А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Может быть, за пятнадцать.
— Господь с тобой. Колокольчиков, ты что, на войну собрался? Хватит и пяти.
— Как скажете, Сан Саныч. Так я пошел звонить?
— Это просто уму непостижимо. Послушал бы нас кто-нибудь! Кстати, ты представляешь себе, что будет, если мой кабинет прослушивается? Помнишь, как диссиденты в свое время говорили: а у нас микрофон — вон, вон и вон. А? Загремим под фанфары из органов, Колокольчиков!
Колокольчиков поднял глаза на начальство. Начальство, похоже, совсем не огорчала перспектива загреметь под фанфары. В бесцветных глазах начальства вовсю прыгали развеселые чертики, и даже сутуловатые плечи под мятыми погонами словно бы расправились и стали заметно шире. Начальство явно сгорало от нетерпения.
— Место твоя Скворцова выбрала неудачное, — сказал майор. — Жилые дома кругом, народ целый день туда-сюда мотается. А ну, как кого-нибудь зацепят твои знакомые?
— Эти не зацепят, — уверенно пообещал Колокольчиков. — Вот только за тех козлов я ручаться не могу. Те могут и зацепить.
— Грош нам цена, если мы им это позволим, — сказал майор. — Да и твоим знакомым тоже. Ах, неудачное место! Ты что, подсказать ей не мог?
— А то она меня спрашивала, — обиженно возразил Колокольчиков. — Да и потом, я тогда ничего не соображал. Валялся под батареей с дырой в башке и думал, как бы не облеваться...
— Лучше бы ты облевался, чем пистолет потерять. И ведь это, между прочим, новая статья для Скворцовой, и даже не одна.
— Далась вам эта Скворцова, — пожал плечами Колокольчиков. — Пусть бы шла. К тому же, мы с ней так и договорились. Авторитет органов подорвать хотите, товарищ майор. Нехорошо. Пусть бы шла.
— Пусть бы шла... — передразнил его Селиванов. — А тебе не кажется, что ей просто нравится убивать? Это сейчас она прикрывается необходимостью, желанием выжить и самообороной, а потом может просто отказаться от оправданий за ненадобностью: а что, добрые менты ее отпустили, значит, отпустят снова в обмен еще на чью-нибудь голову...
— Ну, Сан Саньгч, это уже метафора...
— Гипербола. Темный ты все-таки, Колокольчиков. Серый.
— Так под цвет формы, товарищ майор, и чтобы не раздражать начальство.
— Чтобы чем не раздражать?
— Ну, как сказать... Интеллектуальным уровнем.
Селиванов фыркнул.
— Гляди-ка, — сказал он, — замаскированный гений у нас в ментовке отыскался. Раскрыл наконец инкогнито.
Колокольчиков снова скромно потупился.
— Так я пойду звонить?
— Пойдешь, пойдешь. Запри-ка дверь.
Колокольчиков с деланным удивлением задрал брови, сморщился от боли в затылке и пошел запирать дверь.
— Красиво она тебя все-таки, — сказал Селиванов, гремя ключами о дверцу сейфа. — Чем, говоришь, тебя приласкала гражданка Скворцова?
— Молотком, — вздохнул Колокольчиков, возвращаясь к столу, на котором среди раздвинутых в стороны бумаг уже возвышалась початая бутылка божьей слезы и два стакана.
— Так приложила, что сразу вырубился. С разбега, что ли...
Селиванов опять хрюкнул, едва не разлив водку.
— Смешно вам, — буркнул Колокольчиков, осторожно пристраивая свои сто десять кило на хлипком стуле для задержанных, и, не удержавшись, рассмеялся сам. — Я вот тут подумал: если для меня это было таким сюрпризом, то каково же Банкиру? Весь, наверное, на дерьмо изошел. Они со Студентом вдвоем хорошо его потрепали.
— Ну, дуболомов он себе новых наберет, — сказал майор, разливая водку по стаканам. — Но ты прав, мысль приятная. Ладно, старлей, давай-ка за успех этого сомнительного дела.
Они выпили, не чокаясь, и Селиванов сразу налил еще.
— Совесть заливаете, товарищ майор? — поинтересовался Колокольчиков. — Наше чувство долга...
— Не угадал, — сказал Селиванов, разминая папиросу. — Не совесть, а инстинкт самосохранения. Слыхал про такую штуку?
— Не приходилось как-то, — покачал своим тюрбаном Колокольчиков. — Это, наверное, что-то мелкобуржуазное и глубоко чуждое здоровой натуре отечественного мента. Надо будет как-нибудь разузнать, что это такое, и попробовать в экспериментальных целях. Тянет иногда предаться мелкобуржуазным порокам.
— За мелкобуржуазные пороки! — провозгласил майор, высоко поднимая свой стакан.
На этом водка кончилась. Селиванов спрятал пустую бутылку и стаканы в сейф, а Колокольчиков отпер дверь и пошел звонить, ощущая смутное недовольство: во-первых, недостаточным количеством выпитого, а во-вторых, некой недоговоренностью, оставшейся между ним и майором. Сан Саныч, похоже, всерьез вознамерился надеть браслеты и на Банкира, и на Скворцову, и на Прудникова, если повезет. В принципе, это было вполне законное желание, но Колокольчиков рассчитывал на большее понимание со стороны начальства, хотя что именно должен был понять и не понял майор Селиванов, он не смог бы объяснить даже под угрозой расстрела.
Договорившись со своим таинственным знакомым и получив от него заверения, что все будет тип-топ, Колокольчиков втиснулся за свой колченогий стол и стал разглядывать позапрошлогодний настенный календарь с изображением некоей красотки в камуфляжной куртке и голубом берете. В руках красотка кокетливо сжимала АКМ с таким видом, словно это был искусственный член, а из выреза расстегнутой камуфляжной куртки выглядывала крепкая грудь — примерно третьего размера, насколько мог судить инспектор уголовного розыска старший лейтенант Колокольчиков. Все вместе это выглядело, как соленый огурец с медом, но Колокольчикову нравилось — он вообще питал слабость к парадоксам и грудям третьего размера. Вот только лицо у красотки подкачало: при всей своей миловидности было оно глупым и многоопытным одновременно, а такое сочетание Колокольчикова, несмотря на свою слабость к парадоксам, полагал достаточно неприятным. Иное дело — Катя Скворцова. Парадоксов в ней было хоть отбавляй: при своей субтильной внешности она уже успела показать себя умелым и беспощадным бойцом, и старший лейтенант не сомневался, что Банкир лично прибудет на назначенное ею свидание, хотя, по банкировым понятиям, была она чуть меньше, чем пустым местом. То есть, была бы, если бы не успела так грозно проявить себя на полях сражений. Подумав о полях сражений, Колокольчиков немедленно вспомнил реактивный миномет времен второй мировой, по странной иронии судьбы носивший то же имя, что и гражданка Скворцова — “катюша”. “А что, — подумал он, — очень даже похоже. Она практически в одиночку наковыряла в Банкировой банде столько дыр, что это напоминало Сталинград и Курскую дугу одновременно. Вот только этот малый... Серый, кажется. Что, если майор прав, и ей действительно понравилось убивать? Чужая душа — потемки”. Колокольчиков прекрасно знал, что простоват, и потому никогда не брался судить о людской психологии, но эта сумасшедшая девка, едва не проломившая ему череп, заинтересовала его всерьез. Вдобавок к чисто научному интересу, Колокольчиков поймал себя на том, что наяву видит ее голое колено, маячащее как раз на уровне его губ, и вырез клетчатой мужской рубашки, слишком свободной и потому позволяющей при желании довольно глубоко заглянуть вовнутрь...
“Что-то я не о том думаю, — с некоторой неловкостью оборвал он себя. — Неделовые какие-то у меня мысли. Не стоило, пожалуй, мне пить сегодня”.
Его все еще сильно мутило, и пульс стучал, как барабан войны. Голова, казалось, готова была развалиться пополам, и отчетливо представлялась глубокая трещина, проходившая по центральному меридиану черепа через то место, по которому пришелся удар молотком. Молотком, господи! Если ты есть, в чем я сильно сомневаюсь, то куда же ты смотришь, когда голодных российских, равно как и сытых американских и всяких прочих ментов дубасят молотками по черепу? Ведь мы, по идее, поставлены охранять твое стадо от волков. Или наша работа идет вразрез с твоими предначертаниями — кому, мол, что на роду написано и так далее? Тогда — извини-подвинься. Или научись выбирать для претворения в жизнь своих предначертаний другие орудия. Тоже мне, инструмент кары божьей — Костик без штанов...
“Во, наколбасил, — подумал он, осторожно трогая забинтованную гулю на затылке. — Сильно она меня все-таки гвозданула, все реле перемкнуло, скоро из ушей дым повалит. Эк меня занесло — господу Богу проповеди читать!”
Он посмотрел на часы. Рабочий день закончился тридцать две минуты назад, и можно было отправляться домой — чистить перышки перед завтрашним культпоходом и решать сложную морально-этическую проблему: брать завтра с собой незарегистрированный “вальтер”, хранящийся на кухне под отставшей половицей, или не брать? Табельный пистолет старший лейтенант Колокольчиков благополучно подарил преступнице и почти не сомневался в том, что, если Банкира и Профессора все же убьют, то сделано это будет именно из его табельного оружия, что, в свою очередь, порождало массу проблем. Конечно, Селиванов не настолько черствый человек, чтобы послать своего подчиненного навстречу банде с голыми руками только потому, что подчиненный этот состроил из себя круглого идиота, но, опять же, на майора надейся, а сам не плошай. В любом случае, лишний ствол про запас не помешает.
Решив таким образом проблему, Колокольчиков огорчился: он-то рассчитывал занять этим весь вечер, а теперь что же? Он посмотрел в окно. Там был уже вечер, небо стремительно темнело, свет убывал прямо на глазах, как в кинотеатре перед началом сеанса, и уже пошли загораться вдоль проспекта цепочки фонарей, а транспорт, двигавшийся по проезжей части, превратился в два потока электрического света. Правый поток был красным, а левый ярко-белым. Он вдруг представил себе Катю, как она бредет по темному берегу одного из этих потоков, высоко подняв воротник своей кожаной куртки, неспособный защитить ее от непрерывно сеющегося сверху мелкого, как мука, дождика, или сидит в гулком, вдоль и поперек протянутом сквозняками, полном транзитных пассажиров, карманников и транспортных ментов зале ожидания, наблюдая за семьей украинцев, разложивших поверх своих необъятных баулов скатерть-самобранку, распространяющую дурманящий аромат копченой колбасы и свежего хлеба. Они упоенно очищают сваренные вкрутую яйца, стараясь не сорить скорлупой и все равно соря, потому что скорлупы много, и не оттого, что это какие-то особые яйца с трехслойной скорлупой, а оттого, что их тоже много...
“Вокзалы, что ли, проверить, — подумал он, плотно застегивая куртку и машинально охлопывая карманы. — Чушь собачья. Не может она доверять нам с майором настолько, чтобы устроиться на ночлег там, где ее легче всего найти. И потом, там время от времени проверяют документы. Паспорт она, конечно же, из дома взяла. Не только же помыться она приходила. Но даже женщина должна соображать, что ее фото вполне может быть разослано по всем отделениям милиции. Впрочем, — подумал он, — это-то как раз ерунда. Патрульные менты с трех шагов не отличат собственную задницу от нефтяной скважины, а на фотографию их капитан дрочит у себя в кабинете... Нет, — решил он, спускаясь по лестнице в вестибюль и бросая косой взгляд на то место, где уже сегодня могли бы повесить его портрет с траурной лентой на уголке. — Нет, не поеду я на вокзалы. Чего я там не видал? Чего она там не видала? А поеду-ка я домой, покормлю рыбок, посмотрю на них полчасика, потом включу ящик, а заодно и “вальтер” на всякий случай почищу... под полом ведь лежит, мыши, наверное, все загадили, крысы ствол отъели...”
Дверь вестибюля протяжно заныла. Преодолев привычное сопротивление мощной дверной пружины. Колокольчиков вышел под моросящий холодный дождик, на ходу безо всякого удовольствия закуривая очередную сигарету. С бетонного козырька над крыльцом сорвалась полновесная капля и с завидной точностью упала прямо на сигарету. “Как в “Ну, погоди!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54