И над всей этой колдовской панорамой в солнечном мареве трепетало такое тугое, яркое, густо-синее небо, какое можно увидеть только в Стране Басков. От стоящей вокруг тишины у Хела звенело в ушах.
Затем он услышал еще один звук – доносившийся снизу. Это был голос Ле Каго:
– Мы что, собираемся стоять тут вечно? Клянусь безутешными яйцами Иеремии, тебе следовало облегчиться до того, как мы отправились в путь!
Вырвавшись, в свою очередь, из-за завесы тумана, он заметил:
– Ах вот оно что! Ты в одиночку наслаждаешься пейзажем, пока мы там внизу болтаемся, как наживка на крючке! Ты настоящий эгоист, Нико.
Солнце уже начинало садиться, поэтому путники прибавили шагу, чтобы успеть подняться до самой высокой из расположенных по склону пастушеских хижин artzain xola, прежде чем совсем стемнеет. Когда они наконец добрались до нее, то обнаружили, что возле хижины уже посиживали двое пожилых басков, пальма первенства принадлежит не им, которых “уайтаут” пригнал с другой стороны горы. Тяжелые мешки, стоящие рядом, выдавали истинный род их занятий – это были мелкие контрабандисты. По темпераменту баскам больше подходит заниматься контрабандой, чем торговать, браконьерствовать, а не охотиться. Деятельность, не запрещенная законом, кажется им пресной, лишенной острых приправ.
Последовал обмен приветствиями и взаимное угощение вином, а затем семь кулаков поднялись, как один, грозя самолету, посмевшему вторгнуться в их небо, и все наперебой заявили, что, будь их воля, самолет этот уже шлепнулся бы на землю, как подстреленная птица, засорив территорию Испании двумя сотнями трупов этих идиотских туристов, которые летят в Лиссабон, что избавило бы мир от излишков населения, поскольку любого, кто пролетает над твоей головой в такие чудесные минуты, можно без всякого сомнения считать лишним существом на этой земле.
Ле Каго, войдя в раж, перенес это проклятие и на головы всех чужаков, которые оскверняют баскские горы: туристов, искателей приключений с рюкзаками за плечами, охотников и особенно лыжников, которые приезжают в горы на своих отвратительных, гнусных машинах, потому что они, видите ли, слишком нежные и не могут подняться наверх пешком, а накатавшись, устраивают шумные вечеринки, развлекаясь до упаду. Мерзкие ублюдки! Это пообщавшись с развязными горластыми лыжниками и их хихикающими шлюшками, Господь, не выдержав, на восьмой день воскликнул: “Да будет пальба!” и сотворил огнестрельное оружие.
Один из старых пастухов с мудрым видом покачивал головой, соглашаясь, что чужаки всегда и везде несут с собой только зло: “Atzerri, otzerri”.
Следуя принятому среди случайно встретившихся, незнакомых людей ритуалу беседы, Николай ответил на эту старинную баскскую пословицу подходящим к случаю изречением:
– Однако, я полагаю, chori bakhoitzari eder bere ohantzea.
– Что верно, то верно, – сказал Ле Каго. – Zahar hitzak, zuhur hitzak.
Хел улыбнулся. Это были первые баскские слова, которые он выучил много лет назад в камере тюрьмы Сугамо.
– С одним только возможным исключением, – добавил он.
Старые контрабандисты с минуту обдумывали его ответ, затем оба громко расхохотались, хлопая себя по коленям.
Они сидели молча, пили и ели, не спеша, пока солнце садилось, унося с собой все золото и пурпур облаков. Один из парней вытянул ноги со стоном наслаждения и заявил, что вот это и есть жизнь! Хел улыбнулся про себя, понимая, что вряд ли это может стать жизнью для молодого человека, уже соприкоснувшегося с радио, телевидением и другими благами цивилизации. Как большинство баскских юношей, он, скорее всего, соблазнится в конце концов работой на заводе в каком-нибудь большом городе, где жена его купит себе холодильник, а сам он будет попивать кока-колу в каком-нибудь кафе с пластмассовыми столиками, – что и говорить, прекрасная жизнь – достойный образчик “французского экономического чуда”!
– Да, это хорошая жизнь, – лениво заговорил Ле Каго. – Я много путешествовал, я вертел наш маленький шарик у себя на ладони, словно круглый камушек с красивыми прожилками, и вот к чему я пришел: человек чувствует себя совершенно счастливым, только когда чаши весов, на которых лежат его потребности и то, чем он владеет, находятся в равновесии. Он может пытаться достичь счастья, увеличивая свое богатство, стараясь довести его до уровня своих аппетитов, но это весьма глупо. Ему придется тогда делать не свойственные ему вещи – торговаться, заключать сделки, копить деньги, отказывая себе во всем, работать. Следовательно? Следовательно, мудрый человек достигает такого равновесия, сокращая свои потребности до уровня своих возможностей. А это лучше всего сделать, научившись ценить те вещи, которые жизнь предоставляет тебе бесплатно: горы, веселый смех, поэзию, вино, которым угощает тебя друг, не самых молодых и не самых стройных женщин. Возьмем меня! Я абсолютно счастлив тем, что я имею. Проблема состоит только в том, чтобы всегда иметь этого достаточно!
– Ле Каго! – попросил один из старых контрабандистов, устраиваясь поудобнее в углу artzain xola. – Расскажи-ка нам что-нибудь на сон грядущий.
– Да-да, – подхватил его товарищ. – Пусть это будет какая-нибудь старинная легенда.
Как истинный народный поэт, который предпочитает рассказывать свои истории, а не записывать их, Ле Каго своим низким, богатым оттенками, голосом начал плести пеструю нить повествования, пока остальные путники слушали его или дремали. Все они давно знали эти истории, но удовольствие состояло в искусстве, с которым преподносил их рассказчик. А язык басков больше подходит для рассказывания сказок, чем для обмена научной информацией. Никто не может выучить баскский язык в совершенстве, научиться говорить на нем без ошибок; это – как цвет глаз или тип крови – нечто, получаемое человеком при рождении. Язык этот очень тонкий, неуловимый, со свободными, незакрепленными грамматическими правилами, с неопределенными склонениями и сдвоенными спряжениями, с древними “историческими” формами глаголов вперемешку с глаголами, образующимися по всем правилам грамматики. Баскский язык – это песня, и если даже иностранцы и смогут выучить ее слова, им никогда не постигнуть мелодии.
Ле Каго рассказал о Баса-андерэ – Дикой женщине, которая убивает мужчин удивительным, чудесным образом. Все знают, что эта Баса-андерэ необыкновенно красива и вся будто создана для любви и что мягкие, золотистые волосы, которые покрывают все ее тело, имеют странную силу притягивать мужчин. Стоит только какому-нибудь мужчине на свое горе нечаянно встретиться с ней в лесу (она обычно стоит, опустившись на колени у ручья и расчесывая волосы на животе золотым гребешком), как она поворачивается к нему и завораживает своей улыбкой, так что он с места не может двинуться; потом она ложится на спину и поднимает кверху колени, предлагая ему свое тело. Наслаждение, которое она дает, так сильно и продолжительно, что человек умирает в пароксизме страсти, не выдержав ее накала, и все же многие и многие по своей воле принимают такую смерть, выгнувшись дугой в агонии невообразимого наслаждения.
Один из старых контрабандистов сказал, что однажды он наткнулся в горах на человека, который умер именно так: в его затуманенных, невидящих глазах застыла чудовищная смесь ужаса и наслаждения.
А самый тихий из юношей попросил Господа даровать ему силу воспротивиться искушению, если он, на свою беду, встретит когда-нибудь эту самую Баса-андерэ с ее золотым гребешком.
– Так вы говорите, Ле Каго, она вся покрыта золотистыми волосами? Не могу себе представить женскую грудь, поросшую волосами. А как же тогда соски – их что, совсем не видно?
Ле Каго фыркнул и растянулся на земле.
– По правде говоря, я не могу утверждать это на основании собственного опыта, малыш. Мои глаза никогда не видели Баса-андерэ. И я очень рад этому, потому что если бы мы, не дай бог, встретились, эта бедная дама давно уже умерла бы от наслаждения.
Старый контрабандист расхохотался и, выдрав из земли пучок травы вместе с дерном, запустил им в поэта.
– Честное слово, Ле Каго, ты так же напичкан всякой дрянью и чепухой, как Господь Бог наш благодатью!
– Верно, – согласился Ле Каго. – Вот это верно, А рассказывал ли я вам когда-нибудь историю о…
* * *
С рассветом “уайтаут” исчез, будто его и не бывало; ночные ветры смыли его белую пену. Прежде чем расстаться с парнями, Хел заплатил им за помощь и попросил их разобрать лебедку и треногу и, снеся все это вниз, в Ларро, убрать на хранение в сарай для инструментов, так как они уже начали планировать следующую экспедицию в пещеру, на этот раз с водонепроницаемыми костюмами и дыхательными аппаратами. По наблюдениям ребят, дежуривших в ущелье Ольсартэ, там, где река выходила на поверхность, получалось, что красящий порошок вынесло потоком через восемь минут после отмеченного времени. Конечно, восемь минут – не такой уж большой срок, но он мог указывать на значительное расстояние, если принять во внимание скорость, с которой вода уходила в треугольную трубу на дне “винного погреба”. Однако, если труба внутри окажется чистой и не слишком узкой для человека, они смогут доставить себе удовольствие исследовать свою пещеру от начала до конца – от входа в шахту до выхода в устье реки, – прежде чем поведают о существовании этой пещеры всему братству спелеологов.
Хел и Ле Каго, скользя, сбежали по склону горы на узкую тропинку, где они оставили “вольво” Николая. Хел, по привычке, как следует двинул ботинком по его дверце, и, с удовлетворением осмотрев оставшуюся вмятину, приятели сели в машину и поехали к деревушке Ларро, где они остановились, чтобы позавтракать хлебом с сыром и выпить кофе, предварительно смыв с себя засохшую грязь, которой они были заляпаны с головы до ног.
Хозяйкой их была могучая вдова с крепким и пышным телом, обладавшая раскатистым смехом; две комнатки своего дома она приспособила под кафе, ресторан и табачную лавочку. Ее связь с Ле Каго продолжалась уже много лет, поэтому, когда его начинало припекать в Испании, он просто перебирался во Францию через лес, росший по берегам Иррати и вплотную подходивший к деревне. С незапамятных времен лес на Иррати служил одновременно прибежищем и дорогой для контрабандистов и разбойников, кочующих из баскских провинций, захваченных испанцами, в те, которые захвачены французами. Согласно старинной традиции, считалось не только невежливым, но и опасным показать на людях, что ты узнал кого-либо из тех, с кем встречался в лесу.
Когда они вошли в кафе, все еще мокрые после купания под насосом на заднем дворе, с полдюжины стариков, попивавших здесь свои утренние стаканчики вина, тут же засыпали их вопросами. Как там дела с этой gouffre? Нашли ли они под шахтой пещеру?
Ле Каго заказал завтрак, рука его покоилась на мощном бедре хозяйки, утверждая его права собственника на это богатство. Чтобы не разглашать тайну открытия новой пещеры, он бессознательно, ничего заранее не обдумывая, ответил в типично баскской манере, для которой характерно на прямо поставленный вопрос давать неясный, уклончивый, вводящий в заблуждение ответ, не являющийся, впрочем, абсолютной ложью.
– Не все отверстия ведут в пещеры, друзья мои.
Глаза хозяйки блеснули – ей показалось, что она уловила в этом ответе двойной смысл. Очень довольная, она кокетливо оттолкнула руку Ле Каго.
– А вы не столкнулись с испанским пограничным патрулем? – спросил один старик.
– Нет, мне не пришлось обременять геенну огненную лишними душами фашистов. Вас это радует, отец мой? – Последний вопрос Ле Каго был обращен к сухопарому, мрачному священнику-революционеру, сидевшему в самом темном углу кафе. При входе Ле Каго и Хела он сразу же отвернулся. Отец Ксавьер питал чувство удушливой, тихо тлеющей ненависти к Ле Каго и жгучей, пылающей – к Хелу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Затем он услышал еще один звук – доносившийся снизу. Это был голос Ле Каго:
– Мы что, собираемся стоять тут вечно? Клянусь безутешными яйцами Иеремии, тебе следовало облегчиться до того, как мы отправились в путь!
Вырвавшись, в свою очередь, из-за завесы тумана, он заметил:
– Ах вот оно что! Ты в одиночку наслаждаешься пейзажем, пока мы там внизу болтаемся, как наживка на крючке! Ты настоящий эгоист, Нико.
Солнце уже начинало садиться, поэтому путники прибавили шагу, чтобы успеть подняться до самой высокой из расположенных по склону пастушеских хижин artzain xola, прежде чем совсем стемнеет. Когда они наконец добрались до нее, то обнаружили, что возле хижины уже посиживали двое пожилых басков, пальма первенства принадлежит не им, которых “уайтаут” пригнал с другой стороны горы. Тяжелые мешки, стоящие рядом, выдавали истинный род их занятий – это были мелкие контрабандисты. По темпераменту баскам больше подходит заниматься контрабандой, чем торговать, браконьерствовать, а не охотиться. Деятельность, не запрещенная законом, кажется им пресной, лишенной острых приправ.
Последовал обмен приветствиями и взаимное угощение вином, а затем семь кулаков поднялись, как один, грозя самолету, посмевшему вторгнуться в их небо, и все наперебой заявили, что, будь их воля, самолет этот уже шлепнулся бы на землю, как подстреленная птица, засорив территорию Испании двумя сотнями трупов этих идиотских туристов, которые летят в Лиссабон, что избавило бы мир от излишков населения, поскольку любого, кто пролетает над твоей головой в такие чудесные минуты, можно без всякого сомнения считать лишним существом на этой земле.
Ле Каго, войдя в раж, перенес это проклятие и на головы всех чужаков, которые оскверняют баскские горы: туристов, искателей приключений с рюкзаками за плечами, охотников и особенно лыжников, которые приезжают в горы на своих отвратительных, гнусных машинах, потому что они, видите ли, слишком нежные и не могут подняться наверх пешком, а накатавшись, устраивают шумные вечеринки, развлекаясь до упаду. Мерзкие ублюдки! Это пообщавшись с развязными горластыми лыжниками и их хихикающими шлюшками, Господь, не выдержав, на восьмой день воскликнул: “Да будет пальба!” и сотворил огнестрельное оружие.
Один из старых пастухов с мудрым видом покачивал головой, соглашаясь, что чужаки всегда и везде несут с собой только зло: “Atzerri, otzerri”.
Следуя принятому среди случайно встретившихся, незнакомых людей ритуалу беседы, Николай ответил на эту старинную баскскую пословицу подходящим к случаю изречением:
– Однако, я полагаю, chori bakhoitzari eder bere ohantzea.
– Что верно, то верно, – сказал Ле Каго. – Zahar hitzak, zuhur hitzak.
Хел улыбнулся. Это были первые баскские слова, которые он выучил много лет назад в камере тюрьмы Сугамо.
– С одним только возможным исключением, – добавил он.
Старые контрабандисты с минуту обдумывали его ответ, затем оба громко расхохотались, хлопая себя по коленям.
Они сидели молча, пили и ели, не спеша, пока солнце садилось, унося с собой все золото и пурпур облаков. Один из парней вытянул ноги со стоном наслаждения и заявил, что вот это и есть жизнь! Хел улыбнулся про себя, понимая, что вряд ли это может стать жизнью для молодого человека, уже соприкоснувшегося с радио, телевидением и другими благами цивилизации. Как большинство баскских юношей, он, скорее всего, соблазнится в конце концов работой на заводе в каком-нибудь большом городе, где жена его купит себе холодильник, а сам он будет попивать кока-колу в каком-нибудь кафе с пластмассовыми столиками, – что и говорить, прекрасная жизнь – достойный образчик “французского экономического чуда”!
– Да, это хорошая жизнь, – лениво заговорил Ле Каго. – Я много путешествовал, я вертел наш маленький шарик у себя на ладони, словно круглый камушек с красивыми прожилками, и вот к чему я пришел: человек чувствует себя совершенно счастливым, только когда чаши весов, на которых лежат его потребности и то, чем он владеет, находятся в равновесии. Он может пытаться достичь счастья, увеличивая свое богатство, стараясь довести его до уровня своих аппетитов, но это весьма глупо. Ему придется тогда делать не свойственные ему вещи – торговаться, заключать сделки, копить деньги, отказывая себе во всем, работать. Следовательно? Следовательно, мудрый человек достигает такого равновесия, сокращая свои потребности до уровня своих возможностей. А это лучше всего сделать, научившись ценить те вещи, которые жизнь предоставляет тебе бесплатно: горы, веселый смех, поэзию, вино, которым угощает тебя друг, не самых молодых и не самых стройных женщин. Возьмем меня! Я абсолютно счастлив тем, что я имею. Проблема состоит только в том, чтобы всегда иметь этого достаточно!
– Ле Каго! – попросил один из старых контрабандистов, устраиваясь поудобнее в углу artzain xola. – Расскажи-ка нам что-нибудь на сон грядущий.
– Да-да, – подхватил его товарищ. – Пусть это будет какая-нибудь старинная легенда.
Как истинный народный поэт, который предпочитает рассказывать свои истории, а не записывать их, Ле Каго своим низким, богатым оттенками, голосом начал плести пеструю нить повествования, пока остальные путники слушали его или дремали. Все они давно знали эти истории, но удовольствие состояло в искусстве, с которым преподносил их рассказчик. А язык басков больше подходит для рассказывания сказок, чем для обмена научной информацией. Никто не может выучить баскский язык в совершенстве, научиться говорить на нем без ошибок; это – как цвет глаз или тип крови – нечто, получаемое человеком при рождении. Язык этот очень тонкий, неуловимый, со свободными, незакрепленными грамматическими правилами, с неопределенными склонениями и сдвоенными спряжениями, с древними “историческими” формами глаголов вперемешку с глаголами, образующимися по всем правилам грамматики. Баскский язык – это песня, и если даже иностранцы и смогут выучить ее слова, им никогда не постигнуть мелодии.
Ле Каго рассказал о Баса-андерэ – Дикой женщине, которая убивает мужчин удивительным, чудесным образом. Все знают, что эта Баса-андерэ необыкновенно красива и вся будто создана для любви и что мягкие, золотистые волосы, которые покрывают все ее тело, имеют странную силу притягивать мужчин. Стоит только какому-нибудь мужчине на свое горе нечаянно встретиться с ней в лесу (она обычно стоит, опустившись на колени у ручья и расчесывая волосы на животе золотым гребешком), как она поворачивается к нему и завораживает своей улыбкой, так что он с места не может двинуться; потом она ложится на спину и поднимает кверху колени, предлагая ему свое тело. Наслаждение, которое она дает, так сильно и продолжительно, что человек умирает в пароксизме страсти, не выдержав ее накала, и все же многие и многие по своей воле принимают такую смерть, выгнувшись дугой в агонии невообразимого наслаждения.
Один из старых контрабандистов сказал, что однажды он наткнулся в горах на человека, который умер именно так: в его затуманенных, невидящих глазах застыла чудовищная смесь ужаса и наслаждения.
А самый тихий из юношей попросил Господа даровать ему силу воспротивиться искушению, если он, на свою беду, встретит когда-нибудь эту самую Баса-андерэ с ее золотым гребешком.
– Так вы говорите, Ле Каго, она вся покрыта золотистыми волосами? Не могу себе представить женскую грудь, поросшую волосами. А как же тогда соски – их что, совсем не видно?
Ле Каго фыркнул и растянулся на земле.
– По правде говоря, я не могу утверждать это на основании собственного опыта, малыш. Мои глаза никогда не видели Баса-андерэ. И я очень рад этому, потому что если бы мы, не дай бог, встретились, эта бедная дама давно уже умерла бы от наслаждения.
Старый контрабандист расхохотался и, выдрав из земли пучок травы вместе с дерном, запустил им в поэта.
– Честное слово, Ле Каго, ты так же напичкан всякой дрянью и чепухой, как Господь Бог наш благодатью!
– Верно, – согласился Ле Каго. – Вот это верно, А рассказывал ли я вам когда-нибудь историю о…
* * *
С рассветом “уайтаут” исчез, будто его и не бывало; ночные ветры смыли его белую пену. Прежде чем расстаться с парнями, Хел заплатил им за помощь и попросил их разобрать лебедку и треногу и, снеся все это вниз, в Ларро, убрать на хранение в сарай для инструментов, так как они уже начали планировать следующую экспедицию в пещеру, на этот раз с водонепроницаемыми костюмами и дыхательными аппаратами. По наблюдениям ребят, дежуривших в ущелье Ольсартэ, там, где река выходила на поверхность, получалось, что красящий порошок вынесло потоком через восемь минут после отмеченного времени. Конечно, восемь минут – не такой уж большой срок, но он мог указывать на значительное расстояние, если принять во внимание скорость, с которой вода уходила в треугольную трубу на дне “винного погреба”. Однако, если труба внутри окажется чистой и не слишком узкой для человека, они смогут доставить себе удовольствие исследовать свою пещеру от начала до конца – от входа в шахту до выхода в устье реки, – прежде чем поведают о существовании этой пещеры всему братству спелеологов.
Хел и Ле Каго, скользя, сбежали по склону горы на узкую тропинку, где они оставили “вольво” Николая. Хел, по привычке, как следует двинул ботинком по его дверце, и, с удовлетворением осмотрев оставшуюся вмятину, приятели сели в машину и поехали к деревушке Ларро, где они остановились, чтобы позавтракать хлебом с сыром и выпить кофе, предварительно смыв с себя засохшую грязь, которой они были заляпаны с головы до ног.
Хозяйкой их была могучая вдова с крепким и пышным телом, обладавшая раскатистым смехом; две комнатки своего дома она приспособила под кафе, ресторан и табачную лавочку. Ее связь с Ле Каго продолжалась уже много лет, поэтому, когда его начинало припекать в Испании, он просто перебирался во Францию через лес, росший по берегам Иррати и вплотную подходивший к деревне. С незапамятных времен лес на Иррати служил одновременно прибежищем и дорогой для контрабандистов и разбойников, кочующих из баскских провинций, захваченных испанцами, в те, которые захвачены французами. Согласно старинной традиции, считалось не только невежливым, но и опасным показать на людях, что ты узнал кого-либо из тех, с кем встречался в лесу.
Когда они вошли в кафе, все еще мокрые после купания под насосом на заднем дворе, с полдюжины стариков, попивавших здесь свои утренние стаканчики вина, тут же засыпали их вопросами. Как там дела с этой gouffre? Нашли ли они под шахтой пещеру?
Ле Каго заказал завтрак, рука его покоилась на мощном бедре хозяйки, утверждая его права собственника на это богатство. Чтобы не разглашать тайну открытия новой пещеры, он бессознательно, ничего заранее не обдумывая, ответил в типично баскской манере, для которой характерно на прямо поставленный вопрос давать неясный, уклончивый, вводящий в заблуждение ответ, не являющийся, впрочем, абсолютной ложью.
– Не все отверстия ведут в пещеры, друзья мои.
Глаза хозяйки блеснули – ей показалось, что она уловила в этом ответе двойной смысл. Очень довольная, она кокетливо оттолкнула руку Ле Каго.
– А вы не столкнулись с испанским пограничным патрулем? – спросил один старик.
– Нет, мне не пришлось обременять геенну огненную лишними душами фашистов. Вас это радует, отец мой? – Последний вопрос Ле Каго был обращен к сухопарому, мрачному священнику-революционеру, сидевшему в самом темном углу кафе. При входе Ле Каго и Хела он сразу же отвернулся. Отец Ксавьер питал чувство удушливой, тихо тлеющей ненависти к Ле Каго и жгучей, пылающей – к Хелу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87