Когда он ехал мимо гаишников, ему хотелось стать невидимым. Холодок на спине превратился в струйку пота.
Бритоголовые пассажиры молчали.
Работали челюсти, перемалывая целые пласты мятной резинки. Очевидно, парни наслаждались тяжелым металлическим роком. Вот уж раздражитель так раздражитель. Черт его, Бориса, дернул включать музыку!
— Выгрузишь нас, не доезжая, — сказал один из пассажиров.
— Там знак «Остановка запрещена», — пробормотал Борис, перестраиваясь в правый ряд.
— Не ссы, — сказал молчавший до этого парень на переднем сиденье. — Ментов не видно.
Машина остановилась.
— Вон там, — толстый, как сарделька, палец указал Борису на арку в переулке, — проходной двор. Там нас и жди, понял?
— О'кей, — с деланным равнодушием сказал Борис. — Тридцать минут, как договаривались.
Хлопнули двери.
«Отчего они так жутко растягивают слова? — думал Борис, выруливая с Невского проспекта в проходной двор. — Отчего у них хватает терпения раз в неделю подбривать череп, но некогда удалить щетину с лица?.. Блин! Под аркой знак!»
Ну разумеется, в окрестностях Невского над въездом в каждый двор висит этот белый круг с красным кантом. Въезд запрещен всем, кроме такси, инвалидов и местных жителей.
Не долго думая Борис остановился прямо в переулке. Неподалеку от арки. Весь мокрый от пота. И хрен расслабишься. До расслабона еще ох как далеко. Расслабон еще заработать надо.
Мы все похожи на эквилибристов. Ктото ходит по толстому канату. Кто-то — по тонкой, готовой в любую секунду оборваться леске.
И все это по большому счету не имеет значения. Человек неизбежно стареет и умирает. Это означает лишь то, что до конца дойти невозможно. Ни по леске. Ни по канату. Смерть — это естественное разрешение жизни. Ты свалился, разбилАшуяет смерти 293 ся, и тебя уже ничто в этой жизни не волнует.
Борис закурил. Попытался вообразить, что происходит сейчас там, в кинотеатре «Победа». Ох уж эти кинотеатры.
Раньше служили источниками положительных эмоций. Сейчас стали источниками стрессов.
Обзавелись, глупые, пунктами обмена валюты. Заходишь в кассовый зал, а в одном из окошечек предлагают услуги, далекие от кинопроката. Марки, фунты, франки. Но в основном доллары.
С одной стороны, логично. Не ходит нынче народ в кино. Если уж человек любит фильмы так, что жить без них не может, то всеми правдами и неправдами купит видюшник. А после запрется в собственном логове, закинет ноги на стол, Возьмет в руку стакан пива, сунет в рот сигарету и получит то, что на Востоке издавна называют кайфом.
Или можно пригласить в гости девушку Ж смотреть вдвоем тяжелое порно из НьюЙорка с тремя крестами на кассете. С хорошей девушкой кайфа будет не меньше, чем от пива с сигаретой в одиночку.
Борис посмотрел по сторонам, боясь увидеть что-нибудь подозрительное или необычное. Прохожие сутулились, толстые бабы сновали взад-вперед с вечными своими авоськами. Потная старуха тащила на своем горбу поломанную детскую коляску.
«И на хрена она ей? — нервно ухмыльнулся Борис. — Если только продаст на запчасти…»
Да, в такой ситуации трудно думать о хорошем. Нервы на пределе. Из ушей, кажется, вот-вот дым пойдет. И дурацкие сомнения: а вдруг мотор не заведется?
А вдруг все эти толстые бабы с авоськами — переодетые менты? Или какой-нибудь алкаш курит у окна и от нечего делать запоминает номер… А правда, вдруг номера недостаточно замазаны грязью?
"Вон тот, который сидит на скамейке и читает газету, скотина поганая, — по левому виску Бориса скатилась горячая капелька пота. — Что он, другого места не нашел?
Читает, блин, газету трехнедельной давности. Специально приперся из дома к кинотеатру «Победа» газетку читать…"
Борис должен был ждать ровно полчаса. Парни отсутствовали уже минут пятнадцать. Руки нервно вцепились в баранку.
"Спокойно, браток, спокойно, — уговаривал Борис сам себя. — Дело верное. Обменник не зарегистрирован. Работает без лицензии, и это главное. Таких в Питере половина. Надо только знать точно, в каком есть лицензия, а в каком нет. А то научились, суки, копии чужих лицензий вывешивать… Такие никуда не заявят. Утрутся. Этому менты еще при Советской власти научились — на самих потерпевших смотреть как на возможных преступников.
В стране, где официально почти все было запрещено, при таком подходе многое всплывало. У каждого рыльце было в пушку. Каждый хоть раз да украл что-нибудь из народного хозяйства. Многие потому и не шли в милицию заявлять. Не портили отчетность… А сейчас не столько воруют, сколько укрывают доходы от налогообложения. То есть в принципе все равно обкрадывают государство. Нет, такие ни за что в ментуру не сунутся. Это же ментам какой подарок! Сразу регистрируются два преступления, из которых одно уже полностью раскрыто, причем самой милицией: пункт работал без лицензии. Сокрытие доходов в особо крупных размерах!.."
— Вот они! — от неожиданности Борис прервал длинный внутренний монолог и заговорил вслух.
Не глядя по сторонам, бритоголовая троица торопилась с проспекта к арке проходного двора. Они так выделялись среди прохожих, что Борису казалось: всем ясно, кто это такие. Что делали. Куда идут.
Бритоголовые словно фосфоресцировали на фоне нормальных граждан. Если бы они хоть жвачку перестали жевать! На Бориса парни не обращали никакого внимания.
— Блин, козлы! — воскликнул младший Кондратьев, завел мотор и погнался за парнями.
Въехал в арку, под знак. Здесь, в подворотне, бритоголовые не выдержали и заоборачивались. Борис мигнул фарами.
Парни решили, что какой-то автомобиль просит дорогу и вжались в стены.
«Вот балбесы, — подумал Борис. — Небось вообразили, что это менты успели к ним на хвост сесть. Может, со страху и слова разучатся растягивать. Может, и пальцы загибать перестанут…»
Он высунул голову в окно:
— Я вас на улице ждал, сюда въезд запрещен.
В ответ раздался — вместо вздоха облегчения — отборный мат. Бритоголовые, шумно сопя, полезли внутрь.
— Трогай!
Борис дал задний ход, выбрался из подворотни и проехал по переулку до ближайшего поворота. Свернул. Спросил:
— Ну что?
Вместе с матом к парням вернулись их прежние замашки.
— Не ссы, — сказал один с интонацией, которую приобрел словно за три отсидки. — Все путем.
— Ты пока на дорогу смотри, — добавил другой.
— Рано еще бабки считать, — не удержался третий. — Думаешь, нам самим не интересно?
Голоса, впрочем, заметно подрагивали.
Так всегда бывает. Когда хочешь казаться крутым, выходит фальшиво. А когда ты на самом деле крутой, тебя уже не интересует, кем ты кажешься. И так все знают.
Борис петлял по улочкам старого Питера, удаляясь от Невского проспекта.
31
В пустом зале кинотеатра «Победа» на экране подобным образом запутывал следы один из отцов сицилийской мафии по кличке Самосвал.
Только в фильме дело разворачивалось в Италии. Лет двадцать назад. Самосвал уходил от карабинеров по лабиринту старого Неаполя. Предателям удалось выманить прожженного рецидивиста с острова на материк.
Немногочисленным зрителям было ясно, что теперь-то Самосвала схватят. В кино преступники всегда плохо кончают.
Фильмы — это фантазии, в которых всегда побеждает добро. В фильмах человечество карает зло, которое невозможно покарать в жизни.
На экране торжествовало итальянское правовое государство, а в бывшей конурке билетной кассы рыдала крашеная брюнетка. От нее прятал глаза седой мужчина в элегантном мундире вневедомственной охраны МВД Российской Федерации. Бесполезный пистолет оттягивал ему поясной ремень.
— И за что тебе, кретину, штуку в месяц отстегивают?! — сокрушалась фальшивая брюнетка.
Седой охранник в элегантной униформе отмалчивался. Его занимало другое.
Главное — не делать резких движений. Он служил в саперных войсках. Лет тридцать назад. В доброе застойное время. За десять лет до того, как был снят итальянский фильм, от которого сейчас так балдеют уборщицы в зале. Охранник знал не понаслышке, что такое мины.
Поэтому ему очень не нравилось, что кассирша возится с веревкой. Упорно пытается отвязать собственную щиколотку от отопительного стояка.
— Вера, давай обождем, — охранник старался говорить как можно убедительнее. — Все равно уже ничего не изменишь.
— Господи! Никогда не знала, что такие слюнявые мужики водятся, — сокрушалась сквозь слезы брюнетка. — И зачем тебе, дурню, пистолет дали?
— Верочка, да пойми ты: жизнь дается человеку один лишь раз! Поэтому пользоваться жизнью нужно как можно дольше.
Тебе русским языком сказано: «Заминировано»!
— Скотина трусливая! — рыдала Верочка. — Помоги лучше ногу отвязать!.. Охрана хренова! Трех пацанов испугался! А меня теперь с работы уволят…
Охранник машинально стал ковырять веревочный узел, которым его запястье было прикреплено к тому же стояку.
— Меня тоже с работы уволят, — сказал он и тут же пожалел об этом.
Верочка рассвирепела, и даже слезы высохли:
— Да как же тебя, сволочь, держать на такой работе, если ты только о своей паскудной жизни думаешь! Нет, вы только посмотрите на этого подонка! Ты ж охрана!..
Седой страж слушал разгневанную Верочку, а в голове крутились одни и те же слова: «После нашего ухода в течение пятнадцати минут не пытайтесь открыть дверь. В мине часовой механизм. Мы его отключим по радио».
32
Кругом стояли кварталы хрущевских домов. Крупнопанельные хрущобы.
— Ну? — сказал Борис. — Здесь?
— Ладно, харэ, — согласился кто-то из бритоголовых.
Другие не возражали. На заднем сиденье парни сдвинулись к окнам, освобождая место для добычи.
— Охранник был? — спросил Борис из вежливости.
— А как же! — солидно ответил один из налетчиков, выгребая карманы.
Вместо щетины на его лице рос пух.
В обрамлении солнечных лучей такая голова напоминает большой одуванчик.
Целый одуван.
— И что?
Ему не ответили. Тоже для солидности.
Зашуршали, захрустели купюры. Сперва пришлось рассортировать: доллары к долларам, марки к маркам, рублевичи крублевичам.
Ну и черт с ними, с этими гопниками.
Цену себе набивают. Якобы они тоже пахали. Даже если и правда был охранник.
Что сделает этот ветеран советской милиции? Чему он в этой милиции научился?
А кассир? Какую кнопку незаметно нажмет кассир, если первым делом услышит волшебные слова: «Сигнализация заминирована». Да и не бывает обычно никаких кнопок в таких вот нелегальных пунктах.
Может, кассир после ухода грабителей попытается незаметно за ними проследовать? Запомнит, в какую машину они сели…
Даже если представить, что кассир с охранником быстро отвяжут собственные щиколотки от отопительной трубы, можно не сомневаться: будут сидеть смирненько не меньше получаса.
Потому что хорошо запомнили волшебные слова, сказанные на прощание: «После нашего ухода в течение пятнадцати минут не пытайтесь открыть дверь. В мине часовой механизм. Мы его отключим по радио».
Бритоголовые наконец рассортировали каждую валюту по отдельности — по достоинству купюр. Нет-нет, да и бросали беглые взгляды по сторонам.
В голове Бориса оперный тенор пел:
«В Багдаде все спокойно?» Тенору отвечал хор писклявых девичьих голосков: «Спокойно, спокойно! Спокойно, спокойно!»
— Слушай, а может, тебе одной четверти хватит? — хихикнул парень с одуваньей головой. — А то как-то несправедливо.
Тебе, одному, сорок процентов, а нам, троим, шестьдесят.
— Да и что он делал, в сущности? — обращаясь уже даже не к Борису, а к своим, держа как бы совет, сказал другой бритоголовый.
Борис благоразумно молчал. Все они прекрасно понимают. Кроме неуемных амбиций все же есть и немного мозга в бритых головах. Не весь пока мозг перебрался в челюсти.
Вновь что-то доказывать — себя не уважать. Они — солдаты. Те, кого раньше принято было называть «шестерками».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Бритоголовые пассажиры молчали.
Работали челюсти, перемалывая целые пласты мятной резинки. Очевидно, парни наслаждались тяжелым металлическим роком. Вот уж раздражитель так раздражитель. Черт его, Бориса, дернул включать музыку!
— Выгрузишь нас, не доезжая, — сказал один из пассажиров.
— Там знак «Остановка запрещена», — пробормотал Борис, перестраиваясь в правый ряд.
— Не ссы, — сказал молчавший до этого парень на переднем сиденье. — Ментов не видно.
Машина остановилась.
— Вон там, — толстый, как сарделька, палец указал Борису на арку в переулке, — проходной двор. Там нас и жди, понял?
— О'кей, — с деланным равнодушием сказал Борис. — Тридцать минут, как договаривались.
Хлопнули двери.
«Отчего они так жутко растягивают слова? — думал Борис, выруливая с Невского проспекта в проходной двор. — Отчего у них хватает терпения раз в неделю подбривать череп, но некогда удалить щетину с лица?.. Блин! Под аркой знак!»
Ну разумеется, в окрестностях Невского над въездом в каждый двор висит этот белый круг с красным кантом. Въезд запрещен всем, кроме такси, инвалидов и местных жителей.
Не долго думая Борис остановился прямо в переулке. Неподалеку от арки. Весь мокрый от пота. И хрен расслабишься. До расслабона еще ох как далеко. Расслабон еще заработать надо.
Мы все похожи на эквилибристов. Ктото ходит по толстому канату. Кто-то — по тонкой, готовой в любую секунду оборваться леске.
И все это по большому счету не имеет значения. Человек неизбежно стареет и умирает. Это означает лишь то, что до конца дойти невозможно. Ни по леске. Ни по канату. Смерть — это естественное разрешение жизни. Ты свалился, разбилАшуяет смерти 293 ся, и тебя уже ничто в этой жизни не волнует.
Борис закурил. Попытался вообразить, что происходит сейчас там, в кинотеатре «Победа». Ох уж эти кинотеатры.
Раньше служили источниками положительных эмоций. Сейчас стали источниками стрессов.
Обзавелись, глупые, пунктами обмена валюты. Заходишь в кассовый зал, а в одном из окошечек предлагают услуги, далекие от кинопроката. Марки, фунты, франки. Но в основном доллары.
С одной стороны, логично. Не ходит нынче народ в кино. Если уж человек любит фильмы так, что жить без них не может, то всеми правдами и неправдами купит видюшник. А после запрется в собственном логове, закинет ноги на стол, Возьмет в руку стакан пива, сунет в рот сигарету и получит то, что на Востоке издавна называют кайфом.
Или можно пригласить в гости девушку Ж смотреть вдвоем тяжелое порно из НьюЙорка с тремя крестами на кассете. С хорошей девушкой кайфа будет не меньше, чем от пива с сигаретой в одиночку.
Борис посмотрел по сторонам, боясь увидеть что-нибудь подозрительное или необычное. Прохожие сутулились, толстые бабы сновали взад-вперед с вечными своими авоськами. Потная старуха тащила на своем горбу поломанную детскую коляску.
«И на хрена она ей? — нервно ухмыльнулся Борис. — Если только продаст на запчасти…»
Да, в такой ситуации трудно думать о хорошем. Нервы на пределе. Из ушей, кажется, вот-вот дым пойдет. И дурацкие сомнения: а вдруг мотор не заведется?
А вдруг все эти толстые бабы с авоськами — переодетые менты? Или какой-нибудь алкаш курит у окна и от нечего делать запоминает номер… А правда, вдруг номера недостаточно замазаны грязью?
"Вон тот, который сидит на скамейке и читает газету, скотина поганая, — по левому виску Бориса скатилась горячая капелька пота. — Что он, другого места не нашел?
Читает, блин, газету трехнедельной давности. Специально приперся из дома к кинотеатру «Победа» газетку читать…"
Борис должен был ждать ровно полчаса. Парни отсутствовали уже минут пятнадцать. Руки нервно вцепились в баранку.
"Спокойно, браток, спокойно, — уговаривал Борис сам себя. — Дело верное. Обменник не зарегистрирован. Работает без лицензии, и это главное. Таких в Питере половина. Надо только знать точно, в каком есть лицензия, а в каком нет. А то научились, суки, копии чужих лицензий вывешивать… Такие никуда не заявят. Утрутся. Этому менты еще при Советской власти научились — на самих потерпевших смотреть как на возможных преступников.
В стране, где официально почти все было запрещено, при таком подходе многое всплывало. У каждого рыльце было в пушку. Каждый хоть раз да украл что-нибудь из народного хозяйства. Многие потому и не шли в милицию заявлять. Не портили отчетность… А сейчас не столько воруют, сколько укрывают доходы от налогообложения. То есть в принципе все равно обкрадывают государство. Нет, такие ни за что в ментуру не сунутся. Это же ментам какой подарок! Сразу регистрируются два преступления, из которых одно уже полностью раскрыто, причем самой милицией: пункт работал без лицензии. Сокрытие доходов в особо крупных размерах!.."
— Вот они! — от неожиданности Борис прервал длинный внутренний монолог и заговорил вслух.
Не глядя по сторонам, бритоголовая троица торопилась с проспекта к арке проходного двора. Они так выделялись среди прохожих, что Борису казалось: всем ясно, кто это такие. Что делали. Куда идут.
Бритоголовые словно фосфоресцировали на фоне нормальных граждан. Если бы они хоть жвачку перестали жевать! На Бориса парни не обращали никакого внимания.
— Блин, козлы! — воскликнул младший Кондратьев, завел мотор и погнался за парнями.
Въехал в арку, под знак. Здесь, в подворотне, бритоголовые не выдержали и заоборачивались. Борис мигнул фарами.
Парни решили, что какой-то автомобиль просит дорогу и вжались в стены.
«Вот балбесы, — подумал Борис. — Небось вообразили, что это менты успели к ним на хвост сесть. Может, со страху и слова разучатся растягивать. Может, и пальцы загибать перестанут…»
Он высунул голову в окно:
— Я вас на улице ждал, сюда въезд запрещен.
В ответ раздался — вместо вздоха облегчения — отборный мат. Бритоголовые, шумно сопя, полезли внутрь.
— Трогай!
Борис дал задний ход, выбрался из подворотни и проехал по переулку до ближайшего поворота. Свернул. Спросил:
— Ну что?
Вместе с матом к парням вернулись их прежние замашки.
— Не ссы, — сказал один с интонацией, которую приобрел словно за три отсидки. — Все путем.
— Ты пока на дорогу смотри, — добавил другой.
— Рано еще бабки считать, — не удержался третий. — Думаешь, нам самим не интересно?
Голоса, впрочем, заметно подрагивали.
Так всегда бывает. Когда хочешь казаться крутым, выходит фальшиво. А когда ты на самом деле крутой, тебя уже не интересует, кем ты кажешься. И так все знают.
Борис петлял по улочкам старого Питера, удаляясь от Невского проспекта.
31
В пустом зале кинотеатра «Победа» на экране подобным образом запутывал следы один из отцов сицилийской мафии по кличке Самосвал.
Только в фильме дело разворачивалось в Италии. Лет двадцать назад. Самосвал уходил от карабинеров по лабиринту старого Неаполя. Предателям удалось выманить прожженного рецидивиста с острова на материк.
Немногочисленным зрителям было ясно, что теперь-то Самосвала схватят. В кино преступники всегда плохо кончают.
Фильмы — это фантазии, в которых всегда побеждает добро. В фильмах человечество карает зло, которое невозможно покарать в жизни.
На экране торжествовало итальянское правовое государство, а в бывшей конурке билетной кассы рыдала крашеная брюнетка. От нее прятал глаза седой мужчина в элегантном мундире вневедомственной охраны МВД Российской Федерации. Бесполезный пистолет оттягивал ему поясной ремень.
— И за что тебе, кретину, штуку в месяц отстегивают?! — сокрушалась фальшивая брюнетка.
Седой охранник в элегантной униформе отмалчивался. Его занимало другое.
Главное — не делать резких движений. Он служил в саперных войсках. Лет тридцать назад. В доброе застойное время. За десять лет до того, как был снят итальянский фильм, от которого сейчас так балдеют уборщицы в зале. Охранник знал не понаслышке, что такое мины.
Поэтому ему очень не нравилось, что кассирша возится с веревкой. Упорно пытается отвязать собственную щиколотку от отопительного стояка.
— Вера, давай обождем, — охранник старался говорить как можно убедительнее. — Все равно уже ничего не изменишь.
— Господи! Никогда не знала, что такие слюнявые мужики водятся, — сокрушалась сквозь слезы брюнетка. — И зачем тебе, дурню, пистолет дали?
— Верочка, да пойми ты: жизнь дается человеку один лишь раз! Поэтому пользоваться жизнью нужно как можно дольше.
Тебе русским языком сказано: «Заминировано»!
— Скотина трусливая! — рыдала Верочка. — Помоги лучше ногу отвязать!.. Охрана хренова! Трех пацанов испугался! А меня теперь с работы уволят…
Охранник машинально стал ковырять веревочный узел, которым его запястье было прикреплено к тому же стояку.
— Меня тоже с работы уволят, — сказал он и тут же пожалел об этом.
Верочка рассвирепела, и даже слезы высохли:
— Да как же тебя, сволочь, держать на такой работе, если ты только о своей паскудной жизни думаешь! Нет, вы только посмотрите на этого подонка! Ты ж охрана!..
Седой страж слушал разгневанную Верочку, а в голове крутились одни и те же слова: «После нашего ухода в течение пятнадцати минут не пытайтесь открыть дверь. В мине часовой механизм. Мы его отключим по радио».
32
Кругом стояли кварталы хрущевских домов. Крупнопанельные хрущобы.
— Ну? — сказал Борис. — Здесь?
— Ладно, харэ, — согласился кто-то из бритоголовых.
Другие не возражали. На заднем сиденье парни сдвинулись к окнам, освобождая место для добычи.
— Охранник был? — спросил Борис из вежливости.
— А как же! — солидно ответил один из налетчиков, выгребая карманы.
Вместо щетины на его лице рос пух.
В обрамлении солнечных лучей такая голова напоминает большой одуванчик.
Целый одуван.
— И что?
Ему не ответили. Тоже для солидности.
Зашуршали, захрустели купюры. Сперва пришлось рассортировать: доллары к долларам, марки к маркам, рублевичи крублевичам.
Ну и черт с ними, с этими гопниками.
Цену себе набивают. Якобы они тоже пахали. Даже если и правда был охранник.
Что сделает этот ветеран советской милиции? Чему он в этой милиции научился?
А кассир? Какую кнопку незаметно нажмет кассир, если первым делом услышит волшебные слова: «Сигнализация заминирована». Да и не бывает обычно никаких кнопок в таких вот нелегальных пунктах.
Может, кассир после ухода грабителей попытается незаметно за ними проследовать? Запомнит, в какую машину они сели…
Даже если представить, что кассир с охранником быстро отвяжут собственные щиколотки от отопительной трубы, можно не сомневаться: будут сидеть смирненько не меньше получаса.
Потому что хорошо запомнили волшебные слова, сказанные на прощание: «После нашего ухода в течение пятнадцати минут не пытайтесь открыть дверь. В мине часовой механизм. Мы его отключим по радио».
Бритоголовые наконец рассортировали каждую валюту по отдельности — по достоинству купюр. Нет-нет, да и бросали беглые взгляды по сторонам.
В голове Бориса оперный тенор пел:
«В Багдаде все спокойно?» Тенору отвечал хор писклявых девичьих голосков: «Спокойно, спокойно! Спокойно, спокойно!»
— Слушай, а может, тебе одной четверти хватит? — хихикнул парень с одуваньей головой. — А то как-то несправедливо.
Тебе, одному, сорок процентов, а нам, троим, шестьдесят.
— Да и что он делал, в сущности? — обращаясь уже даже не к Борису, а к своим, держа как бы совет, сказал другой бритоголовый.
Борис благоразумно молчал. Все они прекрасно понимают. Кроме неуемных амбиций все же есть и немного мозга в бритых головах. Не весь пока мозг перебрался в челюсти.
Вновь что-то доказывать — себя не уважать. Они — солдаты. Те, кого раньше принято было называть «шестерками».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32