А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


— Черт, — сказал Профессор, — чтоб он сдох, этот твой академик!
— Уже, — горестно покивал головой Банкир. — Уже сдох. Я недавно прочел некролог в газете. Оказывается, он был гордостью державы. Представляешь? Про нас с тобой такого не напишут, как ты полагаешь, Юрик?
Профессор, хорошо знавший привычки Банкира, отпрянул назад и распластался по гнилым доскам ворот, за которыми стоял его “уазик”, которым он так и не успел воспользоваться. Колени его подогнулись.
— Да, Юрик, — почти нежно сказал Банкир. — Не стоит терять время. Встретимся у козолупа на шестке, как говаривали предки.
Он начал поднимать руку с пистолетом. Профессор заметался, ища спасения, но выхода не было: позади, справа и слева были гнилые доски и черные от старости бревна сарая, а прямо перед ним стояла сама смерть в образе грузного мужчины с фигурой начавшего терять форму боксера-тяжеловеса, державшего в вытянутой вперед руке тяжелый заграничный пистолет. Поняв это, он перестал метаться и стал более или менее ровно, выпрямив колени и прислонившись спиной к воротам.
— Чтоб ты сдох, — раздельно сказал он Банкиру и поднял к небу небритое лицо.
Катя снова с трудом сдержала глупый смешок — ее злой гений приобрел сейчас неуловимое, но очень сильное сходство со своим устремленным в заоблачные выси нужником. Право же, несмотря на драматичность момента, это было очень смешно — если вдуматься, конечно. У Кати было достаточно времени на то, чтобы вдуматься и оценить мрачноватый юмор ситуации, непонятный для непосвященных, и она сильно закусила нижнюю губу, чтобы не расхохотаться и не испортить представление.
Чтобы лучше видеть, она привстала на полусогнутых ногах, опершись всей тяжестью тела на обшитую прибитыми внахлест досками стенку нужника, и как можно дальше вытянула шею, выставив из укрытия голову, как подводная лодка выставляет перископ на поверхность враждебного моря. Трухлявая доска, за долгие годы насквозь пропитавшаяся резким и отвратительным запахом человеческих экскрементов, подалась под ее бездумными руками, соскочила с проржавевших гвоздей и с треском отлетела прочь.
Катя потеряла равновесие и с громким шорохом и треском обрушилась в сухой бурьян, не выпустив, однако, рукоятку своих мгновенно ставших бесполезными вил. Она сразу же вскочила, внезапно оказавшись на совершенно открытом месте, по пояс скрытая путаницей стеблей и колючих соцветий, а выше пояса представляющая собой завидную мишень для каждого, у кого могло возникнуть желание попрактиковаться в стрельбе. Желающие нашлись в тот же миг. Банкир резко обернулся с мягкой грацией крупного хищника. Ствол его “беретты” описал в воздухе длинную стремительную дугу, безошибочно найдя новую цель, и Катя на мгновение заглянула в черный бездонный зрачок собственной гибели, когда обрамленный сверкающим срезом металла кружок беременной смертью черноты уставился ей в переносицу.
Кто-то однажды сказал, что время относительно. Для Кати этот миг растянулся на столетия, и внутри этих неисчислимых столетий было навалом времени — его могло хватить буквально на все, и Катя постаралась использовать его с максимальной отдачей. Палец Банкира медленно, как в кино, начал давить на спусковой крючок, а Катя, скрупулезно рассчитав время, расстояние и собственные невеликие силы, размахнулась, с натугой метнув в него запачканные коровьим навозом вилы и едва не вывихнув руку в плечевом суставе, и в тот же миг нырнула в сторону, в бурьян, в крапиву, на податливую, как свежее дерьмо, и так же воняющую землю, и покатилась куда-то влево, ломая сухие трубчатые стебли, слыша, как замедленно и глухо пролаяла страшная банкирова “беретта” — ду-банг! — и пуля с треском влепилась в гнилые доски нужника. Банкир медленно, как в страшном сне, стал опрокидываться назад, беспомощно хватаясь окровавленными руками за торчащие из груди навозные вилы, и она, торжествуя победу, встала на четвереньки в крапиве и уже подтянула под себя правую ногу, чтобы встать, когда увидела и поняла, что не в меру разыгравшееся воображение подвело ее: Банкир был цел и невредим, а дуло “беретты” снова смотрело ей прямо в лоб.
— Вот блин, — сказала Катя.
И раздался выстрел.
Мотоцикл был и вправду слишком мощный и чересчур тяжелый.
Правда, последнее обстоятельство не очень мешало Колокольчикову, который и сам не отличался излишней хрупкостью, но вот на то, чтобы освоиться с непривычной мощью, понадобилось некоторое время. Несколько раз старшему лейтенанту только чудом удалось избежать аварии — каждый раз гуля на незащищенном затылке начинала болезненно пульсировать. Но в конце концов он нашел общий язык с этой сверкающей хромом и черным лаком зверюгой и немного расслабился, а через восемнадцать секунд или около того его остановил, метнувшись со своей полосатой палкой-махалкой прямо под огромное переднее колесо, какой-то недомерок в сером, со сверкающей бляхой гаишника на груди.
Колокольчиков затормозил так, что его развернуло поперек улицы, и горящий алчным рвением мусор едва успел отскочить в сторону. Невероятно обострившимся зрением старший лейтенант засек — именно засек, а не заметил, не увидел и не зафиксировал, — что гаишник сильно простужен и все время шмыгает носом, и ему немедленно припомнился незабвенный Штирлиц с его насморочным шуцманом, который остановил его в разбомбленных берлинских кварталах — правда, тот мент был немецкий и работал за страх, а не за липовые штрафы, как этот.
Часто шмыгая носом, гаишник подлетел к мотоциклу, на ходу заученным жестом поднося согнутую кривой лодочкой ладонь к козырьку фуражки — “старшина Иванов, трое детей”, — с праведным гневом в слезящихся глазенках и с пачкой штрафных квитанций в левой руке.
— Инспектор ГАИ старший сержант Др-тр-нов, — неразборчиво представился он, или это просто показалось, что неразборчиво.
Колокольчикову было наплевать на его фамилию, он смотрел вслед удаляющейся машине, боясь пропустить момент, когда она свернет в переулок, и он таки засек этот момент, и только после этого не глядя нащупал рукой клапан нагрудного кармана и сунул сержанту прямо в нос свое удостоверение — сунул излишне резко, так, что тому пришлось отшатнуться, подавшись всем корпусом назад и едва не потеряв фуражку.
Мимо, сверкая огнями и издавая потусторонние звуки, пронесся гаишный “форд” — пронесся мимо заветного переулка и скрылся вдали, распугивая мирных граждан, следующих по своим мирным делам в пешем и конном строю.
— Старший лейтенант Колокольчиков, — отрывисто представился он, — уголовный розыск. Преследую преступника. Прошу не мешать. Отвали, сержант.
Сержант разочарованно шагнул назад, сочтя все же своим долгом пискнуть:
— Шлем бы надел, старлей, а то опять остановят.
— Какой, на хрен, шлем... — досадливо бросил Колокольчиков, разворачивая тяжелый мотоцикл, но сержант выразительно повел глазами, и он увидел, что да, на руле таки болтается запасной шлем, и сочно выматерился, напяливая на голову тесную, размалеванную абстрактными полосами и дугами посудину, и немедленно бросил мотоцикл в жерло улицы, обдавая сержанта клубами бензинового перегара, и резко свернул, не снижая скорости, в лучших традициях, как встарь, как в восемнадцать лет, услышав, как завизжала резина и успев подумать, что угробил последние приличные ботинки — точнее, только правый, но ведь не будешь же ходить в одном левом ботинке, правда?
— Козел, — обиженно сказал старший сержант Др-тр-нов, возвращаясь к несению своих трудных и опасных служебных обязанностей. Он никогда в жизни не слыхал о печально знаменитом кольце Борджиа, но через два дня обкурившийся марихуаной рэкетир с вещевого рынка, остановленный им по поводу негорящего подфарника, всадил в него пять пуль из старенького тульского нагана, и сержант скончался на месте, не успев донести до козырька сложенную лодочкой ладонь. Некоторые могут и в этом усмотреть действие некоего злого рока, но вот вопрос: а был ли рок на самом деле, или все это простое совпадение? Напарник сержанта свалил рэкетира одним выстрелом, прозвучавшим, правда, несколько запоздало, но ведь может же у человека пистолет зацепиться за что-то в кобуре без участия сверхъестественных сил? Вот и не надо забивать себе голову ерундой. Мало ли, что может случиться на дороге!
Колокольчиков бомбой влетел в переулок и успел заметить в дальнем его конце поворачивающий налево серебристый “вольво”, едва различимый на таком расстоянии. Все-таки он утратил квалификацию, или мотоцикл был слишком тяжел... А может быть, он чересчур резко вывернул руль... Вполне могло быть и так, что в вечной тьме на мгновение приоткрылся некий пылающий адской злобой, светящийся собственным светом алый глаз и коротко глянул вдоль утопающего в желтой листве переулка... Так или иначе, но мотоцикл закружило в смертельном вальсе, ковбой Колокольчиков пулей вылетел из седла, проехал никак не меньше пяти метров, немилосердно царапая правым боком асфальт, и неожиданно остановился, с треском воткнувшись головой в бордюрный камень. Шлем раскололся вдоль, тонированный плексигласовый лицевой щиток, дребезжа, отправился в самостоятельное путешествие вприпрыжку, и старший лейтенант сказал нехорошее слово, памятное ему с той далекой золотой поры, когда он еще не вполне понимал, что это слово означает.
Он медленно сел, сжимая оцарапанными руками половинки расколовшейся надвое головы. Секунду спустя он обнаружил, что раскололась все-таки не голова, а шлем, яростно содрал его с головы и отшвырнул в сторону. Немедленно выяснилось, что асфальт в переулке не пострадал, но зато правому боку старшего лейтенанта изрядно досталось — кожаная куртка свисала кровавыми клочьями, перемазанные джинсы лопнули вдоль и поперек, а из разбитого локтя капала кровь.
Поодаль глупо взревывал, лежа на боку, поцарапанный, даже, кажется, слегка помятый, но в остальном вполне пригодный к дальнейшему использованию мотоцикл. Колокольчиков с натугой поставил железного дурака на копыта, оседлал его и поехал переулком, соблюдая максимальную осторожность и стараясь не замечать сочувственно недоумевающих, а порой и откровенно злорадных взглядов публики. Его сильно качало, и все время хотелось двух вещей одновременно: прилечь под первым попавшимся деревом и там же блевануть, для устойчивости придерживаясь дрожащей рукой за шершавый ствол. Колокольчиков решил, что, если через пять минут не наткнется на след “вольво”, то именно так и поступит. В конце концов, он был на больничном, а теперь, после того, что случилось, так, пожалуй что, и на двух сразу. Ему пришлось расспросить несколько прохожих, мужественно выдерживая их испуганные взгляды. Он понимал, что винить этих людей не в чем — им было, отчего выглядеть испуганными. Правая штанина джинсов из голубой превратилась в бурую, бок под изодранной курткой саднил и неприятно подмокал кровью, а глаза, как он сам чувствовал, нехорошо косили после последнего удара головой о бордюр. Тем не менее, ему посчастливилось поймать юного бездельника на роликовых коньках, который видел “вольво” с разбитым ветровым стеклом и мог достаточно уверенно показать, куда тот поехал. В благодарность за полученную ценную информацию Колокольчиков признался, что он из уголовного розыска, что в машине сидит опасный преступник, и объявил юному бездельнику благодарность от лица службы, чему тот, похоже, не очень-то обрадовался.
Он нашел брошенный автомобиль в проходном дворе выселенного и предназначенного на снос дома. “Вольво” сиротливо стоял с распахнутыми дверцами, а поодаль валялись два трупа. Хорошенько поискав, старший лейтенант нашел под передним сиденьем машины четыре гильзы и с облегчением убедился, что они не от “вальтера”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54