Рука дрожит, но я заставляю себя написать: «Кто-то передал мне через окно».
— Ну, это уже полный бред!
Шелест разворачиваемой бумаги.
— Точно, мясо! Хорошее красное мясо, как в прошлый раз. Честное слово, не понимаю…
«Позвони Яну».
— Не понимаю, какое отношение к этому мясу имеет Ян, ясное дело, он так шутить не станет.
«Позвони Яну».
— Ладно, ладно, как скажете, — ворчит Иветт, снимая трубку.
Пока она довольно бессвязно излагает ему нашу проблему, я подсовываю ей записку.
— Подождите, сейчас прочту… Элиз просит узнать, не может ли ваш друг-жандарм отдать этот кусок мяса на анализ… Блажь какая-то, не знаю, что на нее нашло… Нет проблем? Вы так любезны. Завтра утром я вам принесу… Да, в холодильник. Доброй ночи, еще раз спасибо. Мы выглядим смешно! — протестует Иветт, вешая трубку. — Надо было выкинуть это мясо в помойку, вот и все!
Звонок телефона прерывает ее воркотню: это Жан, ее друг. Я стараюсь не слушать их долгую болтовню. Мне не терпится узнать результаты анализа. Только бы не то, о чем я думаю! Я скрещиваю пальцы, прекрасно понимая, что это ничего не даст.
3
С самого утра меня бьет нервная дрожь, я в нетерпении, я взволнована. Иветт передала мясо Яну, а тот — через почтальона — своему приятелю из жандармерии. Потом мы снарядились, как для поездки на полюс. Машина, присланная из Центра, доставила нас в Северный лагерь.
Больные, возбужденные перспективой прогулки, подняли страшный галдеж, собаки тоже не сидят спокойно. Летиция их боится и жмется ко мне, а Магали испускает нечленораздельные возгласы. Юго и Мартина не позволяют Кристиану валяться в снегу, удерживают Эмили и Клару, которые хотят сунуть руку в собачью пасть, раздают конфеты. Бернар спрашивает у всех, который час, и объясняет нам, что время — это деньги. Конечно, у меня не выходят из головы чертов бифштекс и принесший его таинственный незнакомец, но я слишком поглощена происходящим, чтобы всерьез думать об этом.
Жан-Клод взял с собой видеокамеру и снимает нас без остановки. Ему, практически полному инвалиду, нравится фиксировать движение. При этом он все время твердит: «Это сохранится надолго!», как будто консервирует события.
Хотелось бы мне увидеть себя на пленке! Узнать, как я выгляжу. Увидеть, как я поднимаю руку, словно автоматическая кукла Барби.
Собаки лают, завывают протяжно, как волки, ворчат, огрызаются друг на друга — им не терпится тронуться с места. Ян устраивает всю компанию, о чем-то спорит с проводниками, тремя молодыми людьми с сильным южным акцентом. Похолодало, поднялся ветер. Иветт помогает мне застегнуть воротник комбинезона и натянуть шапку. Юго поднимает меня. Чувствую узлы мышц на его руках, его подстриженную шкиперскую бородку, исходящий от него запах лекарств. Он сажает меня на деревянную скамеечку, обитую мехом, рядом с Петицией. Напротив нас — Магали и Кристиан. Иветт забирается в санки последней и приваливается ко мне, шепча: «Это не для моего возраста». Юго садится с Эмили, Кларой и Бернаром. Мартина — с Жан-Клодом и Леонаром. Ян распределяет толстые пледы, дает всем полезные советы, всех ободряет, встряхивает поводьями. Другие проводники дружно кричат: «Ю-у-у!» Санки трогаются, набирают скорость. Мы мчимся по лесу, я чувствую сильный запах хвои.
— Как красиво! — восклицает Иветт. — Можно подумать, мы в Канаде!
Ветер сечет мне лицо, свист деревянных полозьев по снегу напоминает мне о лыжных прогулках — минутное чувство сожаления, потом я беру себя в руки, слушаю, как Летиция восторгается всем вокруг. Подростком она попала в автомобильную катастрофу, после которой осталась наполовину парализованной, и сейчас, в двадцать четыре года, впервые оказалась в горах. Она радостно смеется, ей просто хорошо ехать в санях.
Я спрашиваю себя, часто ли она вспоминает время, когда могла нормально владеть ногами. Ей было пятнадцать лет в момент аварии, сказала мне Иветт — она уже знает практически все о прошлом больных, потому что подружилась с Мартиной. Они даже обмениваются рецептами картофеля, запеченного в сливках. Картофель, запеченный в сливках, — это один из камней преткновения между домохозяйками. Он может стать причиной страшных ссор! Попробуйте-ка приготовить его, если вы пригласили к обеду лучшую подругу. Она скорее умрет, чем признает, что вы готовите его лучше. И лучше не думать, что случится, если ее муж скажет с полным ртом: «Видишь, милая, вот как надо готовить картошку в сливках!». Мне-то легко думать о таком трагическом случае разногласия между подругами, мой бывший, Бенуа, это блюдо ненавидел. Что до Тони, я не знаю. Тони все равно, что есть. К тому же, поскольку мне так трудно общаться посредством записок, мы избегаем обсуждать незначащие темы.
— Собака!
Это кричала Магали, она явно возбуждена. Иветт рассеянно поддакивает.
— Собака, собака, собака, собака!
— Да, тут много собак, мы видим, — соглашается Иветт. — Садись, ты можешь упасть.
— Собака! Большая собака!
— Магали, перестань шуметь! — ворчит Ян, повернувшись к ней.
— Маг, успокойся, посмотри, какой снег, — ласково говорит Летиция.
— Ах, я поняла! — вступает Иветт. — Она говорит вон о той большой черной собаке, о Лабрадоре!
Лабрадор? Уж не тот ли, что поздоровался со мной вчера утром у магазина… Но вряд ли его хозяйка в мини-юбке станет выгуливать его в лесу!
Но Иветт трясет меня за руку:
— Это собака той девушки, из ночного клуба! Ну, знаете, большая, черная. Но девушку я не вижу…
Отчаянный лай.
— Да что с этой собакой? Она бежит прямо к нам! Ой-ой, а тут эти хаски, вот сейчас…
Иветт не успела закончить фразу, а хаски уже завыли и натягивают постромки; Лабрадор бежит рядом с нами и оглушительно лает.
— Пошел вон! Пошел вон! — надрывается Ян.
Щелканье кнута, надеюсь, не по спине Лабрадора. Ох, как же меня раздражает невозможность увидеть и спросить, что происходит!
— Собака! Иди сюда! — кричит Магали.
— Тихо ты! Замолчи! — внушает ей Летиция.
— Ав! Ав! Ав! — распевает Кристиан.
— Меня тошнит, — стонет Жан-Клод сзади нас.
— Сейчас опрокинемся, — пророчествует Иветт, хватая меня за руку.
И точно, я чувствую, как санки кренятся набок.
И вдруг что-то огромное падает мне на колени, у меня даже дыхание перехватило. Все кричат, санки все-таки не опрокинулись, большой шершавый язык лижет мое лицо, а хаски просто безумствуют.
— Собака! — удовлетворенно говорит Магали.
— Нет, ну что за мерзкий пес! — констатирует Ян, останавливая упряжку.
— Осторожно, Магали, не трогай его за шею, он, может быть, злой! — заклинает Иветт.
— Добрый, — возражает Магали, — он меня любит.
— Судя по всему, ты права, — вздыхает Ян, а в это время хвост Лабрадора, повернувшегося, чтобы облизать Магали, весело хлещет меня по лицу.
Собака переходит от одного к другому, и вот уже пятидесятикилограммовый Лабрадор всеми четырьмя лапами прыгает по нашим животам с громким лаем, что вызывает определенное замешательство.
Потом раздается встревоженный голос:
— Тентен! Тентен! Где ты? Ко мне! Рядом!
Мощное «гав», последнее сотрясение, и Тентен удаляется, а вдогонку ему несутся злобные завывания хаски.
— Вы не должны спускать собаку с поводка, у нас могли быть неприятности, — в бешенстве кричит Ян.
— Извините, он обычно не убегает. Наверное, узнал эту даму, — добавляет голос, уже ближе, все такой же нежный и грустный.
— Вы дружите с этой собакой, Элиз? — спрашивает Ян не без сарказма.
Я, конечно, ничего не отвечаю.
— Мы познакомились вчера утром у магазина, — объясняет Иветт.
— Мне правда очень неприятно, — говорит нежный и грустный, такой женственный голос.
— Ничего страшного…
Ну-ка, ну-ка! Интонации Яна изменились. Раздражение куда-то улетучилось. Из этого можно сделать вывод, что на обладательницу голоса приятно смотреть.
— Я вас не узнал, — продолжает Ян. — У вас все в порядке?
— Вы так считаете? — отвечает девушка, что кажется мне весьма странным. — Пошли, Тентен, — говорит она собаке, — мы уходим! До свиданья!
Конец эпизода «нападение дикарей». Начало комментариев. До того, как мы трогаемся с места, слово «собака» звучит не менее трехсот пятидесяти восьми раз.
Почему она сказала: «Вы так считаете?» Что, Яну известно, что у нее не все в порядке? Или что-то будет не в порядке? У нее рак? Это могло бы объяснить грусть в ее голосе.
— Вы с ней знакомы, Ян? — спрашивает Иветт.
— Немного. Она работает в «Мунволке».
— Да, мы знаем, — отвечает Иветт, а потом пускается в длинные рассуждения относительно безмозглых барменш. — Вот, к примеру, кузина моей матери, которая работала в одном доме в Барбесе…
Я пытаюсь сосредоточиться на скрипе полозьев, на чуть слышном шорохе снега, падающего с перегруженных веток. Мне нетрудно сосредоточиться на этом звуке, ведь только что мне на голову свалился целый сугроб. Иветт меня отряхивает, а Магали хохочет. Кристиан зловеще бормочет «снежн' человек, снежн' человек». Что за чудесная прогулка!
Но, как все хорошее на свете, она заканчивается, и мы возвращаемся на стоянку. Гордые путешественники выходят из саней, Ян поднимает меня и без малейшего усилия переносит в кресло. От него пахнет одеколоном, а о мою щеку трется колючий подбородок. Надо признать, это весьма приятно. Психоаналитик ворчливо грозит пальцем, шепча: «Тони», а я возражаю Психоаналитику, что в его задачи входит не взывать к моей совести, а преданно анализировать все, что со мной происходит.
Снова садимся в машину, едем в Центр на вполне заслуженный ужин. И я обнаруживаю, что даже с одной рукой можно прекрасно съесть десяток блинов, не отстав от других. Внезапно я замечаю, что мне весело, я расслабилась, мне хочется смеяться, я наслаждаюсь мягким теплом горящего камина и шоколада. Даже молчаливый Юго шутит с нами.
— Вижу, что вам эта прогулка понравилась! — в третий раз повторяет Франсина Ачуель, которая не решилась растрясти свой жирок в деревянных санях. — Надеюсь, что никто не простудился! Иветт, немного ежевичного варенья? А вам, моя милая Элиз?
Нет, спасибо, моя милая Франсина.
— Жизнь так прекрасна, если уметь наслаждаться ею! — замечает Мартина.
— Мартина — настоящий кладезь премудрости, — шепчет мне Ян.
Звонит телефон.
— Ян, это тебя: старшина Лорье! — кричит Юго.
И вдруг я глохну. Ни шепота, ни криков, ни звяканья приборов, ни потрескивания дров в очаге — ничего не слышу. Только решительные шаги Яна к телефону.
— Алло, Филипп?.. Да, привет. Ну?.. Что?.. Ты уверен?.. Мразь!
— Ян, послушайте! — одергивает его милая Франсина.
— Но это отвратительно! Что?.. Да, конечно, но это нелегко, она немая… Ладно, мы вас ждем.
Я сжимаю запястье Иветт. Немая — это я, значит, жандармы хотят со мной увидеться, значит… Ян возвращается ко мне: звук шагов, потом прикосновение его волос к моей щеке.
— Это звонил мой приятель из жандармерии. Он отдал это мясо на анализ. Ну, и, м-м-м…
— Бешеная корова! — восклицает Иветт. — Так я и знала!
— Это не корова, — шепчет Ян.
Я чувствую, как все блины сбиваются в ком у меня в желудке.
— Элиз, в это трудно поверить, но, в общем, речь идет о…
— Свинина? Невозможно! Свинину-то я уж как-нибудь отличу! — протестует Иветт.
Ян прижимается губами к моему уху.
— Это… м-м-м… человеческое мясо. Они приедут, чтобы расспросить вас. Они будут здесь через час.
Человеческое мясо.
Иветт, с ноткой тревоги в голосе:
— Что вы сказали, Ян? Я не расслышала.
— Жандармы вам объяснят, — отвечает ей Ян, сжимая мое плечо.
— О чем вы? — интересуется Франсина.
— Ни о чем, небольшая проблема с питанием, — отвечает Ян.
Человеческое мясо.
Я его ела. И Иветт тоже.
Человеческое мясо, безусловно, срезанное с трупа молодой женщины…
Блинный ком устремляется наверх, к выходу, и вот уже меня вывернуло прямо на собственные колени.
Хор возбужденных голосов, кудахтанье больных, мне вытирают рот, колени, уверяя меня, что «ничего страшного, моя милая, ничего, со всеми бывает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Ну, это уже полный бред!
Шелест разворачиваемой бумаги.
— Точно, мясо! Хорошее красное мясо, как в прошлый раз. Честное слово, не понимаю…
«Позвони Яну».
— Не понимаю, какое отношение к этому мясу имеет Ян, ясное дело, он так шутить не станет.
«Позвони Яну».
— Ладно, ладно, как скажете, — ворчит Иветт, снимая трубку.
Пока она довольно бессвязно излагает ему нашу проблему, я подсовываю ей записку.
— Подождите, сейчас прочту… Элиз просит узнать, не может ли ваш друг-жандарм отдать этот кусок мяса на анализ… Блажь какая-то, не знаю, что на нее нашло… Нет проблем? Вы так любезны. Завтра утром я вам принесу… Да, в холодильник. Доброй ночи, еще раз спасибо. Мы выглядим смешно! — протестует Иветт, вешая трубку. — Надо было выкинуть это мясо в помойку, вот и все!
Звонок телефона прерывает ее воркотню: это Жан, ее друг. Я стараюсь не слушать их долгую болтовню. Мне не терпится узнать результаты анализа. Только бы не то, о чем я думаю! Я скрещиваю пальцы, прекрасно понимая, что это ничего не даст.
3
С самого утра меня бьет нервная дрожь, я в нетерпении, я взволнована. Иветт передала мясо Яну, а тот — через почтальона — своему приятелю из жандармерии. Потом мы снарядились, как для поездки на полюс. Машина, присланная из Центра, доставила нас в Северный лагерь.
Больные, возбужденные перспективой прогулки, подняли страшный галдеж, собаки тоже не сидят спокойно. Летиция их боится и жмется ко мне, а Магали испускает нечленораздельные возгласы. Юго и Мартина не позволяют Кристиану валяться в снегу, удерживают Эмили и Клару, которые хотят сунуть руку в собачью пасть, раздают конфеты. Бернар спрашивает у всех, который час, и объясняет нам, что время — это деньги. Конечно, у меня не выходят из головы чертов бифштекс и принесший его таинственный незнакомец, но я слишком поглощена происходящим, чтобы всерьез думать об этом.
Жан-Клод взял с собой видеокамеру и снимает нас без остановки. Ему, практически полному инвалиду, нравится фиксировать движение. При этом он все время твердит: «Это сохранится надолго!», как будто консервирует события.
Хотелось бы мне увидеть себя на пленке! Узнать, как я выгляжу. Увидеть, как я поднимаю руку, словно автоматическая кукла Барби.
Собаки лают, завывают протяжно, как волки, ворчат, огрызаются друг на друга — им не терпится тронуться с места. Ян устраивает всю компанию, о чем-то спорит с проводниками, тремя молодыми людьми с сильным южным акцентом. Похолодало, поднялся ветер. Иветт помогает мне застегнуть воротник комбинезона и натянуть шапку. Юго поднимает меня. Чувствую узлы мышц на его руках, его подстриженную шкиперскую бородку, исходящий от него запах лекарств. Он сажает меня на деревянную скамеечку, обитую мехом, рядом с Петицией. Напротив нас — Магали и Кристиан. Иветт забирается в санки последней и приваливается ко мне, шепча: «Это не для моего возраста». Юго садится с Эмили, Кларой и Бернаром. Мартина — с Жан-Клодом и Леонаром. Ян распределяет толстые пледы, дает всем полезные советы, всех ободряет, встряхивает поводьями. Другие проводники дружно кричат: «Ю-у-у!» Санки трогаются, набирают скорость. Мы мчимся по лесу, я чувствую сильный запах хвои.
— Как красиво! — восклицает Иветт. — Можно подумать, мы в Канаде!
Ветер сечет мне лицо, свист деревянных полозьев по снегу напоминает мне о лыжных прогулках — минутное чувство сожаления, потом я беру себя в руки, слушаю, как Летиция восторгается всем вокруг. Подростком она попала в автомобильную катастрофу, после которой осталась наполовину парализованной, и сейчас, в двадцать четыре года, впервые оказалась в горах. Она радостно смеется, ей просто хорошо ехать в санях.
Я спрашиваю себя, часто ли она вспоминает время, когда могла нормально владеть ногами. Ей было пятнадцать лет в момент аварии, сказала мне Иветт — она уже знает практически все о прошлом больных, потому что подружилась с Мартиной. Они даже обмениваются рецептами картофеля, запеченного в сливках. Картофель, запеченный в сливках, — это один из камней преткновения между домохозяйками. Он может стать причиной страшных ссор! Попробуйте-ка приготовить его, если вы пригласили к обеду лучшую подругу. Она скорее умрет, чем признает, что вы готовите его лучше. И лучше не думать, что случится, если ее муж скажет с полным ртом: «Видишь, милая, вот как надо готовить картошку в сливках!». Мне-то легко думать о таком трагическом случае разногласия между подругами, мой бывший, Бенуа, это блюдо ненавидел. Что до Тони, я не знаю. Тони все равно, что есть. К тому же, поскольку мне так трудно общаться посредством записок, мы избегаем обсуждать незначащие темы.
— Собака!
Это кричала Магали, она явно возбуждена. Иветт рассеянно поддакивает.
— Собака, собака, собака, собака!
— Да, тут много собак, мы видим, — соглашается Иветт. — Садись, ты можешь упасть.
— Собака! Большая собака!
— Магали, перестань шуметь! — ворчит Ян, повернувшись к ней.
— Маг, успокойся, посмотри, какой снег, — ласково говорит Летиция.
— Ах, я поняла! — вступает Иветт. — Она говорит вон о той большой черной собаке, о Лабрадоре!
Лабрадор? Уж не тот ли, что поздоровался со мной вчера утром у магазина… Но вряд ли его хозяйка в мини-юбке станет выгуливать его в лесу!
Но Иветт трясет меня за руку:
— Это собака той девушки, из ночного клуба! Ну, знаете, большая, черная. Но девушку я не вижу…
Отчаянный лай.
— Да что с этой собакой? Она бежит прямо к нам! Ой-ой, а тут эти хаски, вот сейчас…
Иветт не успела закончить фразу, а хаски уже завыли и натягивают постромки; Лабрадор бежит рядом с нами и оглушительно лает.
— Пошел вон! Пошел вон! — надрывается Ян.
Щелканье кнута, надеюсь, не по спине Лабрадора. Ох, как же меня раздражает невозможность увидеть и спросить, что происходит!
— Собака! Иди сюда! — кричит Магали.
— Тихо ты! Замолчи! — внушает ей Летиция.
— Ав! Ав! Ав! — распевает Кристиан.
— Меня тошнит, — стонет Жан-Клод сзади нас.
— Сейчас опрокинемся, — пророчествует Иветт, хватая меня за руку.
И точно, я чувствую, как санки кренятся набок.
И вдруг что-то огромное падает мне на колени, у меня даже дыхание перехватило. Все кричат, санки все-таки не опрокинулись, большой шершавый язык лижет мое лицо, а хаски просто безумствуют.
— Собака! — удовлетворенно говорит Магали.
— Нет, ну что за мерзкий пес! — констатирует Ян, останавливая упряжку.
— Осторожно, Магали, не трогай его за шею, он, может быть, злой! — заклинает Иветт.
— Добрый, — возражает Магали, — он меня любит.
— Судя по всему, ты права, — вздыхает Ян, а в это время хвост Лабрадора, повернувшегося, чтобы облизать Магали, весело хлещет меня по лицу.
Собака переходит от одного к другому, и вот уже пятидесятикилограммовый Лабрадор всеми четырьмя лапами прыгает по нашим животам с громким лаем, что вызывает определенное замешательство.
Потом раздается встревоженный голос:
— Тентен! Тентен! Где ты? Ко мне! Рядом!
Мощное «гав», последнее сотрясение, и Тентен удаляется, а вдогонку ему несутся злобные завывания хаски.
— Вы не должны спускать собаку с поводка, у нас могли быть неприятности, — в бешенстве кричит Ян.
— Извините, он обычно не убегает. Наверное, узнал эту даму, — добавляет голос, уже ближе, все такой же нежный и грустный.
— Вы дружите с этой собакой, Элиз? — спрашивает Ян не без сарказма.
Я, конечно, ничего не отвечаю.
— Мы познакомились вчера утром у магазина, — объясняет Иветт.
— Мне правда очень неприятно, — говорит нежный и грустный, такой женственный голос.
— Ничего страшного…
Ну-ка, ну-ка! Интонации Яна изменились. Раздражение куда-то улетучилось. Из этого можно сделать вывод, что на обладательницу голоса приятно смотреть.
— Я вас не узнал, — продолжает Ян. — У вас все в порядке?
— Вы так считаете? — отвечает девушка, что кажется мне весьма странным. — Пошли, Тентен, — говорит она собаке, — мы уходим! До свиданья!
Конец эпизода «нападение дикарей». Начало комментариев. До того, как мы трогаемся с места, слово «собака» звучит не менее трехсот пятидесяти восьми раз.
Почему она сказала: «Вы так считаете?» Что, Яну известно, что у нее не все в порядке? Или что-то будет не в порядке? У нее рак? Это могло бы объяснить грусть в ее голосе.
— Вы с ней знакомы, Ян? — спрашивает Иветт.
— Немного. Она работает в «Мунволке».
— Да, мы знаем, — отвечает Иветт, а потом пускается в длинные рассуждения относительно безмозглых барменш. — Вот, к примеру, кузина моей матери, которая работала в одном доме в Барбесе…
Я пытаюсь сосредоточиться на скрипе полозьев, на чуть слышном шорохе снега, падающего с перегруженных веток. Мне нетрудно сосредоточиться на этом звуке, ведь только что мне на голову свалился целый сугроб. Иветт меня отряхивает, а Магали хохочет. Кристиан зловеще бормочет «снежн' человек, снежн' человек». Что за чудесная прогулка!
Но, как все хорошее на свете, она заканчивается, и мы возвращаемся на стоянку. Гордые путешественники выходят из саней, Ян поднимает меня и без малейшего усилия переносит в кресло. От него пахнет одеколоном, а о мою щеку трется колючий подбородок. Надо признать, это весьма приятно. Психоаналитик ворчливо грозит пальцем, шепча: «Тони», а я возражаю Психоаналитику, что в его задачи входит не взывать к моей совести, а преданно анализировать все, что со мной происходит.
Снова садимся в машину, едем в Центр на вполне заслуженный ужин. И я обнаруживаю, что даже с одной рукой можно прекрасно съесть десяток блинов, не отстав от других. Внезапно я замечаю, что мне весело, я расслабилась, мне хочется смеяться, я наслаждаюсь мягким теплом горящего камина и шоколада. Даже молчаливый Юго шутит с нами.
— Вижу, что вам эта прогулка понравилась! — в третий раз повторяет Франсина Ачуель, которая не решилась растрясти свой жирок в деревянных санях. — Надеюсь, что никто не простудился! Иветт, немного ежевичного варенья? А вам, моя милая Элиз?
Нет, спасибо, моя милая Франсина.
— Жизнь так прекрасна, если уметь наслаждаться ею! — замечает Мартина.
— Мартина — настоящий кладезь премудрости, — шепчет мне Ян.
Звонит телефон.
— Ян, это тебя: старшина Лорье! — кричит Юго.
И вдруг я глохну. Ни шепота, ни криков, ни звяканья приборов, ни потрескивания дров в очаге — ничего не слышу. Только решительные шаги Яна к телефону.
— Алло, Филипп?.. Да, привет. Ну?.. Что?.. Ты уверен?.. Мразь!
— Ян, послушайте! — одергивает его милая Франсина.
— Но это отвратительно! Что?.. Да, конечно, но это нелегко, она немая… Ладно, мы вас ждем.
Я сжимаю запястье Иветт. Немая — это я, значит, жандармы хотят со мной увидеться, значит… Ян возвращается ко мне: звук шагов, потом прикосновение его волос к моей щеке.
— Это звонил мой приятель из жандармерии. Он отдал это мясо на анализ. Ну, и, м-м-м…
— Бешеная корова! — восклицает Иветт. — Так я и знала!
— Это не корова, — шепчет Ян.
Я чувствую, как все блины сбиваются в ком у меня в желудке.
— Элиз, в это трудно поверить, но, в общем, речь идет о…
— Свинина? Невозможно! Свинину-то я уж как-нибудь отличу! — протестует Иветт.
Ян прижимается губами к моему уху.
— Это… м-м-м… человеческое мясо. Они приедут, чтобы расспросить вас. Они будут здесь через час.
Человеческое мясо.
Иветт, с ноткой тревоги в голосе:
— Что вы сказали, Ян? Я не расслышала.
— Жандармы вам объяснят, — отвечает ей Ян, сжимая мое плечо.
— О чем вы? — интересуется Франсина.
— Ни о чем, небольшая проблема с питанием, — отвечает Ян.
Человеческое мясо.
Я его ела. И Иветт тоже.
Человеческое мясо, безусловно, срезанное с трупа молодой женщины…
Блинный ком устремляется наверх, к выходу, и вот уже меня вывернуло прямо на собственные колени.
Хор возбужденных голосов, кудахтанье больных, мне вытирают рот, колени, уверяя меня, что «ничего страшного, моя милая, ничего, со всеми бывает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42