А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Кол вздохнул и вышел.
– Вот экземпляр, – сказал Самарин, когда за Шакутиным закрылась дверь, – как говорится, глядя на мир, нельзя не удивляться.
– Типичнейший лопух, – отозвался Никита. – Дмитрий Евгеньевич, выловил я Сорокина. Он теперь работает на дядю. В его фирме, если можно так выразиться.
Знаете, кто его дядя?
– И кто же? – продолжая думать о Шакутине, отозвался Дмитрий.
– Некто Петр Федорович Сорокин, больше известный в определенных кругах под кличкой Француз. Специалист по кражам антиквариата.
– Картины?
– И они тоже. Но главным образом ювелирные изделия: броши, кольца, камеи… Культурный человек, между прочим. Никогда не клевал на фуфло.
– Так-так, – Самарину было знакомо это имя, – значит, с горя подался в криминальные структуры, ну-ну.
– Это и понятно, Дмитрий Евгеньевич, – глубокомысленно заметил Никита,после таких потрясений кто вешается, кто спивается.
– А кто нанимается к любимому дяде.
Почему-то вдруг вспомнилось, что Марина Сорокина была историком и работала в музее…
В отличие от старшего следователя Самарина начальник отделения милиции Ладожского вокзала полковник Жебров всегда чутко прислушивался к мнению начальства. Потому опознание вампира из электрички провели вечером того же дня, когда был получен телефонный звонок сверху.
Миша Березин проявил чудеса оперативности: дозвонился до основных свидетелей и убедил их отложить дела и прийти на опознание. А потом с блеском провел его. Единственное, чего не знал полковник Жебров, – это то, что уже через час копия «Протокола предъявления для опознания лица» находилась на столе криминалиста Дубинина, сотрудника агентства «Эгида-плюс».
Осаф Александрович сосредоточенно вчитывался в документ. Составлено все было четко и по форме.
Санкт-Петербург, 5 ноября 1997 г.
Предъявление для опознания лица начато в 17 час. 45 мин.
Предъявление для опознания лица окончено в 18 час. 55 мин.
Следователь следственного отдела транспортной прокуратуры Управления внутренних дел Санкт-Петербурга капитан юстиции Березин М. И., руководствуясь ст. 164-166 УПК РФ в присутствии понятых: Бадюк Елены Евстафьевны, проживающей в Санкт-Петербурге, по пр. Добролюбова, д. 19, кв. 55, и Синявского Виктора Викторовича, проживающего в Санкт-Петербурге, Северный пр., д. 27, кв. 34, предъявил для опознания свидетелям Пронькину Владимиру Савельевичу, Пронькиной Лидии Петровне, Сидорчуку Павлу Васильевичу и Селицкой Ирме Матвеевне трех лиц.
Свидетели предупреждены об ответственности за отказ или уклонение от дачи показаний по ст. 307 УК РФ.
Пронькин В. С. Пронькина Л. П. Сидорчук П. В. Селицкая И. М.
Для опознания были предъявлены:
1) Зудин Алексей Анатольевич, 1962 г. рождения, выше среднего роста, волосы темные, глаза темные, одет в куртку коричневого цвета, синюю рубашку, черные джинсы, черные туфли; житель Санкт-Петербурга, ул. Рубинштейна, д. 26, кв. 11.
2) Камердинеров Виталий Георгиевич, 1964 г. рождения, выше среднего роста, волосы темные, глаза серые, одет в серую куртку, белую футболку, темно-коричневые брюки, черные туфли; житель Санкт-Петербурга, Большой Сампсониевский пр., д. 16, кв. 37.
3) Пуришкевич Глеб Сергеевич, 1963 г. рождения, выше среднего роста, волосы темные, глаза голубые, одет в серую куртку, синий свитер, черные брюки, темно-коричневые туфли, житель Санкт-Петербурга, Чкаловский пр. д. 28, кв. 30.
Перед тем как предъявить указанных лиц для опознания, Пуришкевичу Г. С., в отсутствие опознающих, было предложено выбрать себе место среди других предъявленных лиц по собственному желанию. Пуришкевич Г. С. изъявил желание сесть крайним справа. Лицам, участвующим в предъявлении для опознания, разъяснено их право делать замечания, подлежащие занесению в протокол. Понятым Бадюк Е. Е. и Синявскому В. В. разъяснена предусмотренная ст. 135 УПК РФ их обязанность удостоверить факт, содержание и результаты предъявления для опознания.
Бадюк Е. Е. Синявский В. В.
Затем в кабинет следователя понятыми Бадюк Е. Е. и Синявским В. В. был вызван свидетель Пронькин В. С., которому было предложено осмотреть всех предъявленных ему лиц и сказать, нет ли среди них человека, которого он видел 22 октября 1997 г. в электричке вместе с убитой Сорокиной М. А. После внимательного осмотра всех предъявленных для опознания лиц свидетель Пронькин В. С. заявил: «Сидящего крайним справа мужчину я видел 22 октября в вагоне электрички выходящим вместе с молодой женщиной в тамбур. Твердо опознаю его по лицу и цвету волос, а также по тем приметам, о которых я уже давал показания. У него в руках был большой черный портфель. Вместе с молодой женщиной он прошел мимо меня и вышел в тамбур. Больше после этого я его не видел и не встречал».
Опознанный назвался Пуришкевичем Глебом Сергеевичем и от комментариев отказался. Все предъявленные для опознания лица сфотографированы в том порядке, в котором они сидели. Снимков сделано два: в полный рост и сидящими на стульях.
Снимки прилагаются к настоящему протоколу.
Протокол прочитан вслух следователем для всех присутствующих, которым разъяснено, что в соответствии с ч. 3 ст. 141 УПК РФ каждый из них вправе сделать замечания, подлежащие занесению в протокол. Заявлений и замечаний от лиц, участвующих в опознании, не поступило. Все подтвердили правильность записей в протоколе.
Опознающий Пронькин В. С. Опознаваемые Зудин А. А. Камердинеров В.
Г. Понятые Бадюк Е. Е. Синявский В. В. Следователь капитан юстиции Березин М. И."
Осаф Александрович снял очки. Скверно. Все очень скверно. Точно так же безошибочно опознали Глеба и остальные свидетели. Никаких сомнений не оставалось. Четыре свидетеля независимо друг от друга указали на Глеба Пуришкевича как на человека, который вместе с Мариной Сорокиной выходил в тамбур в тот страшный вечер 22 октября. «Он», – обреченно подумал Осаф Александрович. Это не укладывалось в голове и все же было правдой. Конечно, можно было предположить невозможное – что на всех четверых одновременно напало ослепление… Что произошла какая-то чудовищная ошибка…
«Да что там… Все и так ясно. – Старый криминалист тяжело вздохнул. За свою долгую жизнь он привык смотреть правде в глаза. – Это был Глеб».
Дубинин машинально протер очки, надел их и снова снял.
«Господи, что же я скажу Соне!»
6 ноября, четверг
Это было похоже на смерть. Вернее, на ад, потому что смерть Глеб принял бы с благодарностью, это было бы избавление от мук.
Временами ему казалось, что все это происходит не с ним, потому что этого просто не может быть. Здесь, сейчас… Однако это была явь. Всякий раз он думал, что дошел до предела, что ничего хуже люди еще не выдумали. Но, спускаясь вниз по кругам милицейского ада, он убеждался – то, что раньше казалось пределом, было лишь бледной тенью настоящих мучений.
После опознания стесняться перестали – теперь можно было не заботиться о сохранении внешнего вида. Следующей ночью, когда Глеба втолкнули в подвал, Гусаков встретил его улыбкой:
– Ну что, сука? Будешь колоться? Глеб угрюмо молчал, уставившись перед собой в пол.
– Отвечать, когда с тобой разговаривают!
Молчание.
– Скотина! Сучье отродье! Следует удар в переносицу.
– Игорек, дай-ка сюда молоток, посмотрим, как ему это понравится.
Его ладонь схватили и распластали на столе. Удар по суставу среднего пальца. Боль такая, что искры действительно сыплются из глаз почти физически.
Еще удар. Еще.
– Садани ему как следует, Игорек!
И вдруг все кончилось. Сержант слишком усердно исполнил приказ старшего по званию. Боль превысила порог чувствительности. Рецепторы зашкалили. Глеб потерял сознание.
Будь на месте Игорька сам Гусаков, Пуришкевич вряд ли получил бы такую передышку. Опытный дознаватель, Валентин Николаевич умел точно рассчитать силу, как он его называл, «воздействия», так чтобы подозреваемый находился близко от болевого порога, но не переходил его. Очнулся Глеб уже на нарах. В маленькое зарешеченное окошко под потолком бил свет. Наступил новый день.
Осаф Александрович встал с больной головой. Уснуть так и не удалось. Всю ночь Дубинин ворочался с боку на бок, а под утро вышел на кухню и закурил, нарушив обещание, которое дал жене. Да и кто на его месте мог бы спать спокойно. Это казалось невозможным, это просто не укладывалось в голове. Глеб, которого он помнил малышом в голубых ползунках, толстым бутузом, сосредоточенно делающим первые шаги, вырос преступником, убийцей. Но надо смотреть правде в глаза. В этом нет ничего невозможного. Все маньяки-убийцы являются кому-то детьми, братьями, мужьями. В данном случае Осафу Александровичу не повезло – садист оказался сыном его подруги. Что ж, могло случиться и кое-что похуже, если бы маньяком оказался его собственный сын или брат. Конечно, каждый из нас чистосердечно уверен, что с его-то родными этого не может быть. Однако раз случается с другими, значит, может случиться и со мной.
«Господи, как я об этом скажу Соне?» – мучился Дубинин. Вряд ли можно придумать более неприятную обязанность, чем необходимость сообщить матери о том, что ее сын – насильник и маньяк-убийца. Особенно если эта мать – твоя подруга детства.
Осаф Александрович был не из тех, кто уходит от ответственности.
Единственное, что сейчас он мог сделать для Сони и Глеба, – это взять все на контроль. Разобраться и еще раз разобраться. Но если все-таки окажется, что виноват Глеб, Дубинин пальцем о палец не ударит не только для того, чтобы он избежал наказания, но даже для того, чтобы это. наказание смягчить.
Четыре свидетеля независимо друг от друга опознали его… Никаких нарушений в протоколе не было… И все-таки… Неужели нет никакой зацепки, пусть хоть самой незначительной…
Пожалуй, такая зацепка была. Во всем этом деле имелось обстоятельство, которое смущало опытного криминалиста. Почему внезапно сменили следователя? А потому, взвесив все «за» и «против», Дубинин, прежде чем принимать окончательное решение, решил лично переговорить со старшим следователем Самариным.
Прием «злой следователь – добрый следователь» стар как мир. Возможно, его использовали еще неандертальцы, когда хотели выудить у взятого в плен врага, где тот прячет запасы съедобных кореньев. Психологически он необычайно прост.
Тот, кто держится до последнего перед «злым», расслабляется, когда с ним вдруг начинают говорить по-человечески.
– Ну что, Глеб Сергеевич, – такими словами третил Пуришкевича следователь Березин, – как творится, будем признаваться или отпираться? Ну что вы в самом деле… Вы прекрасно знаете, что чистосердечное признание суд всегда учитывает…
– Скажите, – спросил Глеб, – будь вы на моем месте, вы бы признались? Ведь я не убивал…
– Ну вот, опять бы за свое, Глеб Сергеич… – Березин помолчал. – Ведь вы же интеллигентный, умный человек, кандидат наук… Кстати, какая у вас тема диссертации?
– Система образов в романе Никоса Казанзакиса, «Последнее искушение Христа».
Березин присвистнул.
– Вот даже так… Это по нему тот самый скандальный фильм сняли? Я, кстати, его не видел.
– Да ничего в нем такого нет, – пожал плечами Глеб. – Истерия какая-то. И за границей то же самое. В Риме фанатики вообще сожгли самый крупный кинотеатр города только из-за того, что там собирались показывать «Последнее искушение».
– Да, вы образованный человек, – вздохнул Березин, – вам можно только позавидовать. Греческим владеете? А еще какими?
– Английским, французским… Немецким плохо.
– Вот видите, Глеб Сергеевич, вы же умный человек. Прекрасно понимаете, что факты против вас. Свидетели вас опознали – все как один. Приметы ваши сходятся, даже портфель и тот они уверенно опознают как принадлежащий вам. С убитой вы могли быть знакомы. Ну что вам еще?
Глеб молчал. Но не потому, что взвешивал все «за» и «против» чистосердечного признания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62