— Значит, я неправильно выразилась, — сказала Катя. — Я имела в виду вас с Селивановым. Вы на это сможете пойти?
— Думаю, смогли бы, — тяжело кивнул непослушной головой Колокольчиков. — Я бы, наверное, пошел. Не знаю, как майор. Только что нам за выгода? Представь: ты сдаешь нам Банкира и Прудникова...
— Трупы Банкира и Прудникова, — поправила его Катя.
— Хорошо, трупы. Ты сдаешь нам трупы, мы берем тебя. Законность соблюдена, ментовская совесть чиста, раскрываемость повышается, премиальные капают... какой нам смысл тебя отрубать?
— Меня вы не возьмете, — спокойно сказала Катя. — Разве что уже холодную. А я постараюсь прихватить с собой побольше народу. Ты же видишь, мне терять нечего. В зону я не пойду.
— Знаешь, как это называется? — через силу усмехнулся Колокольчиков. — Детский лепет. Впрочем, я тебя понимаю. В зоне ты точно долго не проживешь.
— Короче говоря, — сказала Катя, — завтра примерно в это же время сюда приедет Банкир... думаю, что приедет. Ваше дело ментовское: дуть в свистки, суетиться и стрелять в воздух — короче, отвлекать охрану. Я беру Банкира и еду с ним к Профессору. Все. И расстанемся друзьями, — добавила она, вспомнив Костика.
— Все гениальное просто, — с натужной иронией сказал Колокольчиков. — А почему ты решила, что Банкир вот так запросто отвезет тебя к Прудникову?
— А я его попрошу... Дай-ка я все-таки перевяжу тебе голову, старлей, а то как бы последние мозги не вытекли.
— Там что, дырка? — поинтересовался Колокольчиков.
— Нету, нету, не дрожи. Череп у тебя типично ментовский, гвозди можно ровнять.
— Спасибо, — сказал Колокольчиков. — Чем это ты меня?
— А молотком, — откликнулась Катя уже из ванной. — Я женщина одинокая, у меня в хозяйстве все есть: и молоток, и дрель...
— Хорошо, что не дрелью, — сказал Колокольчиков.
— Почему это хорошо? — спросила Катя, возвращаясь с мотком бинта.
— Терпеть не могу, как они жужжат, — признался Колокольчиков. — На бормашину похоже, а я ее боюсь больше всего на свете.
— Эх ты, — сказала Катя, подходя, — моя милиция меня бережет... Надеюсь, обойдется без глупостей?
— Здоровья у меня на глупости нет, — вздохнул Колокольчиков. — А жаль. Глупости ведь разные бывают.
— Слюни подбери, — сказала Катя, присаживаясь рядом с ним на корточки. Ее голое гладкое колено оказалось прямо у Колокольчикова перед носом, и он стал смотреть на это колено, чувствуя, как в нем постепенно просыпается желание делать глупости. — Пришел сюда с пистолетом, а теперь глазки строит, — продолжала между тем Катя, ловко бинтуя ему голову. — Старший лейтенант Колокольчиков при исполнении служебных обязанностей, будучи контужен и прикован к батарее собственными наручниками, делал преступнице нескромные предложения... Что скажет майор Селиванов? Ну вот, на первый случай сойдет. В твоей ментовке тебя перебинтуют, и больше не входи к женщинам без стука.
Она снова ушла в ванную и через минуту вернулась в свитере и джинсах. Сдернув со штатива куртку, она натянула ее на плечи и взяла со стола пистолет Колокольчикова, который, оказывается, все это время пролежал там.
— Это я возьму себе, ты уж не обессудь, — деловито сказала она, засовывая пистолет во внутренний карман куртки.
Колокольчиков вздохнул. “Хорошо бы отделаться строгим выговором”, — подумал он с тоской. Катя вышла в прихожую и тут же вернулась, неся телефон, за которым волочился длинный провод.
— Это тебе, — сказала она. — Когда я уйду, позвонишь Селиванову, пускай он тебя заберет. Передашь ему наш разговор. Да, это тоже твое, — она бросила на колени Колокольчикову его служебное удостоверение. — Выздоравливай, старлей.
Она вышла, аккуратно притворив за собой дверь. Колокольчиков снова вздохнул, придвинул к себе телефон и стал набирать номер, неловко орудуя левой рукой.
— Сан Саныч, — сказал он в трубку, — Колокольчиков говорит. Тут такое дело...
Он на секунду замялся, опять протяжно вздохнул, вознес к небу коротенькую молчаливую молитву и стал излагать.
Глава 12
Грузный мужчина с комплекцией начинающего терять форму боксера-тяжеловеса бросил взгляд на золотой “ролекс” и раздавил в пепельнице сигарету.
— Время, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, и неторопливо поднялся из глубокого кожаного кресла.
— Может быть, все-таки не стоит, Банкир? — с надеждой спросил заросший густой иссиня-черной бородой человек, поспешно вскакивая со своего места. — Боюсь, нечисто тут. А ну, как засада?
— Не сепети, Борода, — сказал Банкир и солидным округлым жестом провел ладонью по лысому черепу. — Какая засада? Откуда ей там взяться? Эта соплячка к ментам не пойдет. Раньше — да, могла, но не теперь. Она, дружок, теперь по самое некуда увязла, и дорога ей одна — в зону. А в зоне о ней позаботятся... Но она к ментам не пойдет. Ей, пташке божьей, кажется, что она сможет у меня жизнь свою выторговать. Опять же, могла бы, кабы раньше об этом подумала. Я ведь добрый, ты знаешь.
Борода с самым серьезным видом покивал головой.
— Давай я сам съезжу, — предложил он. — Ну, зачем ты туда поедешь? Легавка землю роет, аж комья летят. Отсидеться бы тебе, не рисковать. А я бы ребят взял и смотался туда и обратно. Всех делов-то на две минуты — курицу эту замочить...
Банкир медленно повернул голову и надолго остановил на Бороде тяжелый тусклый взгляд. Борода увял.
— Ну, чего ты, в самом деле, — не выдержав, промямлил он. — Я ведь хотел как лучше...
— Замочить... — с непередаваемо презрительной интонацией процедил Банкир сквозь белоснежные зубные протезы. — Замочить... Все верно. Чего уж проще — бабу замочить. Сколько раз вы ее уже мочили, уроды?! — вдруг страшным голосом заорал он. — Сколько раз, я тебя спрашиваю?! И скольких из вас она уже перемочила? А сама, между прочим, жива и здорова! Телефончик вот раздобыла, стрелки мне забивает, сука! А ты знаешь, как она его раздобыла, этот телефончик?! По харе твоей песьей вижу, что знаешь! Одна баба против вас, а вы дохнете пачками, как наши воины в Чечне! Твари позорные, суки лагерные, нары по вас плачут, так вы же и меня за собой утянете, козлы безмозглые! Нет уж, дружочек, — сказал он вдруг совершенно спокойно и далее вкрадчиво, — я с вами поеду. Вы ее, конечно, замочите, только я хочу на это своими глазами посмотреть. Убедиться хочу, что она опять из могилы не встанет. Да и послушать интересно, что она петь будет. А менты... Не допрыгнуть им до меня, дружочек ты мой, кишка у них тонка. Только и могут, что за неправильную парковку оштрафовать... Скажи Спиннингу, пускай запрягает.
Сильно уменьшившийся в размерах за время этой тирады Борода, сутулясь, вышел из комнаты. Банкир проводил его длинным нехорошим взглядом и, пробормотав: “Пидоры гнойные, вонючки”, отошел к окну и стал смотреть на улицу. За окном шумели вечнозелеными кронами сосны, тревожимые верховым ветром. По бетонной дорожке, рассекавшей участок надвое, пробежала белка. Охранники в будке у ворот заметили ее и оживились, тыча в ее сторону пальцами. Дурак Лапоть прицелился в белку из автомата и изобразил выстрел, дернувшись от воображаемой отдачи. Большой загоготал, разевая черную пасть и что-то сказал, проиллюстрировав сказанное незатейливой пантомимой. Похоже, он советовал, куда Лаптю следует подвесить беличий хвост.
— Сявки, — презрительно сказал Банкир, наблюдая за этим представлением. — С жиру беситесь, петухи...
Он отвернулся от окна, но в комнате смотреть было не на что — эту дачу он купил совсем недавно, предполагая организовать здесь потайную нору на черный день, и вот, поди ж ты, пригодилась норка, даже обставить толком не успел. Банкир снова испытал приступ глухого раздражения против Профессора. Вот ведь втравил в историю, сучий потрох... Да только кто мог знать, что выполнение рядового заказа обернется настоящей войной? Шестерых он потерял убитыми, да еще четверых повязали вчера менты — не дороговато ли за эту соплячку? Заговоренная она, что ли? И ведь с кладбища никто не ушел, кроме, похоже, этой девки. Или кто-то дал ментам наводочку?
Тогда кто? Кто-нибудь из своих? Да быть такого не может, до самой последней минуты никто не знал, кто конкретно пойдет на это дело. Кому же охота добровольно лезть под ментовские пули?
Вернулся Борода и сообщил, что машина готова и можно отправляться.
— А только остаться бы тебе, Банкир, — просительно сказал он.
— Заткни пасть, — посоветовал ему Банкир. — Ты меня еще учить будешь, шестерка.
Он выдвинул ящик письменного стола ручной работы и переложил из него в карман громоздкую “беретту”, уродливую и страшную, как сама идея убийства.
— Все сам, — сообщил он почтительно стоявшему поодаль Бороде, — все приходится делать самому.
Банкир знал, что именно его так раздражает. Дело было не в потерях — в конце концов, это были всего-навсего мордовороты, обыкновенные бандиты, ни один из которых не имел даже маломальской воровской квалификации и выучки. Они только и могли, что выбивать бабки из ларечников да бить морды на “стрелках”. Любой из них мог не задумываясь спустить курок по его приказу, но Банкир сильно удивился бы, окажись что-то иначе: в конце концов, он достаточно платил им за преданность. Так что выстрелить для них не проблема, проблема попасть в цель. Таких героев он мог в любой момент набрать хоть тысячу, и потери его не волновали — ни те, что уже были, ни те, что могли случиться в будущем.
Не волновала его и плата, назначенная
Профессором за головы Студента и этой девчонки. Что, в конце концов, такое эти двадцать кусков? Капля в море. Охотясь за Студентом, Банкир преследовал свой личный интерес.
Все дело было в том, что примерно месяц назад он проиграл Студенту в вульгарнейшее очко украшение своей коллекции. И дернул же его черт в тот день шиковать! Лежало бы колечко в тайничке, и есть бы не просило, так нет же, повело кота за салом... В общем, колечко он надел. Налезало колечко только на мизинец, да и то не дальше второй фаланги, но было красоты необычайной. Банкир подозревал, что было оно вдобавок еще и очень старым, но ни разу не отважился его проверить. Была за ним такая слабость: он не доверял нынешним экспертам и ювелирам, не без оснований считая половину их отпетым жульем без стыда, совести и инстинкта самосохранения, а вторую половину полагая штатными стукачами на жалованье у ментовки. Он пытался определить стоимость кольца самостоятельно, даже проштудировал несколько книг по этому вопросу. По книгам выходило, что колечко либо не имеет цены вообще — в том смысле, что цена была бы просто неподъемной, — либо представляет собой интерес лишь как талантливая подделка. Постепенно Банкир начал склоняться ко второй точке зрения, но кольцом дорожил — и просто по привычке, и потому, что золото и камни были самые настоящие, уж в этом-то он как-нибудь разбирался без экспертов и заумных книг.
В тот вечер Студенту ненормально везло.
Банкир внимательнейшим образом следил за руками партнера и готов был поклясться, что Студент не передергивает. Тем не менее, он спустил все, что было в карманах — немногим более пяти тысяч долларов, — этому нахальному нестриженому юнцу. В долг играть Банкир не то, чтобы не любил, а не признавал этого принципиально. В его возрасте и при его положении было бы нелепо в один прекрасный день обнаружить себя без гроша в кармане, вечной шестеркой при каком-нибудь удачливом сукином сыне или, того хуже, шулере.
Коротко говоря, он поставил на кон любимое колечко и проиграл. Это не давало ему спать ночами, хотя тогда, встав из-за стола, он нашел в себе силы улыбаться и даже, помнится, сказанул что-то этакое... вроде того, что теперь ему непременно должно повезти в любви. Присутствующие дружно заржали, поскольку все до единого знали, что Банкир не ложится спать, не уложив предварительно в свою постель двух-трех шлюх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54