Может быть, конечно, это были всего лишь вызванные наркотиками галлюцинации, но она никак не могла избавиться от этих видений.
И вот сейчас, когда губы Чезаре прижались к ее губам, она почувствовала, как забеспокоились ее соколы на темном насесте, куда она отправила их, когда увидела Микио Оками таким, какой он есть, и приняла его. Веспер понимала, что, если не найдет какой-либо способ отвлечь их, они вскоре взлетят и захватят ее с собой туда, куда она обещала себе больше не попадать.
Чезаре прошептал ее имя, и девушка закрыла глаза. Она чувствовала, что он направляет ее к одной из криволинейных стен из стеклянных блоков, и сердце ее забилось чаще. Спиной она ощутила холод стекла, к которому ее прижал Чезаре. Она как будто плыла в зеленом свете, который просачивался сквозь полупрозрачные блоки, солнечный свет отражался в бассейне, отбрасывая на потолок дрожащее пятно.
Сдаваясь, она провела ногой по его бедру, и его рука тотчас же оказалась в том месте, куда ее не пускали весь вечер. Сначала Чезаре прикоснулся к нему ладонью, потом осторожно ввел средние пальцы внутрь, раскрывая ее.
Она откинула назад голову и, когда соколы вылетели из тьмы, в которую их было ввергли, тихо застонала. Выпустив когти, птицы клекотали у нее над головой. Однажды, когда ей было семнадцать лет и она полностью находилась под влиянием своего безумия, страсть к женщинам заставила ее искать возможность подвергнуться операции по трансформации, которая, как ей казалось, уже началась. Как бы это ни показалось странным, Чезаре Леонфорте был первым мужчиной, который заставил ее забыть о том, что когда-то она тоже хотела стать мужчиной.
Он уже ласкал ее, подняв эластичное платье выше бедер. Ее пальцы расстегнули пояс и молнию его брюк, она почувствовала твердость и тяжесть члена, не в силах больше ждать, потерла его и чуть не потеряла сознание от этого ощущения. Затем направила его внутрь, от наполнившего ее жидкого огня у нее перехватило дыхание.
Ощутив его внутри себя, Веспер начала корчиться, растворяясь в экстазе оргазма, заставившего ее закричать. Она укусила его за плечо, изо всех сил прижала к себе, кончая еще раз и скользя вниз по стеклянной стене. Он последовал за ней и упал на нее сверху, тяжесть его тела вызвала у нее приятное ощущение защищенности и единения. Где-то глубоко в ней небольшая, оставшаяся рациональной частичка сознания возопила против подобного безумия. Но вскоре этот вопль потонул в крике соколов, смешавшихся со всхлипывающими стонами бьющейся в очередном оргазме Веспер.
Этого не выдержал даже Чезаре, у которого тоже началась эякуляция. Он потерял контроль над своими чувствами и, совершенно ошеломленный, вжимал себя в ее извивающееся тело, желая только проникнуть в него еще глубже. Именно в этот момент он понял, что ему грозят неприятности.
Она уснула там, где лежала, мокрая от его и своих выделений. И пока Чезаре делал необходимые телефонные звонки, пока нескончаемый саксофон Маллигана все плыл и плыл по особняку, Веспер снился сон, что она вновь в Колумбии и занята одной из парапсихологических проблем, но по странной логике думает о Чезаре. Она заманивает его в ловушку, использую силу своей личности, безмолвно поманив, привлекает внимание к себе. Но на этот раз ее харизма — харизма, которой она ужасалась, от которой пыталась убежать и которую, по настоянию Оками, заставила себе служить, — сыграла с ней плохую шутку. Каким-то образом она разбудила ее животный магнетизм, дала соколам взлететь. И сейчас Веспер угрожала самая большая опасность в ее жизни.
Токио — Нью-Йорк
— У французов есть поговорка: между часом собаки и волка лежит конец всех вещей.
— Имеется в виду какое-нибудь реальное время?
Мик Леонфорте улыбнулся:
— Конечно. Это время между закатом и наступлением темноты, когда солнце уже скрылось за горизонтом, ночь еще не вступила в свои права, когда овечьи пастухи в горах Луберона посылают своих собак пригнать с пастбищ их подопечных, пока их не зарезали волки. — Мик поджал губы. — Это час, когда все возможно.
Гиндзир Мачида, глава токийской прокуратуры, показал зубы, от курения приобретшие цвет старой слоновой кости.
— Конец...
— Или начало, — сказал Мик. — Изменчивость. Видите ли, все это взаимосвязано.
— Каким образом?
— История, — начал Мик, — постоянно переписывается настоящим. — Он нетерпеливо прошелся по ромбовидной формы комнате, двигаясь мягко, как запертое в клетку животное. — Великие умы ценятся за свою способность заново интерпретировать прошлое, отбрасывать в сторону ложь, обусловленную сговором так называемых историков, и извлекать скрытую под ней правду. В конце концов, что такое история, как не собрание устных и письменных источников. Но устные, по самому определению, крайне ненадежны, а письменные по большей мере неясны, не защищены от возможности интерпретации, а следовательно, и искажений.
Они сидели в токийском доме Мачиды. Это был памятник архитектуры, построенный в двадцатых годах под влиянием идей Франка Ллойда Райта полностью из бетонных блоков с фактурой, напоминающей барельефы культуры майя. В результате получилось нечто не от мира сего и в то же время крайне футуристическое, комбинация, которая большинству людей казалась запретной, действующей на нервы и чересчур вызывающей.
Мачида, однако, обожал свой дом. Для него, весьма сдержанного в других отношениях человека, он был единственной страстью в жизни, и поддержание дома в первоначальном состоянии стало для него счастливой обязанностью.
— Я деконструктивист, — ответил Мик. — Путем тщательного текстуального анализа я удаляю один кусок истории за другим, пока наконец, сняв слои неверной интерпретации, когда выдают желаемое за действительное и просто подтасовывают факты, не прихожу к истине.
Глядя на очаг из камня и полированной бронзы, Мачида думал над смыслом услышанного. У него было смуглое, плоское лицо, широкий рот, гладко зачесанные назад волосы и хищные манеры преуспевающего адвоката, которым он и был, до того, как занял свой пост в токийской прокуратуре. Его угольно-черные глаза, казалось, обладали способностью замечать все, что творится вокруг.
Наконец он повернулся к Мику, который в своем черном костюме от Иссеи Мияке смотрелся как пришелец с другой планеты.
— Вы отрицаете все, что было сделано до вас. Именно вы подтасовываете факты и, в результате, уничтожаете историю.
— Нет, нет. Как раз наоборот, — ответил Мик. — Я хочу по-новому взглянуть на факты, показать всем — на примере так называемого холокоста, — как исторические события могут неправильно интерпретироваться, а иногда, как в случае с евреями, систематически искажаться ради того, чтобы представить евреев жертвами преследований, которых на самом деле не было.
Мачида обладал той невозмутимостью, безмятежным спокойствием, которое ценилось в Японии превыше всего. Без этого невозможно было сделать карьеру ни в бизнесе, ни в государственном аппарате.
— Значит, шесть миллионов евреев не погибли от рук нацистов. Таков смысл ваших слов?
— Да.
— И все документы...
— Подделаны, переписаны, сфабрикованы. — Мик взмахнул рукой, разрубив ладонью воздух. — Я же сказал вам, что систематическая подтасовка исторических фактов — болезнь нашего времени. История как наука только начинает поднимать свой голос. Но ее время придет. Уверяю вас, это неизбежно.
Мачида слегка улыбнулся и подошел к бару, отделанному черным мрамором с серебром, его украшал фриз, изображающий борзых и тощих, как борзые, женщин.
— Да, ваша философия весьма динамична и, надо сказать... действует неотразимо. — Он рассмеялся. — Вы завоевали меня с первой же встречи, а все эти люди... что ж, чтобы не быть к ним несправедливым, скажу только, что они предрасположены к подобному образу мыслей.
«Но и ты не исключение», — подумал Мик, подходя к Мачиде поближе. Приблизив лицо вплотную к генеральному прокурору, он сказал:
— Вы видели когда-нибудь мишени в тире? Точно так же и тут. Ваша забота только свести меня с этими типами, остальное — мое дело.
Мачида, которого подобный жест нисколько не обеспокоил, не отодвинулся ни на миллиметр.
— Вы знаете, частенько я сомневаюсь в том, что поступил умно, связавшись с вами.
— Тогда можете убираться к черту, — отрезал Мик. — Мне не нужны партнеры, которые сомневаются.
Мачида наполнил бокалы виски, протянул один из них Мику и ответил:
— Я уже не могу убраться. Слишком поздно. Мне потребовались большие усилия, чтобы найти и идентифицировать всех членов «Денва партнерз», которые могли бы... откликнуться на ваше предложение. Были даны обещания, заключены сделки, уплачены деньги. Вы достаточно долго пробыли в Азии и должны понимать подобные вещи.
Мик из вежливости отпил глоток и отставил свой бокал.
— Да, я понимаю. — Он был невысокого Мнения о японском виски.
— Прекрасно. — Мачида не шелохнулся, но что-то внутри него сдвинулось, отталкивая Мика как отрицательный заряд, и он почувствовал, как по коже пробежал неприятный холодок. — Я не могу убраться еще и потому, что мне известно о ваших прошлых партнерах. Кажется, ни один из них не остался в живых. Неприятное совпадение. — Хотя собеседник Мика не двинул ни одним плечом, казалось, что он пожал ими. — Меня это не волнует. Я создал себе репутацию и положение именно на неприятных ситуациях. Они, если можно так выразиться, мой хлеб.
— Это угроза?
В уголке широкого рта Мачиды вновь появилась тень улыбки.
— Когда вы узнаете меня получше, то увидите, что я никогда не угрожаю. Я всего лишь предупреждаю.
Мик действительно достаточно долго пробыл в Азии, чтобы понять эту игру. Японцы всегда стремятся определить, как далеко вы позволяете себе отступить, прежде чем окончательно упереться. И только после этого определяют, насколько вас можно уважать.
— Повсюду вокруг себя, — продолжил Мачида, — я вижу угрюмые лица людей, которые боятся перемен, производимых так называемыми реформаторами. Один я не боюсь этих реформаторов, потому что у них нет власти. Она есть у меня. Я покупаю и продаю сделки, покупаю людей, как другие покупают рис. Так было в Японии начиная с тихоокеанской войны, и так оно и останется. Реформаторы не только бессильны, они к тому же еще и наивны. Их так называемая «коалиция» — просто-напросто фикция. Она уже столько раз распадалась, что после всего, что произошло, лицо этой «коалиции» стало неопределенным. Вопрос в конце концов состоит в том, что сможет заставить Японию двигаться вперед подобно хорошо смазанному механизму. Старая Япония подождет — я подожду, — несмотря на все неэффективные попытки этих реформаторов, неважно политических или иного рода, сделать что-то в этой стране.
Мик, конечно, отлично знал это. Именно поэтому он и пришел к Мачиде.
— Ницше говорил: «Если узы не рвутся сами — попробуй раскусить их зубами». И если ни один из моих прежних партнеров не смог пережить связь со мной, это значит, что ни у кого из них недостало воли — или смелости — употребить зубы.
Мачида сжал челюсти. Возможно, он был поражен, хотя даже Мик не смог бы утверждать это наверняка. Тут неожиданно зазвенел дверной колокольчик, и Мачида, не шевельнувшись, сказал:
— Не вовремя, но придется сделать паузу. — Он махнул рукой. — Там, в библиотеке, есть широкий выбор довольно любопытных книг. Некоторые из них даже на английском.
— Я читаю по-японски, — сказал Мик и тут же пожалел об этом. Никогда не знаешь, не пригодится ли когда-нибудь подобное преимущество, неважно с другом или с врагом имеешь дело.
Кивнув своему собеседнику, он скрылся в глубине холла. Убедившись, что Мик ушел, Мачида подошел к входной двери и открыл ее.
— Мое почтение, господин генеральный прокурор, — сказал Такуо Хатта с глубоким поклоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
И вот сейчас, когда губы Чезаре прижались к ее губам, она почувствовала, как забеспокоились ее соколы на темном насесте, куда она отправила их, когда увидела Микио Оками таким, какой он есть, и приняла его. Веспер понимала, что, если не найдет какой-либо способ отвлечь их, они вскоре взлетят и захватят ее с собой туда, куда она обещала себе больше не попадать.
Чезаре прошептал ее имя, и девушка закрыла глаза. Она чувствовала, что он направляет ее к одной из криволинейных стен из стеклянных блоков, и сердце ее забилось чаще. Спиной она ощутила холод стекла, к которому ее прижал Чезаре. Она как будто плыла в зеленом свете, который просачивался сквозь полупрозрачные блоки, солнечный свет отражался в бассейне, отбрасывая на потолок дрожащее пятно.
Сдаваясь, она провела ногой по его бедру, и его рука тотчас же оказалась в том месте, куда ее не пускали весь вечер. Сначала Чезаре прикоснулся к нему ладонью, потом осторожно ввел средние пальцы внутрь, раскрывая ее.
Она откинула назад голову и, когда соколы вылетели из тьмы, в которую их было ввергли, тихо застонала. Выпустив когти, птицы клекотали у нее над головой. Однажды, когда ей было семнадцать лет и она полностью находилась под влиянием своего безумия, страсть к женщинам заставила ее искать возможность подвергнуться операции по трансформации, которая, как ей казалось, уже началась. Как бы это ни показалось странным, Чезаре Леонфорте был первым мужчиной, который заставил ее забыть о том, что когда-то она тоже хотела стать мужчиной.
Он уже ласкал ее, подняв эластичное платье выше бедер. Ее пальцы расстегнули пояс и молнию его брюк, она почувствовала твердость и тяжесть члена, не в силах больше ждать, потерла его и чуть не потеряла сознание от этого ощущения. Затем направила его внутрь, от наполнившего ее жидкого огня у нее перехватило дыхание.
Ощутив его внутри себя, Веспер начала корчиться, растворяясь в экстазе оргазма, заставившего ее закричать. Она укусила его за плечо, изо всех сил прижала к себе, кончая еще раз и скользя вниз по стеклянной стене. Он последовал за ней и упал на нее сверху, тяжесть его тела вызвала у нее приятное ощущение защищенности и единения. Где-то глубоко в ней небольшая, оставшаяся рациональной частичка сознания возопила против подобного безумия. Но вскоре этот вопль потонул в крике соколов, смешавшихся со всхлипывающими стонами бьющейся в очередном оргазме Веспер.
Этого не выдержал даже Чезаре, у которого тоже началась эякуляция. Он потерял контроль над своими чувствами и, совершенно ошеломленный, вжимал себя в ее извивающееся тело, желая только проникнуть в него еще глубже. Именно в этот момент он понял, что ему грозят неприятности.
Она уснула там, где лежала, мокрая от его и своих выделений. И пока Чезаре делал необходимые телефонные звонки, пока нескончаемый саксофон Маллигана все плыл и плыл по особняку, Веспер снился сон, что она вновь в Колумбии и занята одной из парапсихологических проблем, но по странной логике думает о Чезаре. Она заманивает его в ловушку, использую силу своей личности, безмолвно поманив, привлекает внимание к себе. Но на этот раз ее харизма — харизма, которой она ужасалась, от которой пыталась убежать и которую, по настоянию Оками, заставила себе служить, — сыграла с ней плохую шутку. Каким-то образом она разбудила ее животный магнетизм, дала соколам взлететь. И сейчас Веспер угрожала самая большая опасность в ее жизни.
Токио — Нью-Йорк
— У французов есть поговорка: между часом собаки и волка лежит конец всех вещей.
— Имеется в виду какое-нибудь реальное время?
Мик Леонфорте улыбнулся:
— Конечно. Это время между закатом и наступлением темноты, когда солнце уже скрылось за горизонтом, ночь еще не вступила в свои права, когда овечьи пастухи в горах Луберона посылают своих собак пригнать с пастбищ их подопечных, пока их не зарезали волки. — Мик поджал губы. — Это час, когда все возможно.
Гиндзир Мачида, глава токийской прокуратуры, показал зубы, от курения приобретшие цвет старой слоновой кости.
— Конец...
— Или начало, — сказал Мик. — Изменчивость. Видите ли, все это взаимосвязано.
— Каким образом?
— История, — начал Мик, — постоянно переписывается настоящим. — Он нетерпеливо прошелся по ромбовидной формы комнате, двигаясь мягко, как запертое в клетку животное. — Великие умы ценятся за свою способность заново интерпретировать прошлое, отбрасывать в сторону ложь, обусловленную сговором так называемых историков, и извлекать скрытую под ней правду. В конце концов, что такое история, как не собрание устных и письменных источников. Но устные, по самому определению, крайне ненадежны, а письменные по большей мере неясны, не защищены от возможности интерпретации, а следовательно, и искажений.
Они сидели в токийском доме Мачиды. Это был памятник архитектуры, построенный в двадцатых годах под влиянием идей Франка Ллойда Райта полностью из бетонных блоков с фактурой, напоминающей барельефы культуры майя. В результате получилось нечто не от мира сего и в то же время крайне футуристическое, комбинация, которая большинству людей казалась запретной, действующей на нервы и чересчур вызывающей.
Мачида, однако, обожал свой дом. Для него, весьма сдержанного в других отношениях человека, он был единственной страстью в жизни, и поддержание дома в первоначальном состоянии стало для него счастливой обязанностью.
— Я деконструктивист, — ответил Мик. — Путем тщательного текстуального анализа я удаляю один кусок истории за другим, пока наконец, сняв слои неверной интерпретации, когда выдают желаемое за действительное и просто подтасовывают факты, не прихожу к истине.
Глядя на очаг из камня и полированной бронзы, Мачида думал над смыслом услышанного. У него было смуглое, плоское лицо, широкий рот, гладко зачесанные назад волосы и хищные манеры преуспевающего адвоката, которым он и был, до того, как занял свой пост в токийской прокуратуре. Его угольно-черные глаза, казалось, обладали способностью замечать все, что творится вокруг.
Наконец он повернулся к Мику, который в своем черном костюме от Иссеи Мияке смотрелся как пришелец с другой планеты.
— Вы отрицаете все, что было сделано до вас. Именно вы подтасовываете факты и, в результате, уничтожаете историю.
— Нет, нет. Как раз наоборот, — ответил Мик. — Я хочу по-новому взглянуть на факты, показать всем — на примере так называемого холокоста, — как исторические события могут неправильно интерпретироваться, а иногда, как в случае с евреями, систематически искажаться ради того, чтобы представить евреев жертвами преследований, которых на самом деле не было.
Мачида обладал той невозмутимостью, безмятежным спокойствием, которое ценилось в Японии превыше всего. Без этого невозможно было сделать карьеру ни в бизнесе, ни в государственном аппарате.
— Значит, шесть миллионов евреев не погибли от рук нацистов. Таков смысл ваших слов?
— Да.
— И все документы...
— Подделаны, переписаны, сфабрикованы. — Мик взмахнул рукой, разрубив ладонью воздух. — Я же сказал вам, что систематическая подтасовка исторических фактов — болезнь нашего времени. История как наука только начинает поднимать свой голос. Но ее время придет. Уверяю вас, это неизбежно.
Мачида слегка улыбнулся и подошел к бару, отделанному черным мрамором с серебром, его украшал фриз, изображающий борзых и тощих, как борзые, женщин.
— Да, ваша философия весьма динамична и, надо сказать... действует неотразимо. — Он рассмеялся. — Вы завоевали меня с первой же встречи, а все эти люди... что ж, чтобы не быть к ним несправедливым, скажу только, что они предрасположены к подобному образу мыслей.
«Но и ты не исключение», — подумал Мик, подходя к Мачиде поближе. Приблизив лицо вплотную к генеральному прокурору, он сказал:
— Вы видели когда-нибудь мишени в тире? Точно так же и тут. Ваша забота только свести меня с этими типами, остальное — мое дело.
Мачида, которого подобный жест нисколько не обеспокоил, не отодвинулся ни на миллиметр.
— Вы знаете, частенько я сомневаюсь в том, что поступил умно, связавшись с вами.
— Тогда можете убираться к черту, — отрезал Мик. — Мне не нужны партнеры, которые сомневаются.
Мачида наполнил бокалы виски, протянул один из них Мику и ответил:
— Я уже не могу убраться. Слишком поздно. Мне потребовались большие усилия, чтобы найти и идентифицировать всех членов «Денва партнерз», которые могли бы... откликнуться на ваше предложение. Были даны обещания, заключены сделки, уплачены деньги. Вы достаточно долго пробыли в Азии и должны понимать подобные вещи.
Мик из вежливости отпил глоток и отставил свой бокал.
— Да, я понимаю. — Он был невысокого Мнения о японском виски.
— Прекрасно. — Мачида не шелохнулся, но что-то внутри него сдвинулось, отталкивая Мика как отрицательный заряд, и он почувствовал, как по коже пробежал неприятный холодок. — Я не могу убраться еще и потому, что мне известно о ваших прошлых партнерах. Кажется, ни один из них не остался в живых. Неприятное совпадение. — Хотя собеседник Мика не двинул ни одним плечом, казалось, что он пожал ими. — Меня это не волнует. Я создал себе репутацию и положение именно на неприятных ситуациях. Они, если можно так выразиться, мой хлеб.
— Это угроза?
В уголке широкого рта Мачиды вновь появилась тень улыбки.
— Когда вы узнаете меня получше, то увидите, что я никогда не угрожаю. Я всего лишь предупреждаю.
Мик действительно достаточно долго пробыл в Азии, чтобы понять эту игру. Японцы всегда стремятся определить, как далеко вы позволяете себе отступить, прежде чем окончательно упереться. И только после этого определяют, насколько вас можно уважать.
— Повсюду вокруг себя, — продолжил Мачида, — я вижу угрюмые лица людей, которые боятся перемен, производимых так называемыми реформаторами. Один я не боюсь этих реформаторов, потому что у них нет власти. Она есть у меня. Я покупаю и продаю сделки, покупаю людей, как другие покупают рис. Так было в Японии начиная с тихоокеанской войны, и так оно и останется. Реформаторы не только бессильны, они к тому же еще и наивны. Их так называемая «коалиция» — просто-напросто фикция. Она уже столько раз распадалась, что после всего, что произошло, лицо этой «коалиции» стало неопределенным. Вопрос в конце концов состоит в том, что сможет заставить Японию двигаться вперед подобно хорошо смазанному механизму. Старая Япония подождет — я подожду, — несмотря на все неэффективные попытки этих реформаторов, неважно политических или иного рода, сделать что-то в этой стране.
Мик, конечно, отлично знал это. Именно поэтому он и пришел к Мачиде.
— Ницше говорил: «Если узы не рвутся сами — попробуй раскусить их зубами». И если ни один из моих прежних партнеров не смог пережить связь со мной, это значит, что ни у кого из них недостало воли — или смелости — употребить зубы.
Мачида сжал челюсти. Возможно, он был поражен, хотя даже Мик не смог бы утверждать это наверняка. Тут неожиданно зазвенел дверной колокольчик, и Мачида, не шевельнувшись, сказал:
— Не вовремя, но придется сделать паузу. — Он махнул рукой. — Там, в библиотеке, есть широкий выбор довольно любопытных книг. Некоторые из них даже на английском.
— Я читаю по-японски, — сказал Мик и тут же пожалел об этом. Никогда не знаешь, не пригодится ли когда-нибудь подобное преимущество, неважно с другом или с врагом имеешь дело.
Кивнув своему собеседнику, он скрылся в глубине холла. Убедившись, что Мик ушел, Мачида подошел к входной двери и открыл ее.
— Мое почтение, господин генеральный прокурор, — сказал Такуо Хатта с глубоким поклоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84