А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Из Смирны в Пирей раз в неделю отправлялся пароход. На другой день Латимер отплыл на нем в Грецию.
В течение сентября и октября 1922 года в Грецию бежало восемьсот тысяч человек. Палубы и трюмы были битком набиты несчастными людьми, оборванными и не евшими уже много дней. У некоторых из них на руках были мёртвые дети. Начались эпидемии тифа и оспы.
Истощённая войной страна испытывала недостаток продовольствия и медикаментов и мало чем могла помочь беженцам. Для них организовали специальные лагеря, смертность в которых была просто ужасающей. А тут наступила зима, и люди теперь гибли ещё и от холода. Четвёртая ассамблея Лиги наций на своей сессии в Женеве проголосовала за то, чтобы выделить Организации спасения, возглавляемой Нансеном, пятьсот тысяч золотых франков для немедленной помощи греческим беженцам. Были организованы посёлки, в которых беженцев снабжали продовольствием, медикаментами и одеждой. Эпидемии полностью прекратились. Впервые за всю историю человечества разум и добрая воля помогли остановить страшное бедствие. Казалось, что животное вида Homo sapiens наконец-то задумалось над тем, что такое совесть, и хоть в какой-то мере приблизилось к идеалам гуманизма.
Все это и ещё многое другое рассказал Латимеру его приятель Сиантос в Афинах. Правда, услышав, что Латимер интересуется беженцами, Сиантос сморщил губы.
— Список тех, кто прибыл сюда из Смирны? Довольно трудная задачка. Если б вы видели, что тут тогда делалось… Их было так много, и все в таком ужасном виде… А зачем вам это нужно?
Латимер подумал, что этот вопрос будет постоянно преследовать его. Признаваться, что его заинтересовала судьба преступника, ему, откровенно говоря, очень не хотелось. Несомненно, последовали бы сомнения в выполнимости поставленной задачи; у него самого их было в избытке. Та мысль, что появилась у него в стамбульском морге, иногда казалась ему просто абсурдной. И потому он избрал тактику увёрток от существа дела.
— Мне это нужно для моей новой книги. Вы ведь знаете, как важны подробности. Я хочу проверить, можно ли отыскать следы человека через такой большой промежуток времени.
Сиантос сказал, что теперь ему все стало ясно, а Латимер с грустью подумал: писателям прощают всякого рода экстравагантности. Но это вряд ли характеризует их как людей разумных.
Справочное бюро размещалось в комнате с перегородкой, за которой сидел чиновник. Он только пожал плечами, узнав, что Латимеру надо навести справки о некоем Димитриосе Макропулосе, упаковщике инжира, который прибыл в Афины в октябре 1922 года.
— Если этот человек у нас зарегистрирован, то мы его, конечно, найдём. Благодаря организации и терпению можно решить любой вопрос. Прошу вас, пройдите сюда.
Они спустились по каменной лестнице в просторное подвальное помещение, где было множество стоящих друг на друге стальных ящичков.
— Организация, — пояснил чиновник, — в этом весь секрет могущества современного государства. Только благодаря ей мы сможем создать великую Грецию. Но, конечно, сначала надо запастись терпением.
Он прошёл в угол и, вытащив из ящичка карточки, стал перебирать их. На одной он ненадолго задержался.
— Макропулос. Если этот человек у нас зарегистрирован, то мы найдём о нем сведения в ящике № 16. Вот в чем польза организации.
Но в ящике № 16 ничего не оказалось. Чиновник в недоумении развёл руками и ещё раз просмотрел карточки. Никаких сведений о Макропулосе не было. И тут Латимера осенило.
— А что если посмотреть на фамилию Талат?
— Но ведь это турецкая фамилия.
— Да, я знаю, но все-таки давайте посмотрим.
Пожав плечами, чиновник опять прошёл в угол.
— Ящик номер 27, — не слишком стараясь скрыть своё раздражение, объявил чиновник. — А вы уверены, что этот человек прибыл в Афины? Быть может, он оказался в Салониках?
Латимер промолчал, потому что этот вопрос мучил его самого. С замиранием сердца следил он, как пальцы чиновника перебирают карточки. Внезапно тот остановился.
— Ну что, нашли? — выпалил Латимер.
— Действительно, он упаковщик инжира. Только зовут его Димитриос Таладис.
— Позвольте взглянуть, — протянул Латимер руку.
На карточке чёрным по белому было написано: «Димитриос Таладис». Он, Латимер, знал теперь немного больше, чем сам полковник Хаки. Итак, Димитриос воспользовался фамилией Талат на четыре года раньше, чем об этом говорилось в досье. Он просто присоединил к ней греческий суффикс. Имелись тут и другие сведения, о которых не знал полковник.
— Можно, я сниму копию?
— Конечно. Только вы должны это сделать у меня на глазах. Таковы правила.
Под бдительным оком апостола организации и терпения Латимер переписал сведения о Димитриосе в свою записную книжку. Вот этот текст:
№ Т 53462
Национальная организация спасения.
Отдел помощи беженцам. Афины.
Пол: мужской. Имя: Димитриос Таладис. Год и место рождения: 1889, Салоники. Род занятий: упаковщик инжира. Родители: вероятно, умерли. Паспорт или личная карточка: карточка, выданная в Смирне, утеряна. Национальность: грек. Время прибытия: 1922, 1 октября. Откуда: из Смирны. Дополнительные сведения: здоров и трудоспособен. Денег не имеет. Приписан к лагерю в Табурии. Выдана временная личная карточка. Примечание: исчез из лагеря 29 ноября 1922 года. Разыскивается полицией по обвинению в ограблении и покушении на убийство. Ордер на арест подписан 30 ноября 1922 года. По-видимому, бежал на одном из судов.
Вручив карточку чиновнику, хвалёное терпение которого явно истощилось, и соответствующим образом отблагодарив его, Латимер вернулся в отель и погрузился в размышления.
В целом он остался доволен собой. Он провёл это расследование терпеливо и настойчиво, как говорится, в лучших традициях Скотланд-Ярда и благодаря своей догадке (что Димитриос взял фамилию Талат) получил новую информацию. Ему очень хотелось послать отчёт полковнику Хаки, но он постеснялся это сделать. Вряд ли полковник оценит его усердие, ведь труп Димитриоса уже зарыт, а досье погребено в архивах службы безопасности. Ну что ж, теперь на очереди София.
Он попытался вспомнить все, что знал о послевоенной политике Болгарии, и вскоре пришёл к выводу, что эти знания весьма незначительны. Он знал, например, что возглавлявший правительство Александр Стамболийский проводил либеральную политику, но не имел ни малейшего понятия, в чем она конкретно выражалась. На него было совершено покушение, а затем Македонский революционный комитет организовал военный заговор. Стамболийскому удалось бежать из Софии. При попытке ликвидации заговора его убили. Но это лишь канва событий. Какие политические силы стояли за всем этим, каковы подробности, очень важные в таких случаях? Нужно ехать в Софию и выяснить все на месте.
Оформив выездную визу из Греции и въездную визу в Болгарию, он взял билет на ночной поезд Афины — София. Пассажиров было не очень много, и он надеялся, что будет в купе один. Однако минут за пять до отхода поезда носильщик втащил в купе багаж, а через минуту появился и пассажир.
— Приношу мои глубочайшие извинения, но я вынужден нарушить ваше одиночество, — обратился он к Латимеру по-английски.
Это был полный, нездорового вида человек лет пятидесяти пяти. Он повернулся, чтобы расплатиться с носильщиком, и Латимеру сразу бросилось в глаза, как смешно сидят на нем брюки — сзади он удивительным образом напоминал слона. Когда же Латимер разглядел своего попутчика как следует, то забыл об этой смешной черте. У того было сильно опухшее — не то от обжорства, не то от пьянства — лицо с маленькими слезящимися голубенькими глазками, под которыми набухли мешки. Нос был большой, какой-то неопределённой формы, точно резиновый. Наибольшее впечатление производила нижняя часть лица. Бледные распухшие губы кривились в какой-то вымученной улыбке, приоткрывая ослепительно белые вставные зубы. И слезящиеся глаза, и сахарная улыбка придавали лицу такое выражение, будто бы вы имели дело с невинным страдальцем, безропотно сносящим все выпавшие на его долю мучения. Мстительная судьба, обращаясь с ним несправедливо и жестоко, все-таки не уничтожила в нем Веры в доброту человеческую — короче, так мог улыбаться только возведённый на костёр мученик. Этот человек чем-то напомнил Латимеру знакомого священника, который был лишён сана за растрату церковных денег.
— Раз место свободно, — сказал Латимер, — ни о каком нарушении не может быть и речи.
Слушая, как трудно и часто дышит этот человек, Латимер подумал, что он наверняка страдает одышкой и, значит, будет во сне храпеть.
— Как вы хорошо сказали! — воскликнул незнакомец. — В наши дни столько недобрых людей, которые совсем не думают о других! Осмелюсь спросить, далеко едете?
— В Софию.
— Чудесный город, чудесный. А я до Бухареста. Надеюсь, друг другу не помешаем.

Латимер ответил, что тоже надеется на это. Он никак не мог определить кто этот толстяк. По-английски он вроде бы говорил правильно, но с каким-то ужасным вульгарным акцентом, точно рот у него был набит кашей. Кроме того, начав фразу, он, казалось, собирался закончить её на более привычном для него французском или немецком. Видно было, что он учился языку по книгам.
Достав из небольшого чемодана, какой обычно берут с собой в дорогу атташе, пижаму, толстые шерстяные носки и потрёпанную книжку в бумажной обложке, толстяк положил их на верхнюю полку Латимер заметил, что книжка была на французском и называлась «Жемчужины мудрости на каждый день». Затем толстяк вытащил из кармана пачку тоненьких греческих сигарок.
— Вы не возражаете, если я покурю? — сказал он, протягивая пачку Латимеру.
— Сделайте одолжение. Благодарю вас, но мне сейчас курить не хочется.
Поезд набирал скорость Латимер снял пиджак и лёг поверх одеяла. Толстяк, взявшийся было за книгу, вдруг отложил её и обратился к Латимеру.
— Когда проводник сказал мне, что я еду вместе с англичанином, я подумал, как это чудесно.
— Вы очень добры.
— Поверьте, я говорю от всей души.
Дым ел ему глаза, и он промокал навёртывавшиеся слезы шерстяным носком.
— Очень глупо делаю, что курю — сказал он, точно жалуясь кому-то — да и глаза у меня очень слабые. Но, видно, Всемогущий так решил, а Он всегда знает, что делает. Быть может, чтобы я лучше воспринимал красоту Его творения, Матери Природы, чтобы я обратил внимание на великолепие её одежд — на деревья, цветы, облака, голубизну неба, на покрытые снегом вершины, на золото заката.
— Вам просто надо носить очки.
— Если бы мне были нужны очки — покачал головой толстяк, — Всемогущий дал бы мне знак. — Он пристально посмотрел на Латимера. — Неужели вы не чувствуете, мой друг, что где-то над нами, рядом с нами, внутри нас есть некая Власть, некая роковая Сила, которая заставляет нас делать те вещи, которые мы делаем.
— Ну, это серьёзный вопрос.
— Мы не понимаем этого только потому, что недостаточно просты и скромны. Чтобы стать философом, не нужно никакого особого образования. Достаточно быть простым и скромным. — Он смотрел на Латимера, и взгляд его излучал простоту и скромность. — Живи и давай жить другим — вот в чем секрет счастья. И оставим Всемогущему право отвечать на те вопросы, которые вне нашего немощного разумения. Мы не в силах бороться против Судьбы. Если Всемогущему угодно, чтоб мы поступали нехорошо, то, значит, Он видит в этом какую-то цель, которая нам не всегда ясна. Если Всемогущий хочет, чтобы кто-то разбогател, а большинство остались бедными, значит, надо безропотно принять Его волю.
В этом месте отрыжка прервала его разглагольствования. Подняв глаза вверх, он посмотрел на полку, где стояли чемоданы Латимера. На его лице засияла улыбка.
— Я часто думаю, — заявил он, — сколько появляется пищи для размышлений, когда едешь в поезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25