Они уединились за высокой дюной. Дальше по берегу начинались виллы миллионеров из стекла и камня.
Трейси закинул руки за голову. Лорин сидела рядом, в ярком солнечном свете лицо ее казалось очень рельефным, как на сцене, при свете прожекторов.
– Было просто говорить, что я отправился в Юго-Восточную Азию потому, что там была работа, и я хотел ее делать, – сказал он. – Конечно, я был тогда еще совсем зеленым и верил, что достаточно выгнать из Вьетнама и Камбоджи коммунистов. Сложностям политики нас не учили.
– Они были слишком заняты – они учили вас убивать.
Трейси глянул на нее.
– Прежде всего мы должны были научиться выживать, – он погладил её руку. – Но ты права: они полагали, что после окончания курса достаточно забросить нас куда угодно, и мы станем применять ту науку, которую они в нас вбили. Однако все было не так уж просто. И я потому и ушел от них, что понял: они никогда, никогда не изменятся. Раз за разом они применяли те же принципы – их принципы – в каждой новой ситуации, и когда они не срабатывали, а они часто не срабатывали, совершенно не понимали, чем объяснить свои провалы.
Я уже понимал, в чем дело, но они ничего не хотели слушать, – Трейси вздохнул. – Они совершили огромную ошибку, полагая, что к кхмерам можно относиться так же, как к северовьетнамцам. Господи, ну и идиоты! Вся история Вьетнама – это история войн и агрессий. Камбоджа же была сельским раем, в ней царили буддийский покой и мир. Но так было перед войной. Теперь Камбоджа, старая Камбоджа, мертва, похоронена под руинами Ангкор Вата. А новая Кампучия, если можно так называть эту страну, похожа на бешеного пса, пытающегося отгрызть собственный хвост.
Лорин была в шоке, лицо ее побледнело и осунулось.
– Но как такое могло случиться, – спросила она. – Что произошло?
– Мы, как всегда, перехитрили сами себя. Как обычно, мы поддерживали не ту сторону. Мне в конце концов стало ясно, что Лон Нол не был той личностью, которую нам следовало одобрять. Мы не понимали существа проблем, не видели всей ситуации в целом. И красные кхмеры мгновенно использовали наши действия, чтобы убедить население, даже буддийских монахов, что именно они, красные кхмеры, и являются истинными спасителями страны. Но сразу же за тем, как они сбросили Лон Нола, начались антивьетнамские погромы, да такой силы, что кхмеры-республиканцы обратились к сайгонскому правительству за поддержкой.
Вьетнамская армия вторглась в Камбоджу, и началась ответная резня. И с тех пор страна знает только войну и страдания.
– Так вот значит, что тебя мучает...
Он глядел вдаль. К берегу приближался рыболовецкий траулер, на желтых выступающих над бортами мачтах висели темные сети. Они даже слышали шум его моторов. Трейси очень хотел рассказать ей все: он понимал, что пока этого не произойдет, между ними не будет полной близости. Он хранил тайну частично ради себя, но отчасти и ради нее. Сознание того, что он был виновен в гибели ее брата, и создавало для него все проблемы, отдаляло его от нее. Он должен найти в себе силы преодолеть эту пропасть, он должен ей рассказать.
– Ты знаешь, это забавно, – сказал он наконец, – но когда я был моложе, я никак не мог понять, почему мать вышла замуж за отца.
– Ты, что, смеешься? – Лорин прикрыла глаза от солнца, – Он такой славный.
Она знала, чем он занимался, на кого работал. Она же была убежденной пацифисткой, ненавидела всякое насилие. И я полагаю, что она просто отгородилась от всего этого... Потому что очень его любила, – он взглянул на нее. Ты это можешь понять?
– Конечно, – Лорин кивнула.
Поднялся легкий ветерок, зеленая трава шевелилась, словно морские водоросли.
Она набрала горсть песка и смотрела, как он убегает сквозь пальцы. Лорин лежала на боку, вытянув длинные ноги. Оба они переоделись в купальные костюмы, на Лорин был закрытый купальник телесного цвета, и издали она казалась бы совершенно обнаженной, если бы не отделка из мелких розовых и лиловых цветочков.
– Тебя долго не будет? – спросила она так тихо, что Трейси сначала даже не расслышал.
– Не знаю.
Она глянула в небо, прикрыв ладонью глаза.
– Где ты остановишься? Я бы хотела тебе позвонить.
– Не думаю, что это такая уж хорошая идея. Берег был пустынен. Прибой набегал на песчаный пляж слева направо, словно это вечность писала свои письмена. Косы у нее расплелись, и легкий ветерок шевелил длинные пряди.
– Может, я сам смогу тебе позвонить, – сказал он. Он понимал, что этого обещания ей недостаточно, но и она знала, что он вовсе не пытается отгородиться от нее: там, куда он ехал, и в том, чем ему предстояло заниматься, требовалась предельная собранность. А она знала, что такое собранность.
И все же его отъезд пробудил в ней мысли о Бобби. Воспоминания о том, когда она в последний раз видела его живым. Он уходил из дома, а она занималась у станка. Она была тогда так занята, готовясь к предстоящему просмотру, что даже не поцеловала его на прощание. И ни слова ему не сказала. Может, уходя, он ее окликнул, но она этого сейчас не помнила. И именно это мгновение – как он уходит из дома – стояло в ее памяти, когда она сопровождала родителей в аэропорт Даллеса: там они должны были принять бренные останки Роберта Артура Маршалла. Через полторы недели ему исполнилось бы девятнадцать.
Собранность. Предельная концентрация. Способность к ней сделала ее великой балериной. И именно эта способность подвела ее в тот день, когда Бобби уходил из дома, уходил из ее жизни.
– Трейси, я не хочу, чтобы ты ехал, – сдавленным голосом проговорила она и постаралась проглотить застрявший в горле комок. – Я знаю, что это звучит ужасно эгоистично, но все равно скажу... Я боюсь, что с тобой что-нибудь случится. Я боюсь, что вот ты сядешь в самолет, и я больше никогда... – она закрыла руками лицо и разрыдалась. – О, Господи, прости мен", у меня просто плаксивое настроение...
Он обнял ее, прижал к себе, потом начал поцелуями стирать с лица и глаз слезы – он хотел видеть ее прекрасные глаза ясными и чистыми. Какую радость дарили ему эти глаза!
Их языки соприкасались, исследовали друг дружку словно в первый раз. Он ощущал все ее сильное, но такое податливое сейчас тело, тепло ее груди и живота. Он гладил её, целовал между ключицами, потом провел рукой по ровным, сильным плечам, прижался губами к ее шее, и она закрыла глаза.
– Ты во тьме, а я на свету, – прошептала она. Ее руки обвились вокруг него, кончиками пальцев она ощупывала его тело, словно слепая женщина, познающая тело нового любовника.
Мысленным взором она видела его лицо, залитое лунным светом, видела, как он перебегает из тени в тень – «герой», как он себя однажды назвал. Она верила каждому его слову и понимала, что он никогда не пытался похвалиться, никогда себя не переоценивал. Она понимала, что в силу природы его прежних занятий – и того, чем ему снова предстоит заняться, – ей никогда не узнать всех деталей: он будет рассказывать ей лишь о том, о чем можно рассказывать. Она была ему благодарна за это доверие, но все же страстно жаждала узнать как можно больше.
Тело и руки его были такими горячими! Он начал осторожно стаскивать с нее купальник, целуя открывавшуюся под ним плоть. Она повернула голову и оглядела пляж: никого. Но как только губы его коснулись ее сосков, ей уже стало не важно, увидит их кто-нибудь, или нет.
Она гладила его волосы, и теплая волна спускалась по телу все ниже и ниже. И наконец между ногами запылал жар.
Трейси коснулся пальцем влагалища, и она вскрикнула. Купальник все еще прикрывал бедра, и ощущение, которое она испытывала от того, что палец Трейси через тонкую шелковистую ткань гладил клитор, было потрясающим.
Желание сдавило ей горло, она не могла произнести ни слова, и лишь тихонько постанывала. Этот стон был похож на зов прекрасной сирены, завлекавшей моряков древности.
Трейси никогда еще так не жаждал ее, даже в самом начале их отношений. Дыхание его превратилось в хрип, его собственные плавки уже не могли его вместить. И когда пальцы Лорин коснулись его члена, головка вздрогнула, как будто он вот-вот кончит.
Из уст ее вырвалось восклицание, она назвала его имя, и охрипший голос Лорин сделал желание Трейси еще острее. В этом голосе было столько страсти, он так много обещал, что Трейси на мгновение подумал, что она одним голосом может довести его до оргазма.
Он никогда еще не встречал женщину, так реагирующую на поцелуи. Когда их губы встретились, груди ее напряглись, все тело задрожало.
Руки ее потянулись вниз, она начала стаскивать с него плавки. Потом, стеная от нетерпения, принялась сдирать с себя купальник.
Он хотел сразу же войти в нее, но она покачала головой, шепча «подожди».
Она на мгновение приподнялась, и солнце золотом вспыхнуло в ее волосах, а затем медленно-медленно охватила ртом его пылающий член. Круговые движения ее языка, эта спираль наслаждения возносила его все выше и выше, ягодицы его напряглись, он выгнулся, приподнялся с одеяла.
Она оторвалась от него, глянула ему в глаза.
– Вот теперь, – сказала она. – О, теперь...
И Трейси вонзился в нее, так сильно и яростно, что на глазах у нее выступили слезы. Но то были слезы наслаждения.
Оба они хотели, чтобы это длилось бесконечно. Трейси так крепко обхватил ее руками, будто боялся, что еще мгновение – и она улетит, испарится.
Губы Лорин целовали его шею, и когда она почувствовала, что из груди его готов вырваться последний стон, ее палец скользнул между его ягодицами, нащупал задний проход и медленно вошел в него. И начал осторожно подталкивать, направлять ритм его скольжения внутри нее.
Тело его задрожало, и она прошептала:
– Да, милый, да, сейчас. Кончай, милый, кончай! А-а-а!
Лорин утратила всякое представление о месте и времени, оргазм освободил ее от них, он мчал ее, словно на крыльях ветра. Она ощущала лишь свое единение с Трейси, то горячее озеро, в котором они оба купались, и озеро это превратилось в безбрежный океан.
Но пробуждение Трейси к действительности было жестоким: пред его мысленным взором вдруг возник образ брата Лорин, и наслаждение, которое, он только что испытал, лишь усугубляло его вину. Он больше не мог нести это бремя, он чувствовал, что, продолжая хранить тайну, он предает Лорин.
– Лорин, – прошептал он хрипло, – Лорин...
Она взглянула на него и увидела, что лицо его изменилось.
– Что случилось, дорогой?
Он стиснул ее в объятиях и рассказал ей все. Все, что он выложил Туэйту в ту пьяную ночь в Чайнатауне.
Он почувствовал, как она сжалась, она отодвигалась от него все дальше и дальше.
– Ублюдок! – наконец выкрикнула она. – Как ты мог так с ним поступить! Ублюдок!
Она вскочила на четвереньки и была теперь похожа на разъяренного зверя.
– Он был мальчишкой! Еще ребенком!
Несмотря на жаркие лучи солнца ее трясло от озноба. На металлической окантовке гроба, который вынесли из самолета в аэропорту Даллеса, тоже играло солнце. Она смотрела на Трейси и не понимала: неужели именно с этим человеком она лишь несколько минут назад пережила такое счастье?
Она почувствовала, как на сердце ей лег тяжелый холодный камень, хотя все внутри у нее пылало от праведного гнева.
– Если бы не ты, – кричала она, – он был бы жив!
– Лорин, я только хотел...
– А мне наплевать, чего ты хотел! – Она схватила одежду и начала карабкаться на вершину. Обернулась, крикнула: – Я вообще не понимаю, как я могла когда-либо думать о том, что ты хочешь или не хочешь!
Она смотрела на него, на пенистые волны, на прекрасный берег, на его прекрасное лицо, и все это ровным счетом для нее ничего не значило. Мир покинула красота, мир стал уродлив, как уродлива была смерть ее брата. Этот ужас пожирал и мир, и ее, словно проказа.
Он потянулся к ней, взмолился:
– Лорин, я сделал то, что мог, я сказал тебе все, чтобы между нами ничего не стояло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125