Цуки навзничь лежала на своем широком ложе. Из уголка ее рта струилась кровь. Платье ее было разорвано; она прижимала к груди подушку, словно ребенок, очнувшийся от кошмарного сна.
Но он знал теперь, что она пробудилась длякошмарного сна.
Рукоять зазубренного кинжала торчала в подушке – как раз напротив того места, где находилось ее сердце.
Но именно выражение ее глаз преследовало его потом еще долгоедолгое время. В них застыло безмерное удивление, отказ поверить в то, что они узрели.
Мойши присел на кровать, взял тело Цуки на руки и стал бережно укачивать. Он знал, что комната пуста и что, помимо двери, единственным выходом из нее остается окно. Он даже не собирался подходить к окну, чтобы удостовериться в этом. Пусть теперь Чиизаи позаботится об убийце.
Сперва он осторожно закрыл глаза Цуки – прежде чем извлек кинжал из ее груди. Теперь он плакал. Она не заслужила этого. Только не этого. Какая ужасная смерть! Думать, что тебя убивает собственная дочь. И хуже всего было то, что это – ложь. Цуки была убита не Офейей. Да, это сделало тело Офейи, но теперь Мойши был уверен, что все действия и сама жизнь этого тела были управляемы Сардоникс. «Как долго, – думал он, – я занимался любовью с нею?»
В конце концов он потерпел поражение. Цуки была первой любовью его друга. Он взял на себя обязательство защищать ее. И точно так же, как он допустил убийство Коссори, он допустил, чтобы Цуки приняла столь внезапную смерть. В глубине своей души он знал, что слишком строго судит себя. Но это его не волновало.
Он услышал как будто издалека громкие голоса и узнал среди них голос Чиизаи, звавшей его.
Но он не обращал внимания на эти призывы – он смотрел на лицо Цуки, ставшее теперь безмятежным. Луна, наконецто закатившаяся за горизонт…
Мойши и Офейя стояли у края могилы, далеко друг от друга. Глядя на это, Чиизаи украдкой вздохнула, пытаясь успокоиться. Гроб, гладкий, словно стекло, опускался в свежевырытую могилу рядом с надгробием Милоса СегильясаиОривара. Она почти не обращала внимания на слова дона Испете, тянувшего заупокойную литургию.
Ей без труда удалось одолеть Офейю, когда та слезла вниз из окна второго этажа в сад за домом. Но к тому времени было уже слишком поздно. Офейя вновь была сама собой, она не могла понять, как это она вдруг очутилась в Коррунье и почему она находится в саду, одна. Прошло некоторое время, прежде чем они смогли объяснить ей, что же случилось. Она стоически выдержала все это. Увы, Чиизаи не могла сказать того же самого о Мойши. Он часто замолкал и уходил в себя на середине рассказа, и теперь Офейя поняла, что между Мойши и ее матерью чтото было. В результате они уже два дня не разговаривали друг с другом.
Дон Испете осенил знаком Церкви опущенный в могилу гроб. Чиизаи была признательна за то, что церемония наконецто завершилась. Напряжение среди этой бури чувств достигло такой силы, что казалось, будто они стоят здесь, в тени олив, уже полдня, хотя Чиизаи понимала, что времени прошло гораздо меньше. У нее был еще один повод для признательности: Мойши сказал ей, что они отбывают в Шаангсей сегодня же, сразу после поминальной службы. Она была по горло сыта этим темным, унылым ломом с мрачными картинами на тему самобичевания и почт невыносимой аурой обреченности. Она тоже приняла решение и теперь страстно желала вернуться в Шаангсей. Она смотрела на угрюмое лицо Мойши и тайком улыбалась сама себе. Его настроение скоро изменится, как только он увидит, что ожидает его в Шаангсее.
Вес, кроме них троих, уже ушли. Чиизаи тоже повернулась и пошла прочь, не глядя на двоих оставшихся, – ей тут больше нечего было делать. Она услышала, что ктото бежит за ней, остановилась и обернулась.
– Ты идешь обратно в дом? – спросила Офейя.
– Нет, я собираюсь зайти в меркадо. Хочу попрощаться с Мартиной, прежде чем мы уедем отсюда.
– Вы… Когда вы… уезжаете?
– Сегодня днем. Почти немедленно.
Офейя ошеломленно потрясла головой.
– Я не знала. Я…
– Если бы вы двое поговорили друг с другом… – Чиизаи умолкла. Она и так за последнюю пару дней говорила гораздо больше, чем привыкла. – Извини. – Она отвернулась и пошла прочь.
Мойши стоял в одиночестве, пока могильщик забрасывал землей могилу. Вначале комья гулко ударялись о крышку гроба, но по мере того, как слой земли над гробом рос, удары становились все глуше.
Затем могильщик ушел, и Мойши остался наедине с нею. Здесь было тихо и спокойно.
– Прости меня, Цуки. – Но уже произнося эти слова, он понимал, насколько они неуместны. Его вина была столь велика, что, если бы он принадлежал к иному народу, он убил бы себя сейчас. Но он был искаильтянином и не мог поступить так. Он должен был жить с этой виной. И это будет его искуплением. Он горько улыбнулся самому себе, узнав голос своего отца и отца своего отца, произнесшего эти слова. Вновь и вновь. Ему никуда не уйти от истории народа Искаиля.
С тем же успехом он мог бы перестать дышать – ибо эта история, это прошлое въелось в каждую молекулу его тела, в кровь и в кости, в мускулы и жилы, в мозг и сердце.
А потом в его памяти ярко вспыхнула картина. Миг после того, как он встретил Чиизаи в порту Шаангсея. Что за странные воспоминания приходят на ум… Л потом он осознал, чем вызвано именно это воспоминание. Шиндай и ее предсказание. Как же это было?
Солнце: вестник великой перемены.
Прошлое: то, что помогает тебе. Было тело на погребальных носилках. Цуки, из прошлого, теперь мертва.
Всякий: то, что препятствует тебе. Сардоникс.
И что он мог поделать со всем этим? Ничего. Совсем ничего.
Он почувствовал, что ктото стоит позади него.
– Не за что… – Слова застревали у нее в горле, и она судорожно сглотнула. От страха у Офейи пересохло во рту. Она понимала, что должна сейчас совершить самый главный поступок в своей жизни. Какаято часть ее громко кричала, подетски жалобно ныла, протестуя против этого, но Офейя сжала зубы и шагнула вперед, потому что гдето в глубине души понимала, что это ее единственный шанс, что, упустив его, она останется навеки связанной, скованной, обреченной.
– Тебе не за что просить у нее прощения. Мойши смотрел на нее, разглядывал ее лицо и видел, что дикий зверь, живший в ней, с каждым мгновением отступает все дальше и дальше вглубь. И внезапно он осознал, насколько сильно сейчас он сам себя жалеет.
– Кажется, я это понимаю.
Она взглянула вниз, на свежезасыпанную могилу, потом вновь подняла взгляд на него. Он молча стоял и смотрел на нее.
– И еще коечто, – негромко произнесла она.
– Что именно? – Он прекрасно знал, что она имеет в виду. Он просто хотел, чтобы она сказала это вслух.
– О тебе и о моей матери…
– Это было совсем не то, что ты думаешь. Офейя. Она была не тем человеком.
– Не говори мне об этом. Это все, о чем я прошу, я просто чувствую… – Она внезапно умолкла, глаза ее наполнились слезами. – Она всегда была такой красивой, такой невероятно красивой…
Он обнял ее одной рукой, и они вместе пошли прочь. Весной на могиле вырастет зеленая трава, и никто не позаботится, чтобы утоптать темнокоричневую землю. Это не имеет никакого значения для Цуки СегильясиОривара – только для тех, кто мог бы навестить ее.
И ВСЕ ЗВЕЗДЫ УКАЖУТ МНЕ ПУТЬ…
«Шаангсей, вечный Шаангсей, – думал Мойши, когда они входили в гавань, лавируя между больших купеческих судов и стараясь держаться подальше от тасстанов, толкущихся у самой пристани. – Какими чувствами полнится мое сердце, когда я вновь вижу твой берег! И все же у меня есть еще Искаиль. Снова домой…»
Рядом с ним стояла Чиизаи, отчегото не в меру нервничавшая. С другого бока от него стояла Офейя.
«Я поеду с вами в Шаангсей», сказала она ему тогда.
«А как же семья? Дом?»
«Дома на самом деле уже не существует. Больше не существует. Осталась только я. Последняя из СегильясовиОривара. Теперь, когда матери больше нет, Чиммоку не желает оставаться».
«Я не задержусь в Шаангсее надолго, Офейя».
Она улыбнулась.
«Разве это важно?»
«Я просто хочу, чтобы ты знала. – Он серьезно посмотрел на нее. – И что ты будешь делать потом?»
«Одно решение за один раз, Мойши. Хорошо?»
Едва корабль причалил, Мойши послал гонцакубару к Эранту – уведомить об их прибытии. Чиизаи пошла вместе с Мойши.
Смеркалось. Огромный город лежал, окутанный вечерней дымкой. Небо было глубокого аметистового цвета, коегде его подсвечивали лимонножелтые огни, уже зажегшиеся вдоль улиц. Крыши богатых домов Запретного Города на холме уже таяли в тумане, как будто принадлежали иному, полупризрачному миру.
Они шли пешком сквозь сутолоку набережной, пока Мойши не подозвал пробегавшего мимо рикшу, и бурный поток Шаангсея поглотил их.
Они сидели на длинном балконе харчевни высоко над городом. Отсюда открывался захватывающий вид на гавань. Внизу бурые волны лизали древние причалы, и сгрудившиеся там тассаны отсюда казались роем светлячков, кубару совершали омовение после вечерней трапезы.
Эрант протяжно вздохнул и откинулся в кресле, а потом похлопал Мойши по плечу.
– Очень хорошо, что ты вернулся, друг мой. Здесь по тебе очень скучали.
– Уверен, что не скучали, – отозвался Мойши, утирая губы.
– О боги, Мойши, он прав, – сказал Ллоуэн, сидевший напротив за столом, уставленным множеством тарелок, тарелочек и пустых графинов. – Без тебя в делах настала полная неразбериха.
Мойши рассмеялся.
– Теперь я вижу, что вы оба свихнулись.
– Что ты собираешься делать теперь, Чиизаи? – спросил Эрант. – Вернешься в Аманомори?
Ее глаза блеснули.
– Нет, регент. Я еще не завершила своп дела на континенте человека. И, кроме того, я еще не видела Шаангсей понастоящему.
– Отлично, госпожа! – воскликнул Ллоуэн, поднимая бокал. – Хорошо сказано! Пью за ваше решение, – он искренне улыбнулся, – и ваше мужество. Вы можете, если захотите, поселиться в прежнем жилище Мойши.
– Нет, минуточку, – вмешался Мойши. – Я говорил вам, что намерен отправиться на Алаарат, но, как вы прекрасно знаете, это не такто легко. Нет подходящего корабля.
– О, – с улыбкой промолвил Эрант, – мы так или иначе найдем способ отправить тебя.
– К тому же корабль должен быть приличным, – настаивал Мойши. – Искаиль находится далеко на юге, и я не намерен всю дорогу надрываться на веслах.
– Ну что ж, если мы закончили, – сказала Чиизаи, вставая, – то почему бы вам всем не пригласить меня на прогулку? Я еще ни разу не видела Шаангсей ночью. Мойши слишком быстро уволок меня отсюда.
И вот именно так Чиизаи преподнесла Мойши второй дар от ДайСана. Дар был здесь – и находился здесь с того самого утра, как она прибыла сюда.
– Это «Цубаса», – с улыбкой сказала она. – Твой корабль.
– Мой? – Он едва мог поверить ее словам.
– Да. И теперь ты можешь отправиться домой.
– Домой, в Искаиль, – выдохнул он. – А что собираешься делать ты, Офейя?
Она стояла рядом с ним.
– Я хочу поехать с тобой в Искаиль.
– Что? Мне кажется, что ты не обдумала все это как следует. Это не то решение, которое ты…
– Напротив, – возразила она, – я все это время почти не думала ни о чем другом.
– Но, Офейя…
И вдруг он увидел в ее глазах боль и осознал, какую совершил ошибку.
– Прекрасно! – вспыхнула она. – Ты прав. Это была детская глупость. Я не знаю, с чего я взяла, будто ты хотел, чтобы я поехала с тобой. – Он протянул было к ней руки, но она резко отстранилась. Сейчас она хотела только одного – ранить его словами так же больно, как он ранил ее. – Ну, скажи же это! Скажи здесь, перед всеми своими друзьями. Уверена, что они поймут. Ты не хочешь, чтобы я была с тобой. Ты никогда этого не хотел. Это все моя мать! Ты такой же, как все остальные, приходившие в наш дом. Они приходили, а потом видели ее. И всегда так – только моя мать! Почему никто не обращал внимания на меня? – Она бросилась прочь и побежала вдоль пирса Трех Бочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43