Путешествие в Новый Свет проходило настолько же спокойно, насколько ужасающим был путь от Черного Континента. Корабль приближался к цели. По качке Роуленд понял, что судно оставило открытый океан позади и теперь пересекает континентальный шельф. Чем меньше глубина, тем капризнее море. Стоя у леера, он видел сентябрьский айсберг, проплывший в нескольких милях по правому борту. В порыве ветра Роуленд даже почувствовал его холод. Боцман, который теперь относился к Роуленду снисходительнее, посоветовал ему наслаждаться такими видами, пока есть возможность.
– Мы входим в зону туманов, – сказал он. – В следующие несколько дней будет почти ничего не видно.
Далеко на западе Роуленд уже заметил качающуюся серую стену, соединяющую океан с небом; ее край сверкал на солнце. «Потерянное счастье» направлялось к этой стене.
К полудню корабль вошел в серое марево. Ограждение, на которое опирался Роуленд, покрылось каплями. Низкий рокот двигателей, который до сих пор был едва заметен, теперь преобладал над остальными звуками. Ему вторил хор зверей, чьи голоса раздавались из открытых иллюминаторов на нижней палубе.
Туманный ревун «Потерянного счастья» грустно завывал каждые три минуты. Было удвоено количество наблюдательных постов, чтобы следить за айсбергами и другими судами. Боцман подошел к Роуленду и минуту постоял около него; дым трубки боцмана был неотличим от тумана.
– Это кладбище кораблей, – сказал он, показывая рукой на невидимое море. – Кто знает, сколько тысяч судов пошли ко дну в этих водах?
Роуленд, присмотревшись, смог различить барашки, окружавшие корабль, словно призраки тех людей, что утонули здесь за много столетий.
Когда Роуленд пришел обедать, в столовой было тихо: моряки в основном стояли на вахте. Ева и Уилл поели быстро, потому что звери нервничали, их надо было успокаивать – особенно гиббонов, которые испуганно вопили всякий раз, когда раздавалась сирена. Ева сказала Роуленду, что она уже слышала такие вопли гиббонов раньше, когда болела в деревне беноло.
– Гиббоны увидели армию разъяренных муравьев, – сказала она. – Своими криками они дали жителям время, чтобы построить вокруг деревни огненный круг, который прогнал муравьев. Потом жители оставили гиббонам корзины, полные фруктов, чтобы отблагодарить их за то, что те предупредили об опасности заранее.
– Да, но ведь в океане муравьев нет, – сказал Роуленд.
Когда он снова вышел на палубу, было чуть больше двух часов пополудни. Он сразу заметил, каким теплым стал туманный воздух, как будто «Потерянное счастье» шло прямиком в огромную баню. Роуленд поднялся в рулевую рубку; ее дверь была открыта. Боцман и капитан стояли на крыле мостика у леера и вглядывались в туман, который теперь казался еще гуще.
– Почему стало так тепло? – спросил Роуленд. – Это Гольфстрим?
– Я ходил в этих морях тысячу раз, – покачал головой капитан, – и никогда не сталкивался ни с чем подобным. – Он был пожилой человек – уже на пенсии, и вызвали его специально, чтобы довести до конца этот рейс.
Боцман попыхивал трубкой. Вдруг он поднял голову.
– Послушайте, – сказал он. – Я больше не слышу зверей.
Роуленд прислушался. Боцман говорил правду. Вой с нижней палубы прекратился. Теперь единственным звуком был глухой рокот двигателей.
И что-то еще – очень слабое…
Капитан встревожился.
– Передай в машинное отделение: стоп машина! – крикнул он рулевому.
Рокот двигателей прекратился. Из невидимого моря, простиравшегося вокруг, они услышали шипение – такое шипение, подумал Роуленд, могут издавать миллионы змей. И все-таки чем дольше он слушал, тем громче делался звук. Уже не шипение змей, а нечто более знакомое – бурление кипящей воды. И воздух, казалось, тоже накалялся. Роуленду даже показалось, что сквозь подошвы он чувствует жар палубы. Да, океан как будто превратился в огромный котел с горячей водой, и теперь эта вода закипала. Он не видел воду из-за тумана, но слышал бульканье со всех сторон.
– Запустить машину! Полный вперед! – закричал капитан рулевому. Боцману он сказал: – Чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше.
Пароход дрогнул, когда заработали двигатели, но теперь их уже было не слышно из-за бурления. Капитан, на обветренном лице которого ясно читалось беспокойство, встал у перил рядом с Роулендом – как раз вовремя, чтобы увидеть исход странного явления.
«Потерянное счастье» начало подниматься. По крайней мере, Роуленд был уверен, что чувствует, как они поднимаются, хотя из-за тумана видно ничего не было. Роуленд держался за поручень, потому что корабль задрожал по всей длине и накренился, поднявшись в воздух. Подъем длился, наверное, секунд десять.
А затем «Потерянное счастье» упало.
Падение раскололо его надвое.
10
Роуленд Вандерлинден нырнул глубоко в море, теплое, как домашняя ванна. Его ноги были в ботинках, и он изо всех сил отталкивался, пока голова не оказалась над водой. Воздух был полон таким зловонием, что Роуленд хлебнул воды и снова пошел ко дну. Затем снова вынырнул на поверхность, откашлялся водой из легких и вдохнул вонючий воздух. Освободился от ботинок и поплыл изо всех сил. В глазах у него стоял туман, и он не мог протереть их, чтобы понять, где он, – и все же плыл и плыл до изнеможения, задыхаясь от смрада. Затем почувствовал, как чьи-то руки схватили его за плечи и вытащили из воды.
– Ты как? – Это был голос Уилла Драммонда.
– Нормально, – ответил Роуленд. Он моргал, пока к нему не вернулось зрение и он не увидел, что лежит на дощатом плоту с протянутым по краю тросом. – Но мои записные книжки остались в каюте.
– Тебе повезло, что ты не с ними, – сказал Уилл. Ева Соррентино тоже лежала на плоту; ее глаза были закрыты, а одежда перепачкана машинным маслом. Уилл Драммонд, втащивший их обоих на плот, был без рубашки. В руках он держал весло.
– С Евой все в порядке? – спросил Роуленд.
– Да, – ответил Уилл. – Но у нее сильный шок. Ей сейчас лучше поспать. Смотри, не видно ли где кого-нибудь еще. – Он начал грести, и неуклюжий плот поплыл.
Роуленд увидел, что все тело Уилла покрыто глубокими шрамами от каких-то старых ран. Но сейчас ему было не до расспросов. Он огляделся. Туман, или пар, или что это было – стал намного прозрачнее. Меньше чем в пятидесяти ярдах от них Роуленд ясно увидел «Потерянное счастье». Его нос и корма были задраны вверх, а точка разлома – низ буквы «V» – находился глубоко под водой, вместе с каютой Роуленда и всеми его записями. Вокруг плавали обломки: разломанные шпангоуты, канаты, куски палубного настила, клети, брусья; на всем блестела нефть.
За одной из клеток Уилл заметил плеск и повел плот туда, надеясь, что это кто-то уцелевший. На самом деле то была зебра, вся покрытая нефтью. Заметив их, она поплыла к плоту; ее глаза были дикими от страха. Зебре удалось закинуть передние копыта на плот, и она попыталась взобраться; плот едва не перевернулся под ее весом. Уилл поднял весло и сильно ударил зебру по носу, пытаясь отогнать ее. Роуленд одной рукой держался за плот, а другой схватил Еву: она начала соскальзывать в море. Уилл продолжал колотить зебру, пока та не оставила своих попыток и не уплыла.
Несмотря ни на что, Уилл продолжал поиски, но больше никаких признаков жизни не обнаружил. Концы буквы «V» становились все короче и прямее; разбитый корабль громко трещал; его положение становилось все более неестественным.
– Теперь нам лучше убраться отсюда, – сказал наконец Уилл.
Плот начал медленно отплывать от корабля в открытое море, когда произошла любопытная вещь. Из моря высунулась чья-то рука, вся в нефти, и схватила Еву Соррентино за левую руку, свисавшую за борт.
Роуленд подумал, что спасся кто-то из членов экипажа. Но голова и плечи, показавшиеся из воды, принадлежали крупной обезьяне, которая жалобно смотрела на них своими карими глазами. Уилл снова поднял весло и бил обезьяну по голове, пока у нее не потекла кровь. Животное отпустило Еву и отплыло от плота. На руке Евы остались три глубокие царапины в том месте, где ее схватила обезьяна, но девушка так и не пришла в сознание.
Солнце уже почти зашло, и Уилл отвел плот примерно на милю от «Потерянного счастья», когда два конца судна наконец с грохотом сомкнулись, и оно провалилось в глубины моря. Теперь плот продолжал плыть на запад, лишь слегка направляемый веслом. Когда стемнело, Уилл совсем перестал грести и прижался к Еве, чтобы согреть ее – а может, себя, потому что остался без рубашки. Вскоре откуда-то с востока донеслось громогласное журчанье, напугавшее их – как будто кто-то спускал воду из гигантской ванны. Еще некоторое время после этого воздух отвратительно пах. Потом очистился, и все звуки утихли, кроме волн, бившихся о плот. На их пути попадались клочья тумана, но теперь это был прохладный северный туман. Волны, что иногда заливали плот по краям, были, как и положено, холодными – ледяная вода северного моря. Успокоенный, Роуленд тоже наконец заснул.
11
Холодная вода ударила Роуленда Вандерлиндена по лицу. Он выплюнул соль – и сон – и огляделся. Ночное небо покрывали синяки после драки с рассветом – драки, которую оно проиграло: из-за восточной стены мира выглядывало солнце. Светило напомнило Роуленду о красном воспаленном глазе одного старого волхва, которого он однажды встретил в деревне на краю пустыни: старик натирал свои глаза пеплом, чтобы выглядеть еще более устрашающе.
Роуленд начал дрожать, но не от этого воспоминания: на нем были только рубашка и брюки, а морской бриз был холодным. Он позавидовал Уиллу и Еве, которые лежали на другом конце плота, обнявшись, как любовники. Уилл открыл глаза.
– Ты ничего не слышишь? – спросил он тихо. Роуленд прислушался.
– Нет.
– Послушай снова, – сказал Уилл.
Роуленд послушал. Ничего, кроме плеска волн о плот. А потом он услышал далекий грозный грохот. «Только не это!» – подумал он. Сердце забилось быстрее, и он схватил весло, напряг глаза и стал всматриваться в горизонт, ища источник зловещего звука. И снова услышал грохот, шедший с той стороны, которую еще не осветило солнце. Он слышал его снова, и снова, и снова – ритмичный и отчетливый шум. Этим грохотом море приветствовало песчаный берег.
– Прибой! – сказал он.
Теперь Ева тоже открыла глаза. Они с Уиллом расцепили объятия, и все трое начали всматриваться во мрак. Там, на расстоянии всего нескольких сот ярдов, был он – черный контур острова на фоне океанского горизонта, который был уже не таким темным.
– Остров не очень большой. Надо постараться не проскочить мимо, – сказал Роуленд. Он дал Уиллу весло. – Управлять будешь ты, – сказал он и соскользнул за борт.
Холодная вода на секунду парализовала его, но он схватился за край веревки и стал молотить окоченевшими ногами, очень медленно толкая плот в сторону берега. Так он плыл минут десять или даже больше.
Потом что-то густое и лохматое, что-то кошмарное обвилось вокруг его ног. В панике Роуленд отчаянно задергал ими, пытаясь залезть на плот.
– Уилл! – закричал он.
Уилл Драммонд нагнулся над ним и поднял весло, готовый ударить того, кто схватил Роуленда, кем бы тот ни был. А потом опустил весло.
– Все в порядке, – сказал он. – Твои ноги запутались в водорослях, и все.
Роуленд поверил ему, потому что уже почувствовал, что ноги достали дно. Плот застрял на камнях там, где было уже по пояс. Уилл помог Еве слезть в воду, и все трое шли вброд последние пятьдесят ярдов до берега, а потом, с трудом передвигая ноги, по песку к дюнам, окруженным чахлым кустарником. Они нашли ложбину, укрытую от морского ветра. Солнце стояло уже высоко, и воздух постепенно теплел. Замерзшие и промокшие, они сели на землю.
В ложбину заскочила черно-белая собака, увидела их и убежала, повизгивая от страха.
Роуленд встал, удерживая равновесие на непривычно качающейся почве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39