Эта «домашняя» свара скоро вышла за пределы не только республики, но и границ Союза ССР. Исламские фундаменталисты, поначалу скрывавшиеся в тени властных, денежных и клановых интересов, быстро поняли, что если не начать активных действий, то можно вообще остаться ни с чем. Подталкиваемые, вооруженные и обученные на деньги пакистанских и саудовских единоверцев, они стремительно ворвались на поле гражданской войны и безжалостно принялись обращать местное население в свою веру…
Вот и сейчас Рахимов сидел за столом и, разглядывая карту республики, думал о страшной судьбе своего народа. Он был таджиком, но своим народом считал всех советских людей. Офицерская судьба поносила его по Союзу и он видел, что везде – в Средней Азии и на Камчатке, за Полярным кругом и на Украине, простые люди никогда не делились по национальности или цвету кожи. Это они – русские, украинцы, узбеки, татары и все, кто оказывался в этот момент рядом – в голоде, крови и непосильном труде возвели огромную державу. Это их руками убивали своих врагов, те, кто считал себя избранными и руководил страной. Это его народ, став рабом и выполняя волю своих правителей, превратил великую Россию в кровавого людоеда, ставшего пугалом всего мира.
А теперь, теперь Рахимов был нужен в другом качестве и другой генерации чиновников, решивших натянуть личины демократов и делавших вид, что заботится о благе страны, на деле разрушая ее своей некомпетентностью и непомерной жадностью. Но сейчас его больше всего волновало то, что, в спор его Московского и Душанбинского начальства за опий уже вмешалась третья сторона. Воспользовавшись тем, что две первые были заняты кровавым выснением отношений, кто-то, решительно ворвался на территорию Горного Бадахшана и, пользуясь тем, что Кремль почти забыл о пограничниках, проломил рубеж и погнал через республику тоннами опий. Рахимов попытался помешать этому, но его люди тут же нарвались на хорошо вооруженные и обученные отряды, охранявшие караваны с наркотиками. Полковник, отведя своих подчиненных, смог сделать только одно – натравить на чужаков уже появившиеся банды самих бадахшанцев. Они не могли причинить им ущутимого вреда, но некоторым образом тормозили передвижение грузов через свою территорию. По решительности и отточенности действий чужаков, он понял, что имеет дело с европейцами, которые не только прекрасно разбираются в местной обстановке, но и имеют связи с афганскими душманами. По его мнению это могли быть люди из Москвы или Ташкента…
Размышления офицера прервал длинный междугородний звонок.
– Рахимов, – в голосе его помощника было что-то такое, что полковник автоматически выдвинул ящик своего стола и достал из него пистолет, – они перерезали почти полгорода. Я никогда не видел такого ужаса и столько крови!
– Кто, где, откуда ты?
– Я в Турсун-Заде, звоню с КПП полка. Сегодня ночью отряды вахабистов, незаметно просочились в город и устроили резню в микрорайонах. Они убивали всех, кого не считали истинными мусульманами. Тут и русские, и таджики, и узбеки, – было слышно, что офицер сглотнул комок, застрявший в горле, – они убивали, не разбирая, ни пола, ни возраста. Я видел стариков и женщин, здоровенных мужиков и крошечных детей. На мой взгляд, за ночь убито больше десяти тысяч человек. Они даже не сопротивлялись…
– Ты сошел с ума, – закричал Рахимов, – такого не может быть!
– Это мир сошел с ума, – в голосе помощника звучала отрешенность человека, только что увидевшего столько горя, что полковник, собравшийся выругаться, сомкнул уста.
– Здесь, вокруг ограды полка собрались тысячи людей. Они просят помощи, защиты.
– Так помогите им.
– У меня всего два десятка человек. Мы несколько часов вели бой с вахабистами, я потерял троих и едва защитил одну многоэтажку.
– А что командир полка?
– Он доложил в штаб корпуса. Ему запретили вмешиваться в конфликт, назвав его внутритаджикским делом.
Рахимов выругался, потом, помедлив, приказал:
– Начни организовывать отряды самообороны, народное ополчение, черт побери, что угодно. Открой склад военкома, раздай людям оружие.
– Оно уже досталось вахабистам, – перебил его офицер.
– Конфискуй охотничьи ружья, делай пики, копья, сабли, смотри сам, на месте, – Рахимов кричал, понимая свое бессилие. – Продержись пару часов – я вышлю тебе ветолет с оружием. Встречай его на городской площади.
Когда офицер положил трубку, Рахимов некоторое время сидел, уставясь на свой пистолет, потом рывком подтянул к себе телефон без диска и поднял трубку:
– Соедини меня с «Гранитом». «Гранит»? Дай мне «Сыроежку». «Сыроежка»? Дай мне «Патефон». Полковник Рахимов, – бросил он, услышав голос телефониста, – найди мне командира полка!
– Васильев, – спокойный, окающий голос командира полка вызвал у полковника раздражение, но он, сдерживая себя, поздоровался и спросил, – ты можешь защитить горожан?
– Только тех, кто стоит за воротами и вокруг забора, – ответил командир, – я просил у командира корпуса разрешения вывести людей и очистить город от бандитов, но он приказал не вмешиваться.
– А когда мы с тобой в Афгане драпали из того ущелья, хотя у тебя и у меня был приказ драться до последнего солдата, ты о чем думал?!
– О своих бойцах, о матерях, которые их ждут, – выругался полковник, – а ты, Рахимов, мне на психику не дави. Привези приказ от командира корпуса или дивизии, я тебе мигом город очищу.
– А до этого будешь смотреть как на твоих глазах будут резать людей?
– Да, буду! – Закричал офицер, – у меня тоже дети и я не хочу оставить их сиротами и идти под трибунал, понял?! А твои, твои гебешники знаешь что сделали? Посадили свои семьи на машины, выставили у бортов охрану и укатились из города. Как ты это называешь, а?!
– Но ты-то не ушел и помощник мой, майор Кенджаев, не ушел.
– Был он только что у меня, кричал здесь, руками махал и грозил мне карами небесными.
– Дело разве в карах? Как ты после того, что произошло, будешь в глаза своим детям смотреть? Ты, офицер, защитник справедливости и чести!
– А у московского дерьма, у тех сук, которые нас с тобой посылали в Афган, а сейчас бросают, как кость, толпе, связав по рукам и ногам, есть честь?
– Ты от ответа не уходи, с этими подонками если не мы, так сами история разберется.
– Насрать мне на историю, я тебя о сегодняшнем дне спрашиваю!
– И я о том же.
– Не хочешь сам послать своих солдат, дай им это сделать самим. – Рахимов нашел выход из создавшегося положения.
– То есть?
– У тебя в полку есть таджики? – Рахимов говорил, пристукивая рукятью пистолета по столу и не замечал этого.
– Три лейтенанта – танкиста и десятка полтора бойцов.
– Так пусть они сядут на свои танки и выйдут в город.
– Ты что?– Командир полка чуть не задохнулся от ярости, – не понимаешь о чем говоришь?! Я же тебе русским языком сказал – у меня приказ не вмешиваться!
– А ты и не вмешивайся. Пусть они это сделают против твоей воли, а когда уже будут за воротами, тогда ты отдай приказ об их аресте и доложи начальству, что они дизертировали, желая защитить от смерти родственников. Уверен, что танки, с моими людьми на броне, вышибут этих подонков из города. А там, через день – другой, будут уже другие власти, которые сами позаботятся о своих жителях.
Трубка молчала.
– Алешка, – взмолился Рахимов, – ты же сам себе не простишь того, что не попытался спасти людей, я же тебя знаю…
– Хорошо, – в голосе офицера звучали спокойствие и решительность. Я разрешу им выйти из расположения на трех танках с полным боекомплектом. В этом вселенском бардаке такое могут и простить.
– Спасибо, Васильев.
ГЛАВА 16
Переброску опия через Узбекистан, Киргизию, Казахстан и Россию Чабанов организовал, широко и дерзко. Наркотик везли в трубах большего диаметра, направлявшихся на строительство нефте– и газопроводов. Прямо на заводе, производившем высоковольный кабель, его закатывали в медную оплетку и сматывали в бухты, оставив, собственно, самого кабеля метра по три – четыре. Так, что если вдруг дотошному таможеннику на польско-советской границе захотелось бы проверить груз, он бы наткнулся на самый настоящий многожильный медный кабель. Вблизи столицы Киргизии по распоряжению Леонида Федоровича было создано больше двух десятков лабораторий, перерабатывающих опий-сырец в героин. Часть его реализовывалась и вывозилась в обычном виде. А часть – тайно перебрасывали в Туркмению и там, на огромной бахче, мешочки с наркотиком вращивали в арбузы. Потом, когда они достигали зрелости, их вагонами развозили по всей России. Серьезный человек обратил бы внимание на то, что некоторые составы с арбузами и дынями охраняли так, как не охраняли товары западных фирм, но таких уже не было. Вся страна занималась политикой и, кто в страхе, кто в надежде на лучшее, ждали перемен. А Чабанов делал деньги и через свои фирмы на Западе вкладывал их в электронику, газо-и нефтедобычу, домостроение и банковские операции с недвижимостью…
* * *
Краем глаза он увидел выдвигающийся из-за камня черный ствол гранатомета и, не раздумывая, оттолкнулся обеими ногами от брони БРДМа. В воздухе его догнал тяжелый удар и жгучая волна взрыва опалила огнем лицо и руки. Только потом он почувствовал, как острые камни врезались в спину и по правому плечу побежал горячий ручеек крови. Не обращая внимания ни на боль в спине, ни на почти онемевшую руку, он рванул отвороты куртки и одним движением натянул ее на голову, погасив горящие волосы. Только потом он услышал крики боли, свирепый солдатский мат и вопли атакующих душманов. Не поднимая головы, он повел глазами по сторонам и увидел, что у пулемета, на шедшем вслед за его машиной броневике, стоит его начальник штаба и короткими очередями бъет по рыжым скалам. Майор оглянулся и, встретившись с ним глазами, улыбнулся. «Жив!» – Понял он движение губ своего друга и, приподнявшись, оглянулся. В колонне горели три машины и два броневика. Идущий впереди танк, медленно поводя башней, бил из пушки куда-то вверх. Из-под колес бронетранспортеров рокотали автоматные очереди – его солдаты вели бой с нападавшими. Он встал и, глядя на начальника штаба, стремительными рывками менявшего пулеметную ленту, шагнул к нему… и тут что-то задребезжало. Он вскинул автомат и пришел в себя.
Кто-то стоял за порогом его квартиры и беспрерывно давил кнопку звонка. Министр окончательно проснулся и, передернув затвор «Узи», с которым с некоторых пор почти не расставался, неслышно подошел к двери. Прижавшись к стене вблизи дверного проема, он поднес стоявшую тут клюку к глазка и несколько раз прикрыл и открыл стеклышко. Трель стихла, но никто не стрелял. Только тогда он, держа палец на спусковом крючке автомата, сам заглянул в глазок. За дверью стоял Мурад Эсенов. Он заведовал отделом ЦК Компартии Туркменистана и был тайным агентом и старым другом министра. Тот распахнул дверь и втащил приятеля через порог.
– Что ж ты делаешь?! – Прошептал министр, когда они вошли в его кабинет, – как ты мог открыто прийти ко мне?
– А ты, – Мурад кивнул на автомат в его руках, – почему не перейдешь жить в военный городок и не поставишь около порога охрану?
– Ты хочешь, чтобы я жил как в аквариуме?
– А ты не думал, что ради тебя они могут рвануть этот дом, угробив ни в чем не повинных людей?
Министр улыбнулся и отрицательно покачал головой:
– Ты слишком долго прожил за пределами Туркмении. Тут рядом со мной живут две семьи из такого рода, что в этом доме даже комара опасно убивать. Меня, за порогом моей квартиры – да, но жителей дома не тронет никто.
Эсенов усмехнулся и тяжело опустился в кресло.
– Ты, министр внутренних дел, генерал, а ведешь себя, как пацан. Спрятал семью в российской деревне, ходишь по дому с автоматом в руках, а веришь в силу средневековых обычаев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Вот и сейчас Рахимов сидел за столом и, разглядывая карту республики, думал о страшной судьбе своего народа. Он был таджиком, но своим народом считал всех советских людей. Офицерская судьба поносила его по Союзу и он видел, что везде – в Средней Азии и на Камчатке, за Полярным кругом и на Украине, простые люди никогда не делились по национальности или цвету кожи. Это они – русские, украинцы, узбеки, татары и все, кто оказывался в этот момент рядом – в голоде, крови и непосильном труде возвели огромную державу. Это их руками убивали своих врагов, те, кто считал себя избранными и руководил страной. Это его народ, став рабом и выполняя волю своих правителей, превратил великую Россию в кровавого людоеда, ставшего пугалом всего мира.
А теперь, теперь Рахимов был нужен в другом качестве и другой генерации чиновников, решивших натянуть личины демократов и делавших вид, что заботится о благе страны, на деле разрушая ее своей некомпетентностью и непомерной жадностью. Но сейчас его больше всего волновало то, что, в спор его Московского и Душанбинского начальства за опий уже вмешалась третья сторона. Воспользовавшись тем, что две первые были заняты кровавым выснением отношений, кто-то, решительно ворвался на территорию Горного Бадахшана и, пользуясь тем, что Кремль почти забыл о пограничниках, проломил рубеж и погнал через республику тоннами опий. Рахимов попытался помешать этому, но его люди тут же нарвались на хорошо вооруженные и обученные отряды, охранявшие караваны с наркотиками. Полковник, отведя своих подчиненных, смог сделать только одно – натравить на чужаков уже появившиеся банды самих бадахшанцев. Они не могли причинить им ущутимого вреда, но некоторым образом тормозили передвижение грузов через свою территорию. По решительности и отточенности действий чужаков, он понял, что имеет дело с европейцами, которые не только прекрасно разбираются в местной обстановке, но и имеют связи с афганскими душманами. По его мнению это могли быть люди из Москвы или Ташкента…
Размышления офицера прервал длинный междугородний звонок.
– Рахимов, – в голосе его помощника было что-то такое, что полковник автоматически выдвинул ящик своего стола и достал из него пистолет, – они перерезали почти полгорода. Я никогда не видел такого ужаса и столько крови!
– Кто, где, откуда ты?
– Я в Турсун-Заде, звоню с КПП полка. Сегодня ночью отряды вахабистов, незаметно просочились в город и устроили резню в микрорайонах. Они убивали всех, кого не считали истинными мусульманами. Тут и русские, и таджики, и узбеки, – было слышно, что офицер сглотнул комок, застрявший в горле, – они убивали, не разбирая, ни пола, ни возраста. Я видел стариков и женщин, здоровенных мужиков и крошечных детей. На мой взгляд, за ночь убито больше десяти тысяч человек. Они даже не сопротивлялись…
– Ты сошел с ума, – закричал Рахимов, – такого не может быть!
– Это мир сошел с ума, – в голосе помощника звучала отрешенность человека, только что увидевшего столько горя, что полковник, собравшийся выругаться, сомкнул уста.
– Здесь, вокруг ограды полка собрались тысячи людей. Они просят помощи, защиты.
– Так помогите им.
– У меня всего два десятка человек. Мы несколько часов вели бой с вахабистами, я потерял троих и едва защитил одну многоэтажку.
– А что командир полка?
– Он доложил в штаб корпуса. Ему запретили вмешиваться в конфликт, назвав его внутритаджикским делом.
Рахимов выругался, потом, помедлив, приказал:
– Начни организовывать отряды самообороны, народное ополчение, черт побери, что угодно. Открой склад военкома, раздай людям оружие.
– Оно уже досталось вахабистам, – перебил его офицер.
– Конфискуй охотничьи ружья, делай пики, копья, сабли, смотри сам, на месте, – Рахимов кричал, понимая свое бессилие. – Продержись пару часов – я вышлю тебе ветолет с оружием. Встречай его на городской площади.
Когда офицер положил трубку, Рахимов некоторое время сидел, уставясь на свой пистолет, потом рывком подтянул к себе телефон без диска и поднял трубку:
– Соедини меня с «Гранитом». «Гранит»? Дай мне «Сыроежку». «Сыроежка»? Дай мне «Патефон». Полковник Рахимов, – бросил он, услышав голос телефониста, – найди мне командира полка!
– Васильев, – спокойный, окающий голос командира полка вызвал у полковника раздражение, но он, сдерживая себя, поздоровался и спросил, – ты можешь защитить горожан?
– Только тех, кто стоит за воротами и вокруг забора, – ответил командир, – я просил у командира корпуса разрешения вывести людей и очистить город от бандитов, но он приказал не вмешиваться.
– А когда мы с тобой в Афгане драпали из того ущелья, хотя у тебя и у меня был приказ драться до последнего солдата, ты о чем думал?!
– О своих бойцах, о матерях, которые их ждут, – выругался полковник, – а ты, Рахимов, мне на психику не дави. Привези приказ от командира корпуса или дивизии, я тебе мигом город очищу.
– А до этого будешь смотреть как на твоих глазах будут резать людей?
– Да, буду! – Закричал офицер, – у меня тоже дети и я не хочу оставить их сиротами и идти под трибунал, понял?! А твои, твои гебешники знаешь что сделали? Посадили свои семьи на машины, выставили у бортов охрану и укатились из города. Как ты это называешь, а?!
– Но ты-то не ушел и помощник мой, майор Кенджаев, не ушел.
– Был он только что у меня, кричал здесь, руками махал и грозил мне карами небесными.
– Дело разве в карах? Как ты после того, что произошло, будешь в глаза своим детям смотреть? Ты, офицер, защитник справедливости и чести!
– А у московского дерьма, у тех сук, которые нас с тобой посылали в Афган, а сейчас бросают, как кость, толпе, связав по рукам и ногам, есть честь?
– Ты от ответа не уходи, с этими подонками если не мы, так сами история разберется.
– Насрать мне на историю, я тебя о сегодняшнем дне спрашиваю!
– И я о том же.
– Не хочешь сам послать своих солдат, дай им это сделать самим. – Рахимов нашел выход из создавшегося положения.
– То есть?
– У тебя в полку есть таджики? – Рахимов говорил, пристукивая рукятью пистолета по столу и не замечал этого.
– Три лейтенанта – танкиста и десятка полтора бойцов.
– Так пусть они сядут на свои танки и выйдут в город.
– Ты что?– Командир полка чуть не задохнулся от ярости, – не понимаешь о чем говоришь?! Я же тебе русским языком сказал – у меня приказ не вмешиваться!
– А ты и не вмешивайся. Пусть они это сделают против твоей воли, а когда уже будут за воротами, тогда ты отдай приказ об их аресте и доложи начальству, что они дизертировали, желая защитить от смерти родственников. Уверен, что танки, с моими людьми на броне, вышибут этих подонков из города. А там, через день – другой, будут уже другие власти, которые сами позаботятся о своих жителях.
Трубка молчала.
– Алешка, – взмолился Рахимов, – ты же сам себе не простишь того, что не попытался спасти людей, я же тебя знаю…
– Хорошо, – в голосе офицера звучали спокойствие и решительность. Я разрешу им выйти из расположения на трех танках с полным боекомплектом. В этом вселенском бардаке такое могут и простить.
– Спасибо, Васильев.
ГЛАВА 16
Переброску опия через Узбекистан, Киргизию, Казахстан и Россию Чабанов организовал, широко и дерзко. Наркотик везли в трубах большего диаметра, направлявшихся на строительство нефте– и газопроводов. Прямо на заводе, производившем высоковольный кабель, его закатывали в медную оплетку и сматывали в бухты, оставив, собственно, самого кабеля метра по три – четыре. Так, что если вдруг дотошному таможеннику на польско-советской границе захотелось бы проверить груз, он бы наткнулся на самый настоящий многожильный медный кабель. Вблизи столицы Киргизии по распоряжению Леонида Федоровича было создано больше двух десятков лабораторий, перерабатывающих опий-сырец в героин. Часть его реализовывалась и вывозилась в обычном виде. А часть – тайно перебрасывали в Туркмению и там, на огромной бахче, мешочки с наркотиком вращивали в арбузы. Потом, когда они достигали зрелости, их вагонами развозили по всей России. Серьезный человек обратил бы внимание на то, что некоторые составы с арбузами и дынями охраняли так, как не охраняли товары западных фирм, но таких уже не было. Вся страна занималась политикой и, кто в страхе, кто в надежде на лучшее, ждали перемен. А Чабанов делал деньги и через свои фирмы на Западе вкладывал их в электронику, газо-и нефтедобычу, домостроение и банковские операции с недвижимостью…
* * *
Краем глаза он увидел выдвигающийся из-за камня черный ствол гранатомета и, не раздумывая, оттолкнулся обеими ногами от брони БРДМа. В воздухе его догнал тяжелый удар и жгучая волна взрыва опалила огнем лицо и руки. Только потом он почувствовал, как острые камни врезались в спину и по правому плечу побежал горячий ручеек крови. Не обращая внимания ни на боль в спине, ни на почти онемевшую руку, он рванул отвороты куртки и одним движением натянул ее на голову, погасив горящие волосы. Только потом он услышал крики боли, свирепый солдатский мат и вопли атакующих душманов. Не поднимая головы, он повел глазами по сторонам и увидел, что у пулемета, на шедшем вслед за его машиной броневике, стоит его начальник штаба и короткими очередями бъет по рыжым скалам. Майор оглянулся и, встретившись с ним глазами, улыбнулся. «Жив!» – Понял он движение губ своего друга и, приподнявшись, оглянулся. В колонне горели три машины и два броневика. Идущий впереди танк, медленно поводя башней, бил из пушки куда-то вверх. Из-под колес бронетранспортеров рокотали автоматные очереди – его солдаты вели бой с нападавшими. Он встал и, глядя на начальника штаба, стремительными рывками менявшего пулеметную ленту, шагнул к нему… и тут что-то задребезжало. Он вскинул автомат и пришел в себя.
Кто-то стоял за порогом его квартиры и беспрерывно давил кнопку звонка. Министр окончательно проснулся и, передернув затвор «Узи», с которым с некоторых пор почти не расставался, неслышно подошел к двери. Прижавшись к стене вблизи дверного проема, он поднес стоявшую тут клюку к глазка и несколько раз прикрыл и открыл стеклышко. Трель стихла, но никто не стрелял. Только тогда он, держа палец на спусковом крючке автомата, сам заглянул в глазок. За дверью стоял Мурад Эсенов. Он заведовал отделом ЦК Компартии Туркменистана и был тайным агентом и старым другом министра. Тот распахнул дверь и втащил приятеля через порог.
– Что ж ты делаешь?! – Прошептал министр, когда они вошли в его кабинет, – как ты мог открыто прийти ко мне?
– А ты, – Мурад кивнул на автомат в его руках, – почему не перейдешь жить в военный городок и не поставишь около порога охрану?
– Ты хочешь, чтобы я жил как в аквариуме?
– А ты не думал, что ради тебя они могут рвануть этот дом, угробив ни в чем не повинных людей?
Министр улыбнулся и отрицательно покачал головой:
– Ты слишком долго прожил за пределами Туркмении. Тут рядом со мной живут две семьи из такого рода, что в этом доме даже комара опасно убивать. Меня, за порогом моей квартиры – да, но жителей дома не тронет никто.
Эсенов усмехнулся и тяжело опустился в кресло.
– Ты, министр внутренних дел, генерал, а ведешь себя, как пацан. Спрятал семью в российской деревне, ходишь по дому с автоматом в руках, а веришь в силу средневековых обычаев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49