– Значит, вы говорили – на путях.
– Мало ли чего говорила, – огрызнулась уборщица. Сейчас ей меньше всего хотелось брать эту неприятную находку на себя.
– Разыщите Сучкова. – Селезнев вернулся в свой «аквариум» и вызвал по рации наряд милиции. – Сорок пятый? Вы сейчас где? Срочно нужно найти носильщика. Бородатый такой, знаешь его, да? Григорий Сучков. Немедленно доставить в отделение. Говорят, его недавно видели возле камер хранения.
Задача найти деда Григория оказалась нетривиальной. Дородный носильщик как будто испарился. Не нашлось его ни в багажном отделении, ни на платформах, ни в буфете.
– Ну что? – сказал Аникиной, грустно сидевшей в углу дежурки, капитан Селезнев. – Всероссийский розыск объявлять будем?
– За что его-то? Человек доброе дело сделал – паспорт нашел, выбросил бы в мусорный контейнер, и поминай как звали.
– Деньги твой Сучков вымогал, да и ты вместе с ним, – отрезал Селезнев. – Что я вас, впервые вижу? Будешь сидеть здесь, пока он не явится.
– И в обезьянник посадите? – скривилась Ангелина Степановна.
– Посадим, – спокойно ответил капитан. – Дело серьезное, между прочим. – Он повернулся к Косте:
– Значит, вы муж Сорокиной. Суббота сегодня, это не очень удачно. Сейчас позвоню в морг, кто-то там должен дежурить.
Услышав слово «морг», Костя оцепенел. Мир перевернулся. До этой секунды он не верил в то, что с Мариной действительно случилось что-то серьезное, хотя теща обзванивала и больницы, и морги… Конечно, думалось всякое, но до конца не верилось. И сейчас это страшное слово упало, как . камень.
Селезнев провел обоих в кабинет и положил перед Сорокиным лист чистой бумаги.
– Пишите заявление о пропаже вашей жены, – услышал Константин, как сквозь слой ваты. – Придется вам дождаться следователя. Вместе с ним поедете на опознание. Еще родственники есть?
– Ее родители, – чужим голосом отозвался Константин.
– Пусть тоже подъедут. Позвоните. И подготовьте их – зрелище не из приятных. А ты пиши, где паспорт взяла! – бросил он Аникиной.
Пока Ангелина Степановна с трудом выводила на листе каракули, капитан снова взялся за рацию:
– Сорок пятый? Дежурный по отделению. Ну что, нашли? Нету? Скотина!
– Товарищ капитан, а можно выйти покурить? – попросил Сорокин.
– Идите.
Костя вышел из отделения, остановился. Рядом как по мановению волшебной палочки возникли оба дюжих «ежика».
– Все в порядке? – спросил рыжий.
– Оказывается, документ не бабка нашла, а бородатый носильщик. Его отыскать не могут.
– Этот-то дружок ее? – хмыкнул светлый. – Какой деловой, прикинь?
И оба не спеша двинулись по вокзальной площади.
Минут через десять дверь отделения распахнулась сама собой, и в нее влетел Сучков, будто им выстрелили из катапульты. Он был красным, но не той благостной краснотой, какая играла на его довольном лице к концу дня. От его степенности не осталось и следа: форменная куртка сидела криво, окладистая борода напоминала мочало, а сам он тяжело дышал, как после быстрого бега.
– Сучков? Сам явился? Отлично. Садитесь и пишите, где, когда и при каких обстоятельствах завладели паспортом на Сорокину.
– Так нашел же…
– Следователю потом все расскажешь. Напишешь, и на первый этаж – пальчики сдавать. Оба.
– Что, и я тоже? – возмутилась Ангелина Степановна.
– И ты.
В субботу Дмитрий проснулся рано. Сказывалась привычка вставать в одно и то же время. Он взял гантели и вышел на балкон. Воздух Петроградской обдал его холодом и сыростью. Самарин вдохнул полной грудью и начал выполнять обычные упражнения.
Затем душ: холодный-горячий-холодный, потом завтрак.
Чак с интересом наблюдал, как хозяин колдует над плитой, разбивая яйца на горячую сковородку, и возбужденно помахивал хвостом в предвкушении скорой прогулки и кормления.
Сестра еще спала. Не надо быть провидцем, чтобы знать наперед – встанет после двенадцати, полдня будет слоняться по квартире в халате, потом на час засядет пить кофе, намазывая булочку толстым слоем масла и варенья. Затем подойдет к зеркалу и начнет стенать – как бы наконец похудеть…
Для этого она предпринимала поистине грандиозные усилия. То сидела на «Гербалайфе», то глотала «новейший сжигатель жиров», то переходила с фруктово-молочной диеты на белковую. Всякий раз это немного помогало – Агнесса теряла несколько килограммов (что, на взгляд Дмитрия, было не особенно заметно), но, когда курс заканчивался, быстро набирала свой прежний вес, иногда с перехлестом.
Дмитрий не раз пытался убедить Агнессу, что нужно просто вставать пораньше, делать зарядку, нормально обедать, причем не пирожными, а вот после семи уже не есть.
Агнесса же предпочитала другой режим: с утра она держалась, громко возвестив брату, что сегодня у нее разгрузочный день и она выпьет только пакет-кефира и съест одно яблоко, а потому просит его не обжираться у нее на глазах. Кефир и яблоко действительно поедались мелкими порциями в течение дня, однако вечером, когда Агнесса возвращалась с концерта, на кухне начинала подозрительно хлопать дверца холодильника. Утром же, собираясь на работу, Дмитрий с изумлением замечал, что от купленного вчера сырокопченого свиного бока осталась только половина, а от батона и вовсе маленький кусочек.
Приходилось только удивляться, что сестра еще влезает в свой пятидесятый размер.
Покончив с завтраком, Дмитрий надел спортивный костюм, взял Чака, и они отправились на Кронверкский совершать ежесубботнюю пробежку.
Народу было немного: ленивые питерцы по выходным дрыхнут, если не считать таких отщепенцев, как Самарин. Только у входа в Зоопарк наблюдалось некоторое оживление – маленькие питерцы, еще не усвоившие привычки родителей, и по субботам вставали рано, а заодно поднимали бабушек и дедушек. Они радостно приветствовали Чака Норриса, который, довольный тем, что у него появились восторженные зрители, огромными прыжками носился взад и вперед, облаивал кусты и вступал в смертную схватку с подобранными невесть где останками мячика.
Самарин бежал по дорожке, но мыслями был уже не с Чаком. Он вспоминал дела из ГУВД, касавшиеся маньяка.
По-видимому, убийство в электричке действительно не имело отношения к деяниям «паркового» маньяка. А вдруг он изменил «почерк»? Или такого не бывает?
Ведь в момент убийства он находится в невменяемом состоянии?
И что значит «невменяемое»? Он не соображает, что делает? Тогда его признают сумасшедшим и упекут в психушку до конца жизни. Но ведь и Чикатило, и Михасевич, и прочие признавались вменяемыми. Понятно почему – к своим преступлениям они заранее тщательно готовились, а потому эти преступления нельзя квалифицировать как совершенные в припадке или состоянии аффекта.
В одном Дмитрий был уверен. Искать, как настаивают люди вроде полковника Жеброва, среди подозрительных лиц, пьяниц, судимых, пациентов психбольниц – дело безнадежное. Маньяками оказываются приличные, добропорядочные люди.
Самарин невольно оглянулся на ребятишек, спешащих с дедушками и бабушками в Зоопарк. Вон мальчуган идет. Может быть, его папа, такой ласковый и внимательный, в другой своей ипостаси – серийный убийца, маньяк-потрошитель. И никто об этом не Догадывается – ни семья, ни сослуживцы, ни соседи. Да, воистину подозреваются все.
Хотя не все, конечно. Слабый пол можно вычеркнуть. Женщины, правда, иногда проявляют повышенную жестокость, но классических серийных убийц среди них пока не появилось. Не в счет идут дети, старики. Короче, Питер суживается до миллиона человек. Вот поди-ка их всех и проверь.
"А может быть, попробовать на ловца. – Дмитрий вспомнил начало фильма «На Дерибасовской хорошая погода». – Приодеть кого-нибудь из милицейских девушек…
Нет, – остановил себя Самарин. – Женщин в это дело нельзя впутывать. Если есть хоть один шанс, что с ней может что-то случиться".
Вместе с Чаком они пробежали уже до самого проспекта Добролюбова.
– Что, дружок, слабо через мост на ту сторону? Пес только подпрыгнул от удовольствия. Человек с собакой пробежали по проспекту Добролюбова, по Тучкову мосту, по Малому проспекту. Пес весело несся вперед, почти не оглядываясь на хозяина, – хорошо знал дорогу.
Они свернули на 3-ю линию, пересекли и Средний, и Большой и, наконец, остановились у красивого четырехэтажного дома. Дмитрий, подняв голову, смотрел на эркер третьего этажа, увитый изнутри лианами и ползучими растениями.
Пес сел рядом и тоже задрал голову, рассматривая ему одному известно что.
Он уже не раз приходил сюда с хозяином и знал, что тут полагается постоять, посмотреть, помолчать. Такой ритуал.
– Занавесили, брат, ничего не увидишь, – вздохнул Дмитрий. – Вот такая икебана.
Эта фраза тоже была ритуальной. Сейчас, насколько знал Чак, последует несколько сдержанных вздохов, потом хозяин скажет: «Ладно», и они потрусят домой.
Но в этот раз все пошло по-другому. Может быть, потому, что из парадной нарисовалась маленькая собачка, белая и кудлатая. Она весело засеменила по тротуару налево к скверу. Чак хотел было броситься к ней, познакомиться, пообнюхиваться, но хозяин железной ладонью схватил его за ошейник.
– Рядом, – приказал он сурово, и вышколенный пес не мог ослушаться. Но одновременно он не мог и отвести глаз от сучки, которая и подстрижена была как-то чудно, не по-собачьи, – задние лапки голые, а на шее грива. Довольно нелепо, если разобраться, но Чак не мог не признать – что-то в этом есть…
Прекрасную незнакомку вела на поводке женщина в голубом плаще. Внимание Чака она не привлекала. Пожалуй, немного необычными были рыжие волосы, которые заставляли вспомнить про соседского кота. К счастью, волосы у женщины вились и казались пушистой шапкой, в то время как шерсть Марса была хоть и пушистой, но совершенно прямой. Это примиряло Чака с хозяйкой прекрасной дамы. Ведь неприятно, когда оказывается, что понравившееся тебе существо связано с кем-то противным. Не дай боже рядом бы вышагивал Марс.
Хозяин, кажется, тоже бы очарован белой пуделицей. Во всяком случае, он не двигался с места, пока представительница прекрасного пола вместе с хозяйкой не перешла улицу и не скрылась в сквере у Академии художеств. Только после этого Дмитрий, как будто очнувшись, сказал псу:
– Ладно, Чак Норрис, пора и домой. Ты видел?
Если бы Чак мог говорить, он бы ответил: "Видел. Очень понравилась.
Особенно голые задние лапы".
Но вслух он этого не сказал.
И они медленно затрусили – на этот раз через Биржевой мост.
– Тебе уже несколько раз звонили с работы, – сказала Агния вместо приветствия. – Разбудили меня.
– Ну вообще-то не такая рань, – ответил Дмитрий, уводя Чака в ванную мыть лапы.
– Я вчера до двух писала статью о Мартине Стайне, очень интересном молодом дирижере. Сегодня у него будет прием в «Астории». Меня, между прочим, тоже пригласили, – объявила сестра.
– Поздравляю.
– Мне дали пригласительный билет на два лица, – торжественно продолжала Агнесса. – Если будешь хорошо себя вести, прилично оденешься и оставишь свои милицейские замашки, то… – она выдержала многозначительную паузу, – я могу…
Агния не договорила, потому что в прихожей зазвонил телефон.
– Самарин? Говорит дежурный по Ладожскому отделению капитан Селезнев. В три часа будет опознание твоего трупа.
– Моего?
– Не валяй дурака. Загрызенной в электричке. Похоже, личность установили.
Носильщик на вокзале паспорт ее нашел. Марина Александровна Сорокина, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, прописана: Фурштатская, двадцать четыре, квартира пятнадцать. Замужем.
– Родственники пытались объявить розыск?
– Ну, Дмитрий Евгеньевич, какой им розыск, когда ее всего четвертые сутки нету.
– Ну да, знаю, – сурово отозвался Самарин. Сколько он пытался доказать, что розыск гораздо легче вести по горячим следам, а не через месяц!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Мало ли чего говорила, – огрызнулась уборщица. Сейчас ей меньше всего хотелось брать эту неприятную находку на себя.
– Разыщите Сучкова. – Селезнев вернулся в свой «аквариум» и вызвал по рации наряд милиции. – Сорок пятый? Вы сейчас где? Срочно нужно найти носильщика. Бородатый такой, знаешь его, да? Григорий Сучков. Немедленно доставить в отделение. Говорят, его недавно видели возле камер хранения.
Задача найти деда Григория оказалась нетривиальной. Дородный носильщик как будто испарился. Не нашлось его ни в багажном отделении, ни на платформах, ни в буфете.
– Ну что? – сказал Аникиной, грустно сидевшей в углу дежурки, капитан Селезнев. – Всероссийский розыск объявлять будем?
– За что его-то? Человек доброе дело сделал – паспорт нашел, выбросил бы в мусорный контейнер, и поминай как звали.
– Деньги твой Сучков вымогал, да и ты вместе с ним, – отрезал Селезнев. – Что я вас, впервые вижу? Будешь сидеть здесь, пока он не явится.
– И в обезьянник посадите? – скривилась Ангелина Степановна.
– Посадим, – спокойно ответил капитан. – Дело серьезное, между прочим. – Он повернулся к Косте:
– Значит, вы муж Сорокиной. Суббота сегодня, это не очень удачно. Сейчас позвоню в морг, кто-то там должен дежурить.
Услышав слово «морг», Костя оцепенел. Мир перевернулся. До этой секунды он не верил в то, что с Мариной действительно случилось что-то серьезное, хотя теща обзванивала и больницы, и морги… Конечно, думалось всякое, но до конца не верилось. И сейчас это страшное слово упало, как . камень.
Селезнев провел обоих в кабинет и положил перед Сорокиным лист чистой бумаги.
– Пишите заявление о пропаже вашей жены, – услышал Константин, как сквозь слой ваты. – Придется вам дождаться следователя. Вместе с ним поедете на опознание. Еще родственники есть?
– Ее родители, – чужим голосом отозвался Константин.
– Пусть тоже подъедут. Позвоните. И подготовьте их – зрелище не из приятных. А ты пиши, где паспорт взяла! – бросил он Аникиной.
Пока Ангелина Степановна с трудом выводила на листе каракули, капитан снова взялся за рацию:
– Сорок пятый? Дежурный по отделению. Ну что, нашли? Нету? Скотина!
– Товарищ капитан, а можно выйти покурить? – попросил Сорокин.
– Идите.
Костя вышел из отделения, остановился. Рядом как по мановению волшебной палочки возникли оба дюжих «ежика».
– Все в порядке? – спросил рыжий.
– Оказывается, документ не бабка нашла, а бородатый носильщик. Его отыскать не могут.
– Этот-то дружок ее? – хмыкнул светлый. – Какой деловой, прикинь?
И оба не спеша двинулись по вокзальной площади.
Минут через десять дверь отделения распахнулась сама собой, и в нее влетел Сучков, будто им выстрелили из катапульты. Он был красным, но не той благостной краснотой, какая играла на его довольном лице к концу дня. От его степенности не осталось и следа: форменная куртка сидела криво, окладистая борода напоминала мочало, а сам он тяжело дышал, как после быстрого бега.
– Сучков? Сам явился? Отлично. Садитесь и пишите, где, когда и при каких обстоятельствах завладели паспортом на Сорокину.
– Так нашел же…
– Следователю потом все расскажешь. Напишешь, и на первый этаж – пальчики сдавать. Оба.
– Что, и я тоже? – возмутилась Ангелина Степановна.
– И ты.
В субботу Дмитрий проснулся рано. Сказывалась привычка вставать в одно и то же время. Он взял гантели и вышел на балкон. Воздух Петроградской обдал его холодом и сыростью. Самарин вдохнул полной грудью и начал выполнять обычные упражнения.
Затем душ: холодный-горячий-холодный, потом завтрак.
Чак с интересом наблюдал, как хозяин колдует над плитой, разбивая яйца на горячую сковородку, и возбужденно помахивал хвостом в предвкушении скорой прогулки и кормления.
Сестра еще спала. Не надо быть провидцем, чтобы знать наперед – встанет после двенадцати, полдня будет слоняться по квартире в халате, потом на час засядет пить кофе, намазывая булочку толстым слоем масла и варенья. Затем подойдет к зеркалу и начнет стенать – как бы наконец похудеть…
Для этого она предпринимала поистине грандиозные усилия. То сидела на «Гербалайфе», то глотала «новейший сжигатель жиров», то переходила с фруктово-молочной диеты на белковую. Всякий раз это немного помогало – Агнесса теряла несколько килограммов (что, на взгляд Дмитрия, было не особенно заметно), но, когда курс заканчивался, быстро набирала свой прежний вес, иногда с перехлестом.
Дмитрий не раз пытался убедить Агнессу, что нужно просто вставать пораньше, делать зарядку, нормально обедать, причем не пирожными, а вот после семи уже не есть.
Агнесса же предпочитала другой режим: с утра она держалась, громко возвестив брату, что сегодня у нее разгрузочный день и она выпьет только пакет-кефира и съест одно яблоко, а потому просит его не обжираться у нее на глазах. Кефир и яблоко действительно поедались мелкими порциями в течение дня, однако вечером, когда Агнесса возвращалась с концерта, на кухне начинала подозрительно хлопать дверца холодильника. Утром же, собираясь на работу, Дмитрий с изумлением замечал, что от купленного вчера сырокопченого свиного бока осталась только половина, а от батона и вовсе маленький кусочек.
Приходилось только удивляться, что сестра еще влезает в свой пятидесятый размер.
Покончив с завтраком, Дмитрий надел спортивный костюм, взял Чака, и они отправились на Кронверкский совершать ежесубботнюю пробежку.
Народу было немного: ленивые питерцы по выходным дрыхнут, если не считать таких отщепенцев, как Самарин. Только у входа в Зоопарк наблюдалось некоторое оживление – маленькие питерцы, еще не усвоившие привычки родителей, и по субботам вставали рано, а заодно поднимали бабушек и дедушек. Они радостно приветствовали Чака Норриса, который, довольный тем, что у него появились восторженные зрители, огромными прыжками носился взад и вперед, облаивал кусты и вступал в смертную схватку с подобранными невесть где останками мячика.
Самарин бежал по дорожке, но мыслями был уже не с Чаком. Он вспоминал дела из ГУВД, касавшиеся маньяка.
По-видимому, убийство в электричке действительно не имело отношения к деяниям «паркового» маньяка. А вдруг он изменил «почерк»? Или такого не бывает?
Ведь в момент убийства он находится в невменяемом состоянии?
И что значит «невменяемое»? Он не соображает, что делает? Тогда его признают сумасшедшим и упекут в психушку до конца жизни. Но ведь и Чикатило, и Михасевич, и прочие признавались вменяемыми. Понятно почему – к своим преступлениям они заранее тщательно готовились, а потому эти преступления нельзя квалифицировать как совершенные в припадке или состоянии аффекта.
В одном Дмитрий был уверен. Искать, как настаивают люди вроде полковника Жеброва, среди подозрительных лиц, пьяниц, судимых, пациентов психбольниц – дело безнадежное. Маньяками оказываются приличные, добропорядочные люди.
Самарин невольно оглянулся на ребятишек, спешащих с дедушками и бабушками в Зоопарк. Вон мальчуган идет. Может быть, его папа, такой ласковый и внимательный, в другой своей ипостаси – серийный убийца, маньяк-потрошитель. И никто об этом не Догадывается – ни семья, ни сослуживцы, ни соседи. Да, воистину подозреваются все.
Хотя не все, конечно. Слабый пол можно вычеркнуть. Женщины, правда, иногда проявляют повышенную жестокость, но классических серийных убийц среди них пока не появилось. Не в счет идут дети, старики. Короче, Питер суживается до миллиона человек. Вот поди-ка их всех и проверь.
"А может быть, попробовать на ловца. – Дмитрий вспомнил начало фильма «На Дерибасовской хорошая погода». – Приодеть кого-нибудь из милицейских девушек…
Нет, – остановил себя Самарин. – Женщин в это дело нельзя впутывать. Если есть хоть один шанс, что с ней может что-то случиться".
Вместе с Чаком они пробежали уже до самого проспекта Добролюбова.
– Что, дружок, слабо через мост на ту сторону? Пес только подпрыгнул от удовольствия. Человек с собакой пробежали по проспекту Добролюбова, по Тучкову мосту, по Малому проспекту. Пес весело несся вперед, почти не оглядываясь на хозяина, – хорошо знал дорогу.
Они свернули на 3-ю линию, пересекли и Средний, и Большой и, наконец, остановились у красивого четырехэтажного дома. Дмитрий, подняв голову, смотрел на эркер третьего этажа, увитый изнутри лианами и ползучими растениями.
Пес сел рядом и тоже задрал голову, рассматривая ему одному известно что.
Он уже не раз приходил сюда с хозяином и знал, что тут полагается постоять, посмотреть, помолчать. Такой ритуал.
– Занавесили, брат, ничего не увидишь, – вздохнул Дмитрий. – Вот такая икебана.
Эта фраза тоже была ритуальной. Сейчас, насколько знал Чак, последует несколько сдержанных вздохов, потом хозяин скажет: «Ладно», и они потрусят домой.
Но в этот раз все пошло по-другому. Может быть, потому, что из парадной нарисовалась маленькая собачка, белая и кудлатая. Она весело засеменила по тротуару налево к скверу. Чак хотел было броситься к ней, познакомиться, пообнюхиваться, но хозяин железной ладонью схватил его за ошейник.
– Рядом, – приказал он сурово, и вышколенный пес не мог ослушаться. Но одновременно он не мог и отвести глаз от сучки, которая и подстрижена была как-то чудно, не по-собачьи, – задние лапки голые, а на шее грива. Довольно нелепо, если разобраться, но Чак не мог не признать – что-то в этом есть…
Прекрасную незнакомку вела на поводке женщина в голубом плаще. Внимание Чака она не привлекала. Пожалуй, немного необычными были рыжие волосы, которые заставляли вспомнить про соседского кота. К счастью, волосы у женщины вились и казались пушистой шапкой, в то время как шерсть Марса была хоть и пушистой, но совершенно прямой. Это примиряло Чака с хозяйкой прекрасной дамы. Ведь неприятно, когда оказывается, что понравившееся тебе существо связано с кем-то противным. Не дай боже рядом бы вышагивал Марс.
Хозяин, кажется, тоже бы очарован белой пуделицей. Во всяком случае, он не двигался с места, пока представительница прекрасного пола вместе с хозяйкой не перешла улицу и не скрылась в сквере у Академии художеств. Только после этого Дмитрий, как будто очнувшись, сказал псу:
– Ладно, Чак Норрис, пора и домой. Ты видел?
Если бы Чак мог говорить, он бы ответил: "Видел. Очень понравилась.
Особенно голые задние лапы".
Но вслух он этого не сказал.
И они медленно затрусили – на этот раз через Биржевой мост.
– Тебе уже несколько раз звонили с работы, – сказала Агния вместо приветствия. – Разбудили меня.
– Ну вообще-то не такая рань, – ответил Дмитрий, уводя Чака в ванную мыть лапы.
– Я вчера до двух писала статью о Мартине Стайне, очень интересном молодом дирижере. Сегодня у него будет прием в «Астории». Меня, между прочим, тоже пригласили, – объявила сестра.
– Поздравляю.
– Мне дали пригласительный билет на два лица, – торжественно продолжала Агнесса. – Если будешь хорошо себя вести, прилично оденешься и оставишь свои милицейские замашки, то… – она выдержала многозначительную паузу, – я могу…
Агния не договорила, потому что в прихожей зазвонил телефон.
– Самарин? Говорит дежурный по Ладожскому отделению капитан Селезнев. В три часа будет опознание твоего трупа.
– Моего?
– Не валяй дурака. Загрызенной в электричке. Похоже, личность установили.
Носильщик на вокзале паспорт ее нашел. Марина Александровна Сорокина, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, прописана: Фурштатская, двадцать четыре, квартира пятнадцать. Замужем.
– Родственники пытались объявить розыск?
– Ну, Дмитрий Евгеньевич, какой им розыск, когда ее всего четвертые сутки нету.
– Ну да, знаю, – сурово отозвался Самарин. Сколько он пытался доказать, что розыск гораздо легче вести по горячим следам, а не через месяц!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62