после похорон и поминок в «Метрополе», она позвонила ему домой и услышала: «Приезжай…»
Регина поднялась с постели. Муж отправился на работу, несмотря на выходной. Он часто работал по субботам, она нередко тоже. Дочка была у бабушки, и весь день Регина будет предоставлена себе самой.
Она сидела на кухне, пила кофе и обдумывала предстоящий день. Они опять договорились встретиться с Губиным сегодня вечером, но до того надо было еще зайти на рынок, в книжный магазин и Сбербанк. Она выглянула в окно — вчерашний дождь так и не перестал, плавно перешел в день сегодняшний. С Трошей придется погулять совсем недолго…
На рынке Регина начала тихо сатанеть от обилия безмозглых идиотов, которые перемещались, еле передвигая ноги, а кроме того, так и норовили наступить на ногу, толкались и рвались пролезть без очереди. Чем больше разрастался этот рынок, расположенный рядом с метро, тем больше набегало народу. При желании в этой толчее можно было найти какую-то живописность и колорит — эти вопли, лица, разудалые реплики на непонятном языке, горы сомнительных товаров, своеобразные взаимоотношения, плутоватые глаза, глуповатые глаза, турецкие помидоры «из Краснодара» и «из Шамхора», заговаривание зубов, драки между лихими кавказцами, стоны толстой, едва говорящей по-русски тетки: «Кофэ-э-э! Ча-аай» и еще третье слово что-то вроде «айра-а-ан»… Но такого желания у Регины сегодня не было — она уже полчаса стояла в очереди к ларьку, и досада заглушала ее способность к созерцанию. Какая-то дама никак не могла отойти от прилавка, выбирая товар, загружая продавщицу вопросами и с трудом считая деньги.
Продавщица выложила на весы клубящуюся связку сосисок, потом отсекла полбатона сырокопченой колбасы и снова шмякнула на весы, потом схватилась за ветчину…
— Да-а-а, мадам ведет аскетич-с-с-сский образ жизни, — хрипло во всеуслышание провозгласил стоящий за Региной мужичонка, как и все, видимо, уставший от суеты покупающей дамы. Та покраснела и стала поспешно запихивать покупки в сумку — гирлянда сосисок так и не влезла в пакет до конца и свесилась из него.
Регина улыбнулась и обернулась назад, чтобы получше рассмотреть мужичонку, благодаря ехидной реплике которого дама наконец отлипла от прилавка.
Обернулась, насладилась его задрипанным видом и .. ее внимание будто что-то царапнуло. Что? Она обернулась еще раз и уже внимательно посмотрела вокруг.
Ничего особенного — все та же хаотично бегущая пестрая толпа, те же очереди…
Регина купила масло и пошла в другой ряд за йогуртами — ощущение какого-то чужого присутствия не покидало ее. Это было странно, не то чтобы пугало, а как-то настораживало. Регина медленно повернулась. «Глупо! — подумала она. — Какое чужое присутствие в такой толпе?» И все же была странность. Пока Регина бродила по рынку, она еще не раз оборачивалась и пыталась понять, что же такого странного было вокруг.
Как все женщины, пользовавшиеся в дни беззаботной юности успехом, Регина знала, хотя ныне уже и подзабыла, что такое подцепить «хвост» в метро, на улице или в магазине. В ее незамужнем студенческом прошлом были разные эпизоды — обычно такой «хвост» рано или поздно (чаще рано) подходил знакомиться и пригласить на чашку кофе, на день рождения, на футбол. Но были другие случаи — один, например, на пятом курсе ходил кругами многие месяцы, боясь подойти близко. Пока она не закончила университет, видела его каждый день — он так и не осмелился приблизиться и любил ее издали.
Вот и сейчас у нее было то же самое ощущение — за ней следовал «хвост». Он-то ее и беспокоил — постоянно попадающий в поле зрения один и тот же молодой человек. «Ну-ну, старушка, а не расфантазировалась ли ты? Молодость вспомнила?» — попыталась посмеяться над собой Регина. Но на самом деле, когда она поняла, что происходит, ей стало совсем не смешно. Ей стало страшно.
Стараясь раньше времени не паниковать, Регина продолжила как ни в чем не бывало поход по рынку, затем вышла на улицу и переулками двинулась в сторону книжного магазина, все еще надеясь, что ей померещилось. В переулках было как всегда пустынно, и она очень быстро «отфильтровала» своего преследователя — молодой мужчина, ничем не примечательный, в кожаной куртке и узкой кепке. Он на нее почти не смотрел, иногда проходил мимо вперед, в другой раз стоял и рассматривал витрину или даже, когда она проходила через арку и снова обернулась назад, исчез на какое-то время.
В книжном Регина походила между прилавками, полистала новые издания — все понарошку, все для вида и с внутренней дрожью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Оксанка еще повизжала в телефон, пересыпая свою язвительную речь отборным матом, потом хлопнула трубку, так и не позвав Санька. Впрочем, из ее тирады Коля понял, что Санек нынче на работе.
И вообще, по некоторым Оксанкиным намекам и прочим признакам выходило, что вчера они хорошо сидели вовсе не с ним. Это Колю удивило: «А с кем же тогда?»
Был один выход — пойти к вахтерше Нине Прокопьевне. Она была не дура выпить, хоть и старалась делать это с осторожностью, чтобы жильцы не заметили, и избегала начинать с утра. Она человек сочувственный — только бы сегодня работала.
Коля спустился в лифте на первый этаж. Ему опять повезло: Нина Прокопьевна утром как раз заступила на пост и сидела в вахтерской будочке — серьезная, в очках, навалившись обширной грудью на высокий столик. Коля появился в проеме двери босой, в мятых штанах и стал перетаптываться с ноги на ногу. Нина Прокопьевна как будто обрадовалась его появлению.
— Чего тебе, касатик?
— Прокопьевна, может, нальешь в долг?
— Налью, налью! — засуетилась старуха. — И не в долг, а так! Как не налить? Все мы люди, все друг другу должны помогать.
Новый сюрприз — Прокопьевна что-то была слишком любезна. Она полезла под столик и вынула початую бутылку и стакан и, пока наливала, не смогла удержаться:
— Нет, но ужас-то какой! Знаешь?
Ее так и распирало обсудить что-то, отсюда и любезность. Но Коля смотрел на наполняющийся стакан и на ее колыхания не реагировал. Когда он хлопнул полстакана и, как-то сразу сгорбившись и размякнув, присел отдохнуть на ее топчан, способность воспринимать окружающее к нему отчасти вернулась.
— , прямо в лифте. Ужас-то какой! А Надежда-то Кузьминична, что до меня дежурила, и не заметила ничего. Божится, что ни одной чужой души тут не было. А они приехали и ее обнаружили. Кузьминична говорит — прямо в лифте лежала. Задушили… Милиция всю ночь тут шастала, все здесь обшарили.
И Кузьминичну все расспрашивали, выспрашивали…
У нее душа в пятки ушла, весь остаток смены протряслась от страха — а ну как ее кто-нибудь прибьет?
Она теперь говорит — уж и не знаю, уволюсь, наверное. Еще убьют к чертовой матери. Ужас-то какой!
Коля слушал причитания старухи и не врубался.
— Так чего случилось-то? — равнодушно поинтересовался он, не в силах оторвать взгляд от лилового толстого носа Прокопьевны.
— Ты что? Женщину убили сегодня ночью. Прямо в лифте и лежала мертвая. Тут вот, у нас.
— Из наших кто-нибудь?
— Нет. В гости на шестнадцатый этаж приходила.
Все равно ужас!
— Да, времена такие нынче, что и жить опасно! — посочувствовал Коля.
— Не то слово!
— И кто же ее?
— А кто же знает?
В благодарность за налитый стакан Коля еще посидел со старухой и послушал ее охи и ахи. А та наконец отвлеклась и, понимающе посмотрев на Колю, вдруг сказала:
— Жена небось скоро придет. Как в доме-то?
Щетинин вспомнил про дом и поднялся. Прокопьевна высунулась ему вслед.
— Коль! Бутылочки-то принеси!
Щетинин, не оборачиваясь, махнул рукой и поплелся к лифтам.
Дома Коля стал собирать бутылки, перекладывать грязную посуду в раковину, чистить жестяную банку-пепельницу. «Да, и проветрить, проветрить надо», — вспомнил он и полез открывать форточку. Когда мокрой тряпкой стал протирать клеенку на столе, сгребая объедки, окурки, пробки от бутылок, целлофановые обертки от чипсов, на краю обнаружился какой-то маленький скомканный кулечек из куска газеты. Он уже собирался смахнуть его тряпкой в помойное ведро — может, пепел кто в этот кулечек стряхивал.
Есть такие любители — смастерят себе из бумажки мини-пепельницу, держат ее в руке и аккуратненько туда пепел стряхивают… Коля отвернул пальцем бумажку — в кулечке лежало что-то мелкое, но не пепел.
«Откуда это? — подумал он озадаченно. — Валькино, что ли?» Он поковырял кулечек решительнее.
Потом взял и опрокинул его на стол — оттуда шмякнулись две серьги. Коля сел за стол и уставился на находку. Что-то новенькое — может, Валька втихаря от него купила да забыла припрятать. «Ерунда, — подумал он. — Откуда у нее деньги на такие цацки?» Сразу было понятно, что это не грошовая бижутерия. Он озадаченно взял одну серьгу на палец — кажется, золото, в середке искристый прозрачный камушек. «Ни хрена себе…» — подумал он.
Регина открыла глаза и, как часто с ней случалось, не смогла сразу вспомнить, что за день сегодня. Будние дни чередовались с выходными с такой неизбежной последовательностью, что она, бывало, в них путалась. На долю секунды ее пронзил страх, что проспала, опоздала на работу. Самое смешное было в том, что ничего ужасного, если бы она даже и проспала, не было. Она принадлежала к руководящему составу издательства и могла позволить себе и задержаться, и не прийти. Но этот дурацкий страх перед опозданиями накрепко засел в ней еще с детства, со школы — с тех самых пор, когда ненавистная директриса поджидала опоздавших у дверей школы и с садистским удовольствием требовала у них дневник, А родители попались Регине без чувства юмора — после прочтения каждой записи ее ожидало тяжелое объяснение с ними, чреватое репрессиями. По идее, повзрослев, она должна была бы нарочито и с удовольствием всюду опаздывать — чтобы самоутвердиться и компенсировать свой детский страх. Но нет, она не любила опаздывать — и с деловой точки зрения эта привычка была, в общем, кстати.
Регина расслабилась — вспомнила, что вообще сегодня суббота и можно никуда не торопиться. Более того, она вспомнила — вчера были похороны Киры.
Отпевали ее в храме около Речного, народу было довольно много, эта толпа тем более бросалась в глаза, что в храме стоял гроб и с другим покойником — рядом только вдова и еще пара человек; Все было очень торжественно и тягостно. Регина спряталась в глубине толпы и даже не обошла гроб — в конце концов они с Кирой не были близкими подругами, да и не хотелось особенно мелькать. Потом ехали в автобусе на кладбище, под моросящим дождем стояли перед могилой — было холодно, а стоять пришлось долго… Губин держался хорошо. Впрочем, как же иначе?
Все эти дни после убийства Киры Регина держалась от Губина в стороне. Не хотелось ему досаждать в такое время, к тому же она боялась ранить его своим присутствием — кто знает, может быть, он мается чувством вины перед мертвой женой за нее, Регину.
Он сам нашел ее глазами в толпе на кладбище — знал, что она пришла. Он стоял под дождем без зонта, в длинном до пят черном плаще с поднятым воротником — волосы совершенно промокли, капли воды стекали по его неподвижному лицу, он не обращал на дождь никакого внимания. Ей всегда нравились мужчины, которые не прячутся от дождя. Регина не могла отвести от него глаз — ей нравились и его мокрые волосы, и его поднятое и обращенное к ней застывшее жесткое лицо, вся его крепкая фигура в длинном плаще — и понимала, что пропадает навсегда. Вот именно сейчас, после смерти Киры, когда к ее чувствам к Губину прибавилось щемящее сострадание.
«Боже мой, на похоронах его жены! О чем я думаю, это ужасно» — но чувствовала она совсем другое.
В его остановившемся и ничего как будто не выражавшем взгляде она прочитала едва понятный для окружающих упрек — но не за Киру, а как раз за то, что осталась вдалеке… Вечером, уже после похорон и поминок в «Метрополе», она позвонила ему домой и услышала: «Приезжай…»
Регина поднялась с постели. Муж отправился на работу, несмотря на выходной. Он часто работал по субботам, она нередко тоже. Дочка была у бабушки, и весь день Регина будет предоставлена себе самой.
Она сидела на кухне, пила кофе и обдумывала предстоящий день. Они опять договорились встретиться с Губиным сегодня вечером, но до того надо было еще зайти на рынок, в книжный магазин и Сбербанк. Она выглянула в окно — вчерашний дождь так и не перестал, плавно перешел в день сегодняшний. С Трошей придется погулять совсем недолго…
На рынке Регина начала тихо сатанеть от обилия безмозглых идиотов, которые перемещались, еле передвигая ноги, а кроме того, так и норовили наступить на ногу, толкались и рвались пролезть без очереди. Чем больше разрастался этот рынок, расположенный рядом с метро, тем больше набегало народу. При желании в этой толчее можно было найти какую-то живописность и колорит — эти вопли, лица, разудалые реплики на непонятном языке, горы сомнительных товаров, своеобразные взаимоотношения, плутоватые глаза, глуповатые глаза, турецкие помидоры «из Краснодара» и «из Шамхора», заговаривание зубов, драки между лихими кавказцами, стоны толстой, едва говорящей по-русски тетки: «Кофэ-э-э! Ча-аай» и еще третье слово что-то вроде «айра-а-ан»… Но такого желания у Регины сегодня не было — она уже полчаса стояла в очереди к ларьку, и досада заглушала ее способность к созерцанию. Какая-то дама никак не могла отойти от прилавка, выбирая товар, загружая продавщицу вопросами и с трудом считая деньги.
Продавщица выложила на весы клубящуюся связку сосисок, потом отсекла полбатона сырокопченой колбасы и снова шмякнула на весы, потом схватилась за ветчину…
— Да-а-а, мадам ведет аскетич-с-с-сский образ жизни, — хрипло во всеуслышание провозгласил стоящий за Региной мужичонка, как и все, видимо, уставший от суеты покупающей дамы. Та покраснела и стала поспешно запихивать покупки в сумку — гирлянда сосисок так и не влезла в пакет до конца и свесилась из него.
Регина улыбнулась и обернулась назад, чтобы получше рассмотреть мужичонку, благодаря ехидной реплике которого дама наконец отлипла от прилавка.
Обернулась, насладилась его задрипанным видом и .. ее внимание будто что-то царапнуло. Что? Она обернулась еще раз и уже внимательно посмотрела вокруг.
Ничего особенного — все та же хаотично бегущая пестрая толпа, те же очереди…
Регина купила масло и пошла в другой ряд за йогуртами — ощущение какого-то чужого присутствия не покидало ее. Это было странно, не то чтобы пугало, а как-то настораживало. Регина медленно повернулась. «Глупо! — подумала она. — Какое чужое присутствие в такой толпе?» И все же была странность. Пока Регина бродила по рынку, она еще не раз оборачивалась и пыталась понять, что же такого странного было вокруг.
Как все женщины, пользовавшиеся в дни беззаботной юности успехом, Регина знала, хотя ныне уже и подзабыла, что такое подцепить «хвост» в метро, на улице или в магазине. В ее незамужнем студенческом прошлом были разные эпизоды — обычно такой «хвост» рано или поздно (чаще рано) подходил знакомиться и пригласить на чашку кофе, на день рождения, на футбол. Но были другие случаи — один, например, на пятом курсе ходил кругами многие месяцы, боясь подойти близко. Пока она не закончила университет, видела его каждый день — он так и не осмелился приблизиться и любил ее издали.
Вот и сейчас у нее было то же самое ощущение — за ней следовал «хвост». Он-то ее и беспокоил — постоянно попадающий в поле зрения один и тот же молодой человек. «Ну-ну, старушка, а не расфантазировалась ли ты? Молодость вспомнила?» — попыталась посмеяться над собой Регина. Но на самом деле, когда она поняла, что происходит, ей стало совсем не смешно. Ей стало страшно.
Стараясь раньше времени не паниковать, Регина продолжила как ни в чем не бывало поход по рынку, затем вышла на улицу и переулками двинулась в сторону книжного магазина, все еще надеясь, что ей померещилось. В переулках было как всегда пустынно, и она очень быстро «отфильтровала» своего преследователя — молодой мужчина, ничем не примечательный, в кожаной куртке и узкой кепке. Он на нее почти не смотрел, иногда проходил мимо вперед, в другой раз стоял и рассматривал витрину или даже, когда она проходила через арку и снова обернулась назад, исчез на какое-то время.
В книжном Регина походила между прилавками, полистала новые издания — все понарошку, все для вида и с внутренней дрожью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50