Но сначала Леня зашел в квартиру. Алла открыла дверь, на лице ее было выражение полного смирения с неизбежным злом, которое, по ее разумению, представляли работники милиции.
— Теперь вы? — спросила она. — Ни я уже говорила вашему майору, что не видела этого человека.
— А голос его запомнили?
— Мне только и дел, что голоса запоминать. Голос как голос. Мужской.
Они стояли в прихожей, Алла даже не предложила Сытину пройти в комнату.
— Опишите сумки, в которые были сложены бумаги.
И тут Леня, имевший уже кое-какой опыт в общении со свидетелями, был просто поражен точностью описания и обилием деталей.
Сумки оказались крупными, одна из синего материала «болонья», с красными витыми ручками, с буквами ОН. Правая сторона сумки была чуть надорвана и из нее торчали бумаги. Вторая сумка темно-коричневая, простеганная, из кожезаменителя финского производства. Одна из ручек лопнула и скреплена белым проводом.
Когда Леня пошел к двери, Алла спросила:
— Это все или можно ожидать нового визита?
— Ждите, — зло ответил Сытин, — нам понравилось ваше гостеприимство.
И началось. Дверь. Звонок. Здравствуйте, я из милиции. Спасибо. Извините. И снова дверь…
Он обошел все квартиры, везде получал однозначный ответ:
— Нет. Не видели.
Когда он вышел на улицу, из окна третьего этажа его позвал женский голос.
— Товарищ из милиции!
Он поднял голову. Женщина махала ему рукой. Леня поднялся на третий этаж, толкнул открытую дверь. В коридоре стоял молодой мужчина с заспанным лицом, но в форме прапорщика. Судя по кантам, служил он во внутренних войсках.
— Документ позвольте.
Леня раскрыл удостоверение.
— Моя фамилия Аникеев, служу в пожарном подразделении. Мама меня не хотела будить, отдыхаю после дежурства. Я видел человека с сумками.
— Товарищ Аникеев, вы можете описать его?
— Конечно. Он спускался по лестнице, а я у лифта стоял. Я еще удивился, в нашем доме спускался и всегда поднимался без лифта только Игорь Александрович Бурмин. Он мне говорил, что это необходимо при сидячей работе.
Леня не перебивал собеседника. Когда-то Наумов объяснил ему методы общения со свидетелем.
— Пусть выговорится, — говорил майор, — пусть говорит много и долго. Только умей слушать. Ищи в каждом слове, в каждой фразе нужное тебе.
И Леня слушал. Молча, внимательно, заинтересованно.
— А человека я этого видел. Удивился, что он с двумя сумками пешком идет. Тем более что кто-то вниз отправил пустой лифт. Я входил в кабину, а он еще спускался, точно рост определить не могу, смотрел на него снизу. Кепка светлая, пижонская, маленькая, на лоб надвинута, очки темные в пол-лица, усики.
— А в чем он был одет?
— Брюки песочные, желтые ботинки, пиджак чуть темнее брюк, гладкий темно-коричневый галстук. А на руках, что меня и поразило, перчатки автомобильные в дырочку.
— Товарищ Аникеев, — Леня написал телефон, — позвоните мне завтра, с вашим начальством мы согласуем.
— На фотороботе работать? — догадался прапорщик внутренних войск.
— Да. Спасибо.
Леня спустился вниз. Оба оперативника стояли у машины.
— Как у вас, ребята?
— Есть один свидетель, — ответил Петя Грунин. — Он видел человека в чем-то светлом, в темных очках, нес сумки.
— Куда делся?
— В проходной двор вошел. Я маршрут отработал. Глухо.
— Свидетеля пригласил в управление?
***
А дома Олега Наумова ждали. Он понял это, когда, попрощавшись с Виктором, вышел из машины и увидел свет в окнах квартиры. Давно этого не было. И стало ему тепло и радостно.
Ах, как его встретил Кузя! Он прыгал, повизгивал, а палочка-хвостик крутился, словно пропеллер.
Борис Прохоров стоял и улыбался радостно, добро. Нет, хорошо, конечно, когда тебя ждут.
Борис приготовил ужин. И, только посмотрев на стол, Олег понял, как проголодался. Чего только не было на этом столе. Помидоры, нарезанные пополам и усыпанные луком, баночная ветчина, розовая, со слезой, картошка печеная, еще теплая, желтый брусок масла, зеленые в пупырышках огурцы, красная редиска.
Они сели за стол, и Олег начал есть и остановился, только нанеся значительный урон этому необыкновенному гастрономическому счастью.
Потом они пили крепкий, ароматный чай. Даже пирожные Прохоров купил.
Не забыл ничего.
А потом они закурили, — Конечно, глядя на ночь о делах не говорят, — Борис ткнул сигарету в пепельницу, — но, если хочешь, послушай одну любопытную запись.
Прохоров достал кассету.
— Что это, Боря?
— Моя беседа с гражданином Плужниковым-Захарко.
Прохоров вставил кассету в магнитофон, нажал клавишу. Комнату наполнил резкий злой голос.
"Нет… Вы мне это не примеряйте. Ишь ты, хотите убийство повесить или соучастие… У меня своей головной боли хватает… Да, я пытался дать ему деньги… Много… Тридцать тысяч… Послал он меня… Ну, я думаю, раз ты такой бескорыстный, то я тебя на другом поймаю. В Сухуми ему ребята сунули в чемодан деньги. А он битый оказался. Он чемодан-то опечатывал. Своим методом. Чуть клея и нитка.
Эти идиоты не заметили. А Бурмин усек и в милицию… Потом мы его с Низичем в «Софии» застукали, наняли ханыг, проучить. А он крепкий мужик был. Не вышло… Да что вы мне говорите, знал я, что он под меня копает… Как откуда?… От его жены… Мы с ней в одной компании крутились… В какой?… В хорошей, веселой, денежной… Я по-другому с ним рассчитался. Его Аллочку с Сережей Прониным свел. Вот тут он закрутился… Все дела забросил… Переживал… Что же, я не злопамятный… Рассчитался с ним… А убивать!… Не мой это жанр… Я его иначе убил бы… Он за мной, а я за ним. Ничего, нашел бы на чем взять… В таком деле мужику баба нужна красивая и добрая. Я ему такую бы и подставил… Но не судьба. Кто-то его грохнул… Не судьба…"
Прохоров нажал кнопку. Магнитофон замолк. А в ушах Олега еще звучал злой голос Плужникова. Казалось, что он доносится с улицы из открытого окна.
— Сволочь, — Олег, не сдержавшись, выругался.
— Да, редкий негодяй, — согласился Борис.
— Ты даже не можешь представить, что он сделал. За это нет статьи, но он не только разрушил личную жизнь Бурмина, не только лишил его покоя, он не дал ему довести до конца важное дело. Возможно, если бы Бурмин успел закончить последнюю работу, он бы остался жить.
— Не понял? — удивился Борис.
— Боря, это выстрел из прошлого.
— Ты что несешь?
— Да, это выстрел из сорок третьего.
— Не верю. Это слишком напоминает литературу.
— Не забывай, что литература пишется с жизни. Знаешь, я прочел у Стендаля: роман — это зеркало, лежащее у дороги.
— Олег, я очень ценю тебя как оперативника, но мне кажется, ты слишком ударился в филологию.
— Нет, Боря, — устало ответил Наумов, — к сожалению, это факт. К сожалению.
— Тогда рассказывай.
— Можно одно лирическое отступление?
— Можно.
И Олег рассказал о Хинте, о его глазах и лице, о пистолете в его руке, о падающих мишенях.
Борис слушал, не перебивая, курил сигарету. Олег говорил, стараясь, чтобы исчезло ироническое недоверие Прохорова. Но чем больше, чем убедительнее, как ему казалось, строил он свой рассказ, тем меньше, а Олег это видел, вызывал он доверие Прохорова.
— Подожди, Олег. Чтение рукописи Бурмина несколько изменило твое отношение к делу, — Борис встал, зашагал по комнате.
— Пойми, — продолжал он, — то, что ты рассказал мне сейчас, предмет литературы, а мы работаем в уголовном розыске. Давай факты.
— Черт с тобой, сухарь, получай факты. Первое: некто убивает Бурмина из пистолета Намбу с глушителем. Пистолет выпущен в период с 1968 по 1985 год.
— Не на все запросы получены ответы, — сказал как обрубил Прохоров. — Потом, ты же знаешь, это оружие может быть сборным. Ствол от Намбу, а остальное самоделка.
— Возможно, — Олег начал злиться. — Возможно. Второе. Преступник не взял ценностей, а копался в архиве. Более того, исчезли материалы, связанные с войной, а конкретно — с последней повестью о загадочной гибели разведгруппы.
— Ты что же думаешь, этим не занимались после освобождения Гродно?
— Конечно, занимались. Но была война. В тылу вражеская агентура, бандитизм. Возможно, не хватило времени.
— Ты ставить под сомнение первоначальное следствие?
— Нет, я просто не знаком с ним. Но я знаю другое. Некто убил, забрал документы, потом позвонил вдове Бурмина и забрал бумаги, хранящиеся на квартире.
— Я этого не знал.
— Что с тобой случилось, Боря? Ты же был прекрасным работником. А теперь ты четко выполняешь порученное тебе задание, и все. Само дело, весь его объем тебя не интересуют. Боря, очнись. Нельзя же всю жизнь жить обидой. Нянчить ее в себе. Милый Боря, память — удивительное устройство, она стирает все, что хочет забыть. Помни это.
Прохоров молча взял сигарету, закурил.
— Слушай меня дальше, Боря. Сегодня я нашел у машинистки вот этот кусок рукописи. Читай.
Олег протянул Прохорову отрывок. Борис читал долго, медленно. Заканчивал и вновь перечитывал.
— Ты кого-нибудь конкретно подозреваешь?
— Пока нет. Поездка в Гродно должна все решить.
Борис сел к столу и сказал задумчиво:
— Видишь, и мы прикоснулись к настоящей войне. Однажды я был под Белгородом в колонии для несовершеннолетних, там, в маленьком городе, чекисты через много лет нашли карателя. Я видел его. Такой тихий, благостный старичок. А мне казалось, что у него руки в крови. Как низко может упасть человек. Помнишь книгу «Бездна»?
— Помню.
— Я сначала, откровенно скажу, не понял, почему писатель так ее назвал. А посмотрел на этого гада, и до меня дошел смысл заголовка. Бездна бездонна. Поэтому падение бесконечно.
— Боря, если мы поднимем это дело, то я, как и Бурмин, смогу сказать, что сделал главное в жизни.
— Почему только ты? А я, Леня Сытин?
— Извини, я не точен в формулировке.
— Олег, возьми меня в Гродно. Я очень тебя прошу. Во-первых, я помогу тебе, а во-вторых, мне это нужно. Просто необходимо.
Наумов внимательно посмотрел на Бориса и понял, что ему действительно необходимо лететь в Гродно. Возможно, эта поездка позволит ему сбросить скорлупу обиды.
— Ой, Боря, нелегко это будет, но я старика уломаю.
— Кого ты имеешь в виду? — хитро усмехнулся Прохоров.
— Никитина.
— Я говорю не о человеке, а о должности.
— Ты совсем чокнулся за эти дни. Начальника уголовного розыска.
— Вот что значит отрываться от родного коллектива. Нет больше начальника Управления уголовного розыска полковника Никитина. Есть заместитель начальника Главка полковник Никитин.
— А генерал…
Прохоров не дал договорить.
— Его сняли.
И тогда Олег опять вспомнил встречу с генералом в коридоре управления.
— А ты, Боря, обижаешься. Видишь, все стало на место.
Зазвонил телефон.
— Да. — Олег поднял трубку.
— Это я, товарищ майор, — услышал он голос Сытина.
— Ты где?
— Рядом с вашим домом.
— Поднимайся.
Видимо, Леня звонил из автомата на углу улицы Остужева. Появился он через пять минут. Кузя бросился к дверям и затявкал.
— Я же говорил вам, Олег Сергеевич, возьмите собачку. Не жалеете?
— Нет, Леня. Проходи.
Леня вошел в комнату, увидел стол и спросил смущенно:
— Можно?
— Давай.
Когда Прохоров налил ему чай, Сытин, облегченно вздохнув, сказал:
— Нашли мы свидетелей, которые этого человека видели.
— Что говорят?
— Приметы те же. Кепка, очки в пол-лица, усики.
— Завтра вызывай эту женщину…
— Которая молоко разносит?
— Да, и двоих с улицы Чаплыгина. Попробуйте сделать фоторобот.
— А вы?
— Я, наверное, улечу в Гродно. Рапорт готов?
— Будет утром.
— Смотри, мне он нужен, чтобы к приходу руководства написать все по делу.
Леня ушел. Борис Прохоров вывел Кузю на вечернюю прогулку. Олег остался один. Привычные вещи окружали его, из окна он видел гаснущие глаза окон. Город уходил в ночь. Она плыла по улицам, раскачивая тени, недовольно отступая от света фонарей. Несколько часов ночь будет хозяйкой в Москве. Кофе и крепкий чай на некоторое время обманули усталость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35